Наконец, Караулов все продумал.
— Жора! Иди вместе с ним. Пусть он покажет место, откуда якобы стрелял Савостьянов. Ищи гильзы. А мы пока попробуем перенести Павла Николаевича.
— Может быть, сюда можно машину подогнать? — спросил Андрей и посмотрел на Жорика. Тот покрутил головой.
— Тогда давайте скорее, — заторопил всех Боголюбов и начал спускаться вниз.
— Не спускай с него глаз! — крикнул мудрый Караулов.
Гильзы они нашли сразу. Бегом догнали несущих Павла и вручили их Караулову. Тот сунул гильзы в карман и дал новое распоряжение.
— Попробуйте догнать этого гада! Далеко он не мог уйти. В случае сопротивления стреляйте!
— Так я же уже стрелял в него. Он должен лежать где-то вон там… — Андрей указал.
— Стрелял? — с подозрением переспросил Караулов.
— А что я должен был делать? Глядеть? — зло сказал Андрей. — Он же убегал!
— А ну вас всех к черту! — неожиданно сказал Караулов. — Идите! Заберите его.
Жора с Андреем скатились к ручью. Боголюбов сориентировался, и они, ломая кусты, бросились наверх.
Они пробежали метров двадцать, как вдруг раздался выстрел, и на голову бегущего Жорика упала ветка, срезанная пулей.
— Ложись, Андрей Тимофеевич! — заорал Жорик веселым голосом. — Ложись и окапывайся!
Веселым голосом он кричал потому, что уже лежал в канаве и вылезти оттуда решил только после полной победы над Савостьяновым.
— Куда ты, Андрей Тимофеевич? Сдурел, что ль? — более тревожно прокричал он, увидев, что пригнувшийся было Боголюбов снова побежал в рост.
— Черт! — сказал Жорик. — Не оставаться же… — и невыносимо сгибая тело, тоже сделал несколько перебежек от дерева до дерева.
Снова ударил выстрел.
Жорик опять очутился почему-то на земле. Послушал эхо, гулко прокатившееся по оврагу, — так уютно было лежать… Но вдруг всполошился — стало тихо. Уже не слышно было треска, который сопровождал бег Андрея. Может, его уже убило?
— Андрей Тимофеевич! — крикнул он. — Андрей Тимофеевич! — заорал он уже с паническими нотками в голосе.
— Чего кричишь? — раздался голос Боголюбова совсем недалеко. — Иди сюда. Уже можно.
Жорик поднялся и пошел на голос, преодолевая желание пригнуться как можно ниже к земле.
— А где этот фраер? А то еще долбанет между глаз… — говорил он громко, взбираясь по откосу, и вдруг замолк, наткнувшись на злой, брезгливый взгляд Савостьянова, который полулежал, привалившись спиной к стволу сосны. Ружье он держал на коленях.
Снизу, из-под спины, плыла темная, грязная от хвои, веточек и прочего лесного мусора лужа, должно быть, крови. Жорик еще никогда не видел такого количества крови.
Рубаха на Савостьянове была разорвана. На правом бедре у паха топорщилось некое сооружение вроде бантика, из которого торчал сучок.
— А что это такое? — нахально и любопытно спросил Жорик, указывая на бантик.
Никто ему не ответил. Савостьянов равнодушно отвел взгляд. Боголюбов промолчал.
Только минуты через три, когда они, запыхавшиеся, обессиленные, выволокли тонко кричавшего Савостьянова на гребень, Боголюбов сказал, лежа на земле:
— Это, Жора, называется жгут. Чтобы останавливать кровь. Учись. Может, когда-нибудь пригодится.
— Ну уж это фига! — сказал Жорик. — Дураков нема.
Савостьянов глядел мутными, остановившимися глазами в небо. Едва его положили на землю, из-под спины опять поплыла кровь. Но он дышат.
— Двинулись, что ль? — сказал Андрей, заметив кровь. — Того и гляди, помрет.
До стоянки было полтора километра. Они прошли их за сорок минут, а когда дошли — рухнули и долго лежали, не в силах пошевелиться.
Так и застали их остальные, через десять минут подошедшие к лагерю.
Валя подбежала к Савостьянову, стала перед ним на колени, захотела вытереть кровь с его лица, но вдруг, дико завизжав, соскочила и сказала, указывая на лежащего зажатым в кулаке платком:
— Он мертв, товарищи! Он не дышит!
Савостьянов, действительно, был уже мертв.
— А мы-то, дураки, старались, — сказал с сожалением Жорик. — Правда, Андрей Тимофеевич?
Но Боголюбов не ответил. Только сейчас до него дошло, что это именно он убил Савостьянова.
Стали грузиться. Никто не хотел садиться в одну машину с мертвым. Решились самые отважные — Караулов и полковник ДОСААФ.
Павла положили на пол, подстелив все мягкое, что только можно было найти.
Павел был без сознания. Рядом с ним сели Таня и Боголюбов. Валя — рядом с Жориком.
Таня, нагнувшись, поддерживала голову Павла. Андрей безотрывно глядел в ветровое стекло, курил.
Когда прибыли, наконец, в Н. и в больнице стали выгружаться, собрался народ.
Зрелище было, и вправду, живописное: все перепачканы кровью, у всех дрожащие бледные лица, два окровавленных тела — в общем, было о чем поговорить жителям города Н. вечером воскресного дня.
Говорили много. Все разговоры, включая детали, сводились в основном к тому, что убийство произошло из-за страшной ревности, которую питал к Павлу Игумнову покойный доктор Савостьянов, а к покойному доктору Савостьянову — рассвирепевший рогоносец Боголюбов. Художественно описывалась нежная любовь, которая начиналась у покойного доктора к красавице — жене Павла Игумнова — Вале. Что же касается отношений Савостьянова к жене Боголюбова, то это был мимолетный романчик, имевший место давно, но о котором муж узнал только в трагический день охоты.
И заканчивались все разговоры восхищенным цоканьем: «Это же надо! Как в романе! Рассказывать будешь кому-нибудь, ведь не поверят, что так бывает!»
И донельзя все были довольны, что стали современниками столь романтической истории и, правду сказать, почти невероятной для безмятежного города Н.
16. БОГОЛЮБОВ ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ
В понедельник Андрея Боголюбова вызвали на допрос к лейтенанту Кручинину, сослуживцу, естественно, Павла — счастливчику, которому начальство поручило разобраться в этом сенсационном деле. (Жена Кручинина с утра ходила по знакомым домам и рассказывала, как начальники долго думали, кому бы поручить это щепетильное дело, и как мнение у всех оказалось единодушным: только Кручинину и никому другому!)
Он был неплохой парень, этот Кручинин, но, к сожалению, довольно дураковат.
— Имя? Фамилия? Место, год рождения?
Коля Кручинин прекрасно знал и имя и фамилию Андрея, они давным-давно были знакомы через Павла, изредка даже торговали друг у друга дефицитные книги. Однако Боголюбов, вполне успевший за эту ночь ощутить себя преступником, и не пытался даже удивляться этим вопросам.
Он просто и грустно рассказал, кто он, где и когда родился, как было дело, как Павел бежал, как Савостьянов стрелял в него, как, будучи не в силах догнать стрелявшего, он, Боголюбов Андрей Тимофеевич, выстрелил в Савостьянова, и что единственным желанием его в тот миг было желание не промахнуться.
— Чем лично руководствовались вы, стреляя в Савостьянова? Вы хотели ранить его, чтобы он далеко не убежал? — задал милостивый вопрос Кручинин. — Или же вы хотели…
— Я хотел, видимо, убить его, — сказал, подумав, Андрей. — Я думаю, что я хотел убить, именно убить его. Настолько он ненавистен был мне в ту минуту.
— Когда вы узнали, что между Савостьяновым и вашей женой существуют… как бы это выразиться… интимные отношения?
— Я до сих пор не могу верить в это, но слухи, подобные этому, что вы сказали, дошли до меня с полгода примерно назад.
— Что вы собирались предпринять?
— Если бы я собирался предпринимать что-либо, я бы предпринял именно тогда — с полгода назад. Я уже говорил Павлу, то есть Павлу Николаевичу Игумнову, что вот говорят об этом, а я все не решаюсь выяснить отношения, потому что не уверен в том, что сказанное — правда, и боюсь попасть в неловкое положение.
— Что Игумнов ответил вам на это?
— Что-то вроде того, что это типично интеллигентские переживания — боязнь попасть в неловкое положение. Думаю, что он был прав.
— И на вас эти слова подействовали?
— Не думаю. Я только сейчас вспомнил о них. Не думаю, что они на меня подействовали.
— Вы обмолвились как-то, что Игумнов вел себя несколько странно перед случившимся. Уточните, пожалуйста, в чем заключалась эта странность.
— Я думаю… Мне показалось, что Павел предчувствовал, что все произойдет именно так, как произошло.
— …Включая убийство вами Савостьянова?
— Ну конечно же, нет! Даже я до сих пор не верю, что у меня поднялась рука на человека. Откуда он мог предполагать, что такое произойдет? Глупо, Коля…
— Вы забываетесь, Боголюбов.
— Извини. Я хотел сказать другое: он, видимо, предполагал, что в него будут стрелять, вот что.
— Чем вы можете объяснить подобное поведение?
— Это для меня загадка. Но вот сейчас я вспоминаю: за минуту до происшедшего он сказал мне: «Будь очень внимателен. Очень внимателен! И не стой близко ко мне». Из этого я и делаю вывод, что он ожидал выстрелов Савостьянова в себя.
