подозвал официанта, тот, ловко лавируя между столиками, провел их к свободным местам. Усадил у окна.
Официант – бойкий малый с черными кудрями – принес им меню. Они сделали заказ. И тут раздался звонок сотового.
Слепой посмотрел на экран дисплея и вмиг посерьезнел. Зыркнул глазами на товарища. Мол, молчи. Сиди и не возникай. Хотя тот и не думал встревать в телефонный разговор.
В основном говорил собеседник Слепого. Тот только буркал и отвечал: «Все сделаем». Когда разговор закончился, сказал Ветрову с неожиданной злостью:
– Задание у нас с тобой просто охренительное. Теперь за девчонкой мы летим знаешь куда?
– Без понятия.
– Нас с тобой ждет Франция! Охренеть, правда? Три мушкетера, Боярский, се ля ви… Вот дрянь куда забралась.
– В Париж летим?
– Губу раскатал! Бери жиже и ниже. Какая-то, мать ее, Тулуза. И хрень знает где это. Нам с тобой билеты купят. И мы летим туда. В ближайшее время.
– Это все, что тебе сказали?
– Тебе этого мало?
– А что там насчет денег?
– Так мы задание еще не выполнили. Сейчас у нас на очереди Тулуза гребаная. А потом посмотрим, что будет дальше…
Официант застыл около них:
– Ваш заказ.
– Слушай, малый, принеси пивка холодненького две кружки. Раз уж водки нельзя. За рулем я. А оттянуться хочется.
– И кофе крепкий, чтобы не заснуть. Вдруг мы сегодня вылетаем.
– Правильно говоришь. И два кофе. Кто знает, может, следующий кофе пить будем уже в аэропорту. Или во Франции.
Глава одиннадцатая
Итальянский поэт и русский дипломат
Если не знаешь, что делать, – делай шаг вперед.
Кодекс Бусидо
Анна с некоторой опаской нажимала на кнопку звонка. Она не очень-то любила обращаться к прошлому. Встречаться с бывшими. Ей казалось, что в этом есть уступка собственной слабости, вроде как расписываешься в бессилии. Смотришь назад, вместо того чтобы идти вперед. Но здесь ей надо быть по делу. «По делу, – твердила она сама себе. – И точка. И ничего личного. Это все же уже позади».
Дверь открылась, на пороге стоял Миша Глинский. Она не видела его… уже два года (в голове мелькнуло только одно: неужели так быстро пролетело время?), и за тот период, что они не встречались, он изменился. Несильно, но заметно. Похудел, черты лица заострились. А вот взгляд… тот по-прежнему пронзительный и беспокойный.
Когда она позвонила ему и сказала, что ей нужно проконсультироваться с ним по одному вопросу, он не высказал никакого удивления. Словно они расстались на днях и ее звонок не представлял собой ничего экстраординарного. А вот ей… даже звонок дался нелегко. Она сразу вспомнила, как они познакомились, как им было легко и радостно, во всем ощущалась какая-то приподнятость, обещание впереди чудесного и неповторимого [5]. И расстались они как-то непонятно. Словно обмелела река и сделалось не о чем говорить. Хотя она подозревала, что Миша увлекся другой женщиной, просто не хочет говорить ей об этом. Лучше, наверное, уйти без объяснений, чем сказать открыто: я влюбился, и ты мне стала не нужна. Мишин уход она восприняла весьма болезненно. Она даже сама себе удивилась, как ее это задело, сильно переживала, какое-то время у нее все валилось из рук, и она не могла ни на чем сосредоточиться, пока ее начальник Вася Курочкин не дал ей нагоняй и не пригрозил увольнением. Тут уж хочешь не хочешь пришлось взять себя в руки. Наверное, с годами женщина каждую любовную историю воспринимает как нечто окончательное, ту гавань, куда она наконец-то приплыла. Ведь правду говорят, что женские часики тикают беспощадно и быстро. Тик-так… уже тридцатник, а твоя женская программа еще не выполнена. Нет семьи. Нет детей. Сначала ты избегаешь встреч с одноклассниками, потом со знакомыми, которые по случаю и без случая кидают тебе на телефон фотки веселого семейного отдыха. Следующий этап – ты чистишь свою ленту в соцсетях. Потому что видеть чужие счастливые семейные праздники невмоготу. «А в конце жизни… – иногда грустно думала Анна, – ты остаешься с котом или старой псиной, которая скрашивает твои одинокие прогулки вокруг дома».
Она гнала эти мысли от себя изо всех сил. Но все же эти картины безрадостного будущего время от времени всплывали в голове, и настроение сразу резко падало вниз. Напрасно коучи всех мастей и рангов сулили за большие деньги избавить от печали и резко повысить самооценку. Обещали привить самодостаточность и внутреннюю независимость. Анна смутно подозревала, что за такую прокачку нужно платить очень дорого – полным омертвением чувств и тотальным равнодушием.
– Привет! Проходи на кухню.
На кухне Анну ждал сюрприз в виде девушки лет восемнадцати. У нее были кудрявые волосы, карие глаза и пухлые губы. Она пила кофе и смотрела на Анну.
– Это моя родственница, – сказал Глинский. – Ляля.
– Очень приятно.
– Ляля нам сейчас сварит кофе. При ней ты можешь говорить все, что хочешь. Я ей доверяю. Ляля умница и полиглот.
– Не умница… и не полиглот, – протянула Ляля, но так смешно, что все рассмеялись. – Я просто учусь в универе и заодно занимаюсь языками. Но большими успехами пока похвастаться не могу.
– У тебя все впереди, – пообещал Глинский. – Кофе у нас пяти видов. Так что тебе какой? Терпкий. Более слабый. Со вкусом амаретто. Французской ванили… Выбирай.
– Давай самый крепкий.
– Боишься заснуть прямо здесь и сейчас?
– Боюсь, что мозги затупятся прямо в процессе разговора.
Анна вдруг неожиданно почувствовала, что ее тридцать лет висят на ней тяжелым грузом. Наверное, все дело в более молодой Ляле, как интимно и по-свойски назвал ее Глинский. Тут же Анна еще вспомнила, что она не была в парикмахерской два месяца и накануне не выспалась, так что цвет лица далек от идеального. Но она усилием воли отогнала эти мысли и села на табурет напротив Ляли.
– Анна – моя давняя знакомая, – сказал Глинский. – Может, ты есть хочешь? У нас тут по-свойски. Располагайся как тебе удобно.
– Вполне себе нормально. Я не голодная.
– Все так говорят, пока моей еды не попробуют.
– Если захочу – скажу…
– О’кей. Принято.
Вскоре перед Анной появилась большая чашка ароматного кофе.
– Выкладывай. Что-то экстраординарное? Срочное и непонятное?
– Почему ты так решил?
– Потому что в противном случае Курочкин ко мне не отсылает. Он сам прекрасный историк. Только если что-то очень запутанно, отправляет ко мне. Это уже по старой заведенной привычке. Вряд ли он изменил себе на этот раз.
– Да. Дело настолько запутанно…
– Это мне уже нравится.
А Ляля фыркнула. Ее
