- Я предлагаю вам, - наклонился он к Дробышевой, - добровольно указать место, где ваши сообщники прячут ценности, оружие и боеприпасы.
- У меня нет ценностей... Нет... А в сарае они что-то закапывали под дровами, а что, я не знаю. Только запишите, я добровольно, я сама... Чего же вы не пишете?! Почему?!
- Тихо, без истерики. Все запишем и дадим подписать вам. Смотрите за ней, - скомандовал Данилов милиционеру и пошел к двери.
На дворе уже светало. И в сероватой синеве все уже различалось отчетливо. Из-за закрытых дверей сарая пробивался желтый свет фонарей.
- Они там копают, - тронул Данилова за рукав Быков, - как же так, Иван Александрович, а?..
- Не надо об этом, не надо сейчас... Потом, Быков, потом.
Дверь сарая распахнулась, и вышел Плетнев.
- Есть, - устало сказал он, - нашли.
- Что там?
- Патроны в цинках, два автомата, пулемет РПД и золото.
- Много?
- Да нет, небольшой такой ящичек, но полный.
- Надо оформить как добровольную выдачу.
- Какая разница, - улыбнулся Плетнев. - Этой уже не поможешь. По нынешним временам все равно стенка.
- Это трибуналу решать, а не нам с тобой. Наше дело всю правду написать, все как на самом деле было.
- Вы какой-то странный товарищ Данилов, - Плетнев пожал плечами, она вашего опера заманила в засаду, а вы...
- Его никто не заманивал, он сам шел, и, между прочим, шел за правдой и погиб за нее. Поэтому мы, живые, с ней, хорошей этой правдой, как со шлюхой обращаться не имеем правда.
- Ну как хотите, я, конечно, распоряжусь.
- Давайте, и все документы мне.
- А нам?
- Вы себе копии оставите, а я бумагу соответственную сегодня же напишу.
- Добро.
Плетнев опять вернулся в сарай, а Данилов достал папиросу, размял табак. Его уже не интересовало, что нашли в сарае, главное было зажато в холодной руке Степана. Та самая печать, серебряная фигурка Наполеона, похищенная из дома Ивановского. Значит, человек, убивший Ерохина, точно находится здесь, где-то совсем недалеко, в нескольких километрах. Ну что ж, пора начинать допрос Дробышевой. Пора.
Они сидели в спальне. Данилов на стуле, Дробышева на разобранной постели. Данилов старался не смотреть туда, ему казалось, что он видит на этих простынях отчетливый силуэт человека, того самого, который стрелял в Степана. Дробышева сидела, безвольно опустив плечи, зажав кисти рук между коленями. Окно было открыто, на улице стало почти совсем светло, но в комнате еще прятались остатки темноты, и поэтому лицо Дробышевой казалось особенно бледным.
- Что мне будет? - спросила она.
- Это решит суд, - Данилов встал, прислонился к стене.
- Я скажу всю правду.
- Единственно разумное решение.
- Спрашивайте.
- Откуда у вас эта печать?
- Наполеон?
- Да.
- Мне его подарил Музыка.
- Когда?
- В мае.
- Где?
- Здесь, у меня.
- При каких обстоятельствах?
- Они вернулись из Москвы: они последнее время туда часто ездили...
- Кто они?
- Музыка Стасик и Бронек, его брат, Виктор Калугин, их шофер.
- Кто это такой?
- Я не знаю. Он при немцах шофером в полиции служил.
- А что делал до войны?
- Он из этих мест. Судимый, тоже был шофером.
- Так, кто еще?
- Сережа, его они так звали. Нет, они его называли Серый, он всегда в военной форме ходил. Веселый был, смеялся, пел хорошо.
- Фамилия Серого?
- Не знаю. Они его Серый да Серый звали.
- Кто еще?
- Еще четыре или пять человек с ними, но я их видела мельком, я ничего не могу сказать.
- Хорошо, вернемся к печати.
- Ну вот, они приехали. Бронек и Виктор Калугин, из Москвы.
- Когда точно?
- Не помню. Ко мне они ночью пришли. Пили сильно, и Бронек все плакал, он Стасика вспоминал, убитого, и поклялся за него отомстить.
- В каких вы отношениях были с братьями Музыка?
- Я дружила со Стасиком.
- Дружила, иначе говоря...
- Да, иначе говоря, спала. Я любила его. - Дробышева поднялась, и впервые за все время разговора глаза у нее оживились. Даже лицо стало другим, оно разгладилось, тени на нем исчезли и появился румянец. И голос стал звонким. Таким голосом люди обычно отстаивают свою правоту.
Данилов глядел на нее и думал о великой силе любви. О том, что только она может подняться надо всем: правдой, разумом, гражданственностью. Да, эта женщина, безусловно, любила бывшего начальника полицейской "шнелькомандо" Станислава Музыку, и ей было безразлично, что делал он, кого убивал, после каких дел приходил в этот дом. Она просто любила. Нет, не просто. Она невольно становилась сопричастной к жизни этого человека, становилась его помощником, а следовательно, врагом всего того, что защищал Данилов, значит, такую любовь он оправдать не мог. И была она для него сейчас не любовницей Станислава Музыки, а его соучастницей.
- Давайте оставим лирику, - резко сказал Иван Александрович, - лучше займемся фактами. Итак, как вы стали соучастницей Станислава Музыки?
- Я с ним познакомилась в октябре сорок первого.
- Когда пришли немцы?
- Да.
- Вы знали, чем он занимается?
- Да.
- И тем не менее поддерживали с ним отношения?
- Да! Да! Да! Мне было безразлично. Наплевать мне на все было! На вас, на немцев! Я его любила, понимаете это?
- У меня хороший слух, так что кричать не надо.
- А я не кричу, я плачу.
- Это тоже лишнее. Вы находитесь на допросе, и мне нужны факты, а эмоции можете оставить при себе. Кто-нибудь знал о ваших отношениях?
- Только его брат.
- Что было потом?
- Когда немцев выбили, они прятались у меня.
- Кто?
- Братья Музыка, Виктор Калугин и Серый.
- Долго?
- Неделю.
- А потом?
- Потом они закопали какие-то ящики в сарае и ушли.
- Куда?
- Этого я не знаю.
- Предположим. Часто вас посещал Станислав Музыка?
- Часто. Раза два в неделю.
- А он не боялся приходить к вам?
- Вам не понять этого. Он меня любил.
- Что вы собирались делать дальше?
- Стасик говорил, что они должны кое-что сделать, и тогда у нас будет много денег, и мы уедем в Ташкент.
- Что именно сделать?
- Этого он мне не говорил.
- Он приходил один?
- Да.
- А после его смерти?
- После его смерти пришел Бронислав и просил меня помочь ему.
- Конкретно?
- Он назвал мне несколько фамилий людей, и все, что услышу о них, я обязана была передавать.
- Кому?
- Ему или Виктору?
- Как?
- Они по очереди ночевали у меня.
- У вас или с вами?
- У меня.
- В числе названных была фамилия Ерохина?
- Да.
- Что вы еще передавали ему?
- Многое. Все переговоры милиции, сообщение о вашем приезде, о том, что в Дарьине нашли свидетеля.
- Так. Ясно. Кто был у вас сегодня?
- Я его видела впервые, его прислал Бронислав, звали его Константин.
- Зачем он находился у вас?
- Бронислав сказал, что для связи. Ему было необходимо знать, что вы собираетесь предпринять.
- Ясно. Кстати, он не дарил вам никаких украшений?
- Нет. Только Наполеона подарил. Сказал: "Возьми на память о Стасе".
- Хорошо. На сегодня пока все. Подпишите протокол.
Данилов повернулся к Белову, сидящему за столом у окна:
- У тебя все готово?
- Так точно.
- Дай подписать и отправь в райотдел.
Он повернулся и вышел.
ДАНИЛОВ И КОСТРОВ
"Ах ты, Мишка, Мишка! Вот ты какой стал, мой крестник Сержант, две медали "За отвагу". Молодец, ай какой молодец!" Данилов глядел на Кострова, на гимнастерку его ладную, на медали и радовался. Нашел-таки дорогу свою в жизни бывший вор Мишка Костров. Да нет, он ее уже давно нашел, еще до войны, только шел по ней неуверенно, как слепой, палочкой дорогу эту трогая. А теперь нет, шалишь. Теперь его ничто не заставит свернуть с нее. Настоящим человеком стал Мишка Костров.
- Ну что, Михаил, теперь давай поздороваемся.
Они обнялись. И постояли немного, крепко прижавшись друг к другу.
- Вот видишь, горе у нас какое.
- Это я, Ван Саныч, виноват. Я упустил гада этого. Эх, - Мишка скрипнул зубами, замотал головой, - я бы его за Степу...
- Еще успеешь. Я тебе эту возможность предоставлю.
- Правда?
- А когда я тебе врал?
- Никогда.
- То-то. Ты где служишь?
- После ранения при комендатуре нахожусь. А так я в разведроте помкомвзвода был. Подбили меня, попал сюда в госпиталь, потом в команду выздоравливающих, ну а потом сюда. Но, говорят, временно, Иван Александрович, - Мишка искательно заглянул в глаза Данилову. - Как мои там?
- Нормально. Заезжал к ним, продуктов завоз. Я же их эвакуировать хотел. Да жена у тебя с характером.
- Малость есть, - довольно усмехнулся Мишка, - чего, чего. Так как же она?
- Ждут тебя, беспокоятся. Письма твои читать мне давали, фотографию из газеты показывали, где генерал тебе руку жмет.
- Это под Можайском генерал Крылов, комкор наш, первую медаль мне вручает.
- Да уж слышал о твоих подвигах, - Данилов чуть усмехнулся.
- Какие там подвиги. А вы, значит, по-прежнему.
