Сергей демонстративно поморщился.
― Слово я не буду давать. Зачем? Сказал, никуда не полезу, — значит, не полезу… — Он помедлил, разглядывая теперь Аленины босоножки, поскольку стояла она очень близко и соврать правдоподобно было почти невозможно. Потом глянул в глаза ей. — Пойду я, Алена, ладно?..
Она не ответила. И ничего не сказала, когда он пошел.
А он долго не мог решить, правильно ли поступил, оставив ее одну в Южном. Потому что, уходя, он дважды оглядывался назад и видел, что она в своем коричневом с белой отделкой на воротничке и карманах платье по-прежнему стоит на том же месте, близ рыжего муравейника… Хотел обернуться еще раз, но прибавил шаг, чтобы уйти с ее глаз.
* * *
Николай и Костя двигались по улице Космонавтов куда-то к центру Южного, когда Алена вышла из лесу на опушку. Она задержалась, чтобы остаться незамеченной.
Перед больницей и домом Галины никого не было. Десятка два домашних уток, волоча по траве отяжелевшие зады, проковыляли к одинокой лужице на дороге и, встряхиваясь и распустив крылья, начали омывать себя грязной жижей.
Сергей ушел, и Алена машинально прикидывала, что сейчас он уже на дороге от рудника, минут через пятнадцать-двадцать, а может и сразу, поймает машину и через полчаса будет дома… За это время с ним ничего не случится. А потом… возможно, что-нибудь переменится, и она либо вместе с теткой Валентиной Макаровной, либо одна приедет следом. Она думала так ради самоуспокоения. Шансов сбежать от Лешкиной матери у нее не было. Но ведь не каждую же ночь станут обнаруживаться трупы!
― Это замечательно, что ты пришла! Ты умеешь помнить обещанное! — такими восклицаниями встретила ее Галина. — Терпеть не могу, кто забывает свои слова! Ты умница! — радость, ее, как всегда, была неподдельной. Она любила общество, шумные, компании и, должно быть, радовалась каждому новому человеку. Лишь крайняя необходимость или обязательства в связи с окончанием техникума вынудили ее жить в глуши: так естественно было представить ее где-то в большом, ярком городе — не гостьей, а хозяйкой больших пьяных празднеств, с многочисленными каждодневными знакомствами, с обязательным «очень приятно!», с поцелуями в ручку, ― она бы никому не дала скучать.
Внешне она была постоянно ласкова и предупредительна. Но иногда чувства эти как бы соскальзывали с лица вместе с приветливой улыбкой: взгляд ее становился отсутствующим, а мысли сосредоточивались на чем-то, не имеющем отношения к разговору. В эти минуты бывало особенно заметно, что зрачки ее расширены.
― Я не совсем потому, что обещала. Просто мне захотелось зайти, сказала Алена, опять присаживаясь на краешек узенького дивана, где сидела раньше.
― Это еще лучше! ― возразила Галина. — Вы заходили к Леше? Я видела в окно.
― Заходили, все по-старому. Сергей уехал домой, а я буду с тетей Валей.
Галина внимательно посмотрела на нее.
― Я представляю, как тяжело Валентине Макаровне! — сказала она.
― Да теперь уже ничего. Но хозяйка куда-то уехала, она одна, — объяснила Алена, — приходится думать все время о том же…
Галина убрала с радиолы Костины галстуки. Было заметно, что порядок в доме — ее рук дело.
― Поставим какую-нибудь пластинку?
― Как хотите, — сказала Алена.
― Танцевальную?
― Лучше песню. Только не громкую…
Галина выложила на стол горку пластинок. Поставила верхнюю.
― Негромкая — это значит грустная. Раньше мне тоже нравились грустные… — Она замолчала.
Сорвала я цветок полевой,
Приколола на кофточку белую…
Приток воздуха с улицы неслышно колыхал тонкий, в золотых лепестках тюль, и ужасной нелепостью показалась Алене сама возможность какой-то связи между этой комнатой, больничной палатой, «где в белых простынях, отрешенный, ждет своей участи Лешка, и тем кошмаром, что произошел (или продолжается еще?) а месте бывшей усадьбы.
― Ты в Южном ночевать будешь? — спросила Галина. — Вместе с Валентиной Макаровной?
― Да… — Алена кивнула.
― Посмотри пока, что еще поставить, а я приберу а кухне. До сентября думаете здесь быть, или пока наскучит?
Алена встала, подошла к пластинкам.
― Нет… Мы, наверное, скоро уедем.
Галина засмеялась.
― Ну вот! Нервы не выдержали?! Надо думать, что все обойдется, все будет хорошо! Мы еще вместе таких дел напридумываем! — Она подкинула на ладони Аленины волосы. (Почему-то всем обязательно наго было тронуть их, словно для проверки: настоящие или ненастоящие?) Остановилась в дверях. — Ветра нет, я оставлю дверь открытой. Найди, что тебе нравится…
Алена слышала журчание воды в кухне, легкое позвякивание тарелок… Не оглядываясь, по торопливым, семенящим шагам проследила путь Галины из кухни в свою комнату, потом опять в кухню… Потом к ней. Опустила проигрыватель на пластинку. «Бьется в тесной печурке огонь…» Отец дома заиграл ее. Мать всегда вспоминает при этом войну и становится не такой, как обычно. Алена войну не помнила и не могла помнить, но хотела бы. Потому что ей казалось, все у взрослых там: не только страх, ужас, но и радость, и одухотворенность, и даже счастье. Она пыталась понять это и не могла.
― Галя… Это вам покажется странным, но скажите… — Алена помедлила. — Вам очень нравится Леша?
― Как?.. — Та заметно смешалась. — Конечно!
― Нет, — сказала Алена, — не просто, а — вы понимаете меня — по-настоящему? Просто могут нравиться многие.
Галина подошла и, почти не глядя на этикетки, стала перекладывать из одной стопки в другую пластинки, которые отобрала Алена. Потом, не дослушав, зачем-то переставила звукосниматель в начало диска, убавила громкость. «Про тебя мне шептали кусты…»
― Я, Оленька, люблю его!
― Я думала, любят не так… — сказала Алена, машинально передвигая к себе вдруг ставшие центром внимания пластинки.
― А как? — спросила Галина. Губы ее скривились в саркастической улыбке.
― Я думала, что бывает, ну… стыдно, что ли. Когда боятся, что узнает кто-нибудь, когда даже думают об этом потихоньку.
Галина засмеялась. Но смех ее был чуточку нервным.
― Боже! Какая ты еще маленькая!
― Но ведь это же навсегда, — возразила Алена. — Это же все вдвоем, всю жизнь: есть, пить… детей иметь.
Галина шагнула от радиолы к столу, потом к диванчику за спиной Алены, и, хотя не переставала улыбаться при этом, было заметно, что разговор тяготит ее.
― Вот именно! Потому что навсегда — чего уж прикидываться: люблю — да и только! — И, остановившись против Алены, посмотрела выжидающе: все ли точки над «i» поставлены?
Алена, отвела свой взгляд, упрямо повторила:
― Нет… Все совсем не так. Я знаю, иногда говорят: того люблю, этого!.. Многие говорят. Но ведь это если на один день, ненадолго: всегда кто-то нравится больше других. Но это еще совсем не по-настоящему. И мне кажется, такое у вас к Лешке… У него, может быть, нет. — Она посмотрела на Галину.
― Фи! Какая чепуха! — возмутилась Галина. — Ты забываешь просто, что мне девятнадцать!.. Двадцать скоро! Вот проживешь еще три года — сама поймешь, что все это гораздо проще, что никаких «ох!» и «ах!» в этом нет!
― Если когда-нибудь я поверю, что все это просто, что ничего особенного в этом нет, мне больше не захочется жить.
― Так кажется! — отмахнулась Галина. — Так всегда кажется, пока мы соплюхи, пока вообще ни черта не понимаем что к чему!
Алена поглядела в стол перед собой, сдвинула брови.
― Не знаю… Пусть вы старше меня — вы не правы, — строго ответила она.
Галина подошла к ней, миролюбиво тронула за руку.
― Ты все усложняешь! Вы оба с Сережей какие-то такие… — Она замялась, не зная, как растолковать свою мысль. Неожиданно сказала: — Вы ищете то, чего вам не надо искать. — Алена вздрогнула: как ей понимать это? — Мне, так кажется, по крайней мере, — пояснила Галина. — А вам бы проще: что есть, то есть… Надо только радоваться… Вы поругались, что ты осталась с Валентиной Макаровной?
― Нет, — сказала Алена, — она попросила меня. А ругаться нам было некогда. Я рассказывала тете Вале о вас. Она вас видела, знает за глаза, и сама хочет с вами познакомиться.
Тень досады сбежала с лица Галины, и она сразу стала сама собой: доброй, немножко виноватой, предупредительно ласковой — такой, какой бывала чаще всего.
― Правда?!
Алена кивнула.
― Мы целых полчаса говорили. Она, правда, считает почему-то… — начала было Алена и сама себя прервала: — Но это, наверное, все матери такие! Я вас сегодня познакомлю. — Она убрала с диска остановившуюся пластинку и заменила первой попавшейся.
Галина просияла.
― Как она относится к модам? Мне надеть что-нибудь попроще?..
Алена ни с того, ни с сего перешла на «ты».
― Тебе идет светлое, — сказала она, — пусть будет этот костюмчик, у тебя хороший загар.
