Он не мог не признать, что Миша не говорит ничего невероятного. И то, что здесь в земле полным-полно черепов и ребер, установлено как медицинский факт (а где вообще в России этих костей нет?!). И попытки разобраться с этим чудовищным наследием были предприняты, и они ни к чему не привели, и всё это вновь было позабыто-позаброшено. И обо всем этом тоже известно не только историкам, но и обычным горожанам, которые еще в состоянии читать газеты или слушать радио. Черт, даже про долбаный простатит, от которого уже давненько у Семенова ничего нормально не стояло, он сказал точно! Единственное, о чем этот сраный экстрасенс не договорил или не додумал, так это о мерах предотвращения более серьезных трагедий.
О, Семенов знал, как избавляться от угроз, и равных ему в этом виде восточных единоборств не было! По крайней мере на Тополиной улице.
Короче, он уже был в курсе, кто живет в одиннадцатой квартире. Вернее, догадался, сопоставив вновь услышанное с тем, что слышал раньше. Сосед Ваня однажды под огурчики и помидорчики в гараже рассказал о старом призраке из первого подъезда, который передвигается исключительно на навороченной каталке, которого привозят и увозят чуть ли не на «бентли»… словом, это был невероятно важный, но чудовищно старый хер.
«Кому у нас могут оказывать такие почести на старости лет, когда он уже дышит через раз? — спросил себя Семенов. — Ясен перец…»
На следующий день ближе к вечеру, когда солнце уже золотило верхушки облезлых деревьев, он стоял перед дверью одиннадцатой квартиры. На сей раз трезвый. Ладони почему-то вспотели, чего за ним не водилось уже много лет. Рука вообще отказывалась нажимать на кнопку звонка. Ему казалось, что там за дверью не древний, замученный жизнью и военными почестями старик, а настоящее чудовище, которое может наслать чуму, сифилис или еще чего похуже. Как хорошо, что нет свидетелей. Его страх выглядел смешно.
Семенов даже огляделся на всякий случай, дабы удостовериться, что все двери закрыты и в глазках никто не маячит.
Он нажал кнопку. Вопреки ожиданиям ничего не услышал — ни свистка, ни колокольчика, ни даже какой-нибудь чудной зверушки. «Двери двойные, вот ничего и не слышно», — решил Семенов и нажал еще раз.
Результат тот же.
Старик должен быть дома, это однозначно. Семенов видел, как его вечером привозили на машине. Два парня в кожаных куртках выгрузили это чудище на колесиках перед подъездом, завезли внутрь, минут через пятьдесять вышли и уехали. Очевидно, старика периодически возят на какие-нибудь процедуры. Стало быть, на сегодня он уже отстрелялся и теперь должен сидеть дома перед телевизором, смотреть какое-нибудь сенсационное «Военное дело» и грызть отмоченные сухарики.
Семенов нажал еще раз и, не услышав ни звука, решил постучать. Ударил три раза кулаком — удары гулко разнеслись по площадке. Потом с небольшими интервалами сделал еще две серии ударов. Рано или поздно эта старая жопа пукнет… то есть даст о себе знать.
«И что ты ему скажешь? — спросил себя Семенов. — Чтобы убирался отсюда к чертовой матери, пока мы все не сгорели или не провалились под землю?»
Да, блин, смешно.
Он оглянулся, потом осторожно прижался к двери ухом. В таком положении стукнул кулаком еще пару раз. Если там кто-то есть, он наверняка хоть как-нибудь прозвучит — шаркнет ногой, скрипнет колесиком, прошелестит бумажкой… Ну не сдох же он там, в конце-то концов!
Настойчивость Семенова была вознаграждена. Он услышал шаги, правда, не из квартиры, а с площадки этажом ниже. Кто-то поднимался по ступенькам.
«Черт!» — подумал Семенов и метнулся прочь от двери. Он автоматически потянулся в карман за сигаретой и встал возле лифта, забыв нажать на кнопку вызова.
Так и стоял с минуту, как идиот, слушая приближение человека. Когда дождался, удивлению его не было предела. Впрочем, он тут же подумал, что удивлялся зря.
— А тебе чего здесь, гегемон моржовый? — спросил он, расслабившись. Перед ним стоял дядя Петя, и, судя по снижающейся скорости, шел он именно сюда. — Следишь за мной?
Петр молча смотрел на него. Он остановился на площадке, одной рукой держась за перила, а другую сунув под куртку.
— Чего вылупился?
— Что ты здесь потерял? — наконец подал голос дядя Петя. — Пришел трясти с него деньги за машину?
— Тебе какое дело?
— А такое!.. — Петр сделал шаг вперед. Семенов, напротив, отодвинулся. — Знаешь, добрый человек, ты зря сюда явился. Ты ни черта здесь не выяснишь, да и нечего тебе здесь выяснять. Пусть этим делом займутся другие. Ты же как слон в посудной лавке.
Семенов отошел еще на шаг, встав спиной к одиннадцатой квартире, и принял бойцовскую стойку. К нему вдруг вернулась его обычная самоуверенность.
— Ты, люмпен недорезанный, хорош пальцы гнуть. Ты знаешь, что я могу с тобой сделать?
Дядя Петя спокойно кивнул.
— Ты знаешь вообще, сявка, на кого ты голос повышаешь?
— Знаю. Говно ты, добрый человек. И всегда был говном. Давно хотел тебе об этом сказать. И лучше бы тебе убраться отсюда. Вообще подальше бы от этого дома.
Семенов оскалился. «Ну наконец-то, е-мое, что ж ты так долго тянул, чудик!» Он давно ждал подобного выпада и просто искал повода, чтобы размазать этого недоделка по стене.
Вот так взять и размазать — за независимость, за беззаботность, за отсутствие страха, за то, что может позволить себе свободу выбора… за все, чего нет у Семенова. Просто за то, что не похож на него и мыслит иначе.
Давить таких надо. Давить, к чертям собачьим!
Семенов подошел к нему, аккуратно взял за ворот куртки.
— Хочешь ударить? — спросил дядя Петя. — Давно мечтал, наверно? Ну валяй, если у тебя от этого встанет.
Семенов не ответил. Просто притянул Петра к себе и воткнул кулак в ребра.
Дядя Петя охнул и начал оседать.
— Ты на кого, сучий хвост, зубы скалишь? — бормотал Семенов, не давая жертве упасть. — Ты знаешь, что я с такими бомжами, как ты, делал? Я вас, гандонов, на деревьях развешивал, как гирлянды на Новый год. Ты, сука, болтай, да не забалтывайся…
Дядя Петя держался стойко. Он даже не думал сопротивляться, понимая, что ничего не сможет поделать с этим стокилограммовым ублюдком, который действительно мог кого-то развешивать по деревьям. Он просто молча ожидал окончания вспышки гнева.
Он ее так и не дождался.
Семенов засадил ему еще один кулак под ребра, потом ударил коленом в солнечное сплетение и последним апперкотом отправил Петра в нокаут — точнее, спустил его вниз по лестнице.
Если бы не лестница, Семенов продолжал бы его бить, и только ступеньки спасли дядю Петю от дальнейших побоев. Впрочем, ему хватило и этой атаки.
Он сполз на спине на площадку между этажами. По ступенькам тянулся кровавый след. Дядя Петя лежал ногами вверх. Он только один раз поднял голову, вытер тыльной стороной ладони лицо, увидел кровь… и отключился.
Семенов застыл. Кажется, до него стало доходить, что он сделал. В глазах пульсировал испуг.
Он огляделся. Свидетелей нет.
Или есть?
Какая, к черту, разница! Валить надо.
Он нажал кнопку вызова лифта. Двери открылись сразу. Он тут же нырнул в кабину и уехал с этого этажа.
Пару минут спустя в квартире номер одиннадцать лязгнул замок. Дверь слегка приоткрылась. В щель выглянуло бледное морщинистое лицо с двумя сверкающими, как у кошки, глазами. Удостоверившись, что на площадке никого нет, хозяин открыл дверь пошире. Достаточно широко, чтобы в проем проскочила инвалидная коляска.
Михаил приехал сразу, как только ему позвонили. Сам дядя Петя, понятное дело, набрать номер не смог, потому что лежал без сознания с разбитым черепом. Номер телефона Миши нашли в справочнике у абитуриента Василия Дреля.
Позвонил Владимир Петрович.
— Михаил, вечер добрый, — сказал он, — хотя какой он, к черту, добрый?.. Ничего доброго у нас в последнее время не происходит. Словом, у нас новая беда.
— Что случилось?
— Петр без сознания. Его нашли на площадке между вторым и третьим этажами в первом подъезде… Голова разбита в кровь, много ссадин, синяки. Менты говорят — напился, упал.
— У ментов работа такая, — произнес Миша. — Он был трезв. И его избили.
— Уверен?
— На все сто.
— Может, ты знаешь кто?
— Догадываюсь. Точнее скажу на месте.
Владимир Петрович помолчал, потом выдохнул:
— Ну, блин, ты даешь, парень…
— Даю. «Скорую» вызвали?
— Конечно. Петра уже отвезли. В сознание он пока не пришел, и черт его знает, придет ли.
— Будем надеяться. Я выезжаю.
— Хорошо. Я встречу во дворе на детской площадке.
— Договорились.
Миша приехал через час. Уже стемнело, маршруток ходило мало, и все они были забиты до отказа. Разоряться на такси Михаил не стал — он все еще переживал последствия финансового кризиса, вызванного ужином с профессором Саакяном. Старая жопа вылакала всю бутылку красненького бордо по 10 тысяч рублей за ноль семьдесят пять. Мише тогда досталась едва ли треть содержимого (он, правда, не жалел, потому что Саакян после дорогого ресторанного напитка догонялся какой-то белой полусухой бурдой из супермаркета, а с утра, явившись в университет, был похож на стоптанный ботинок, в который вдобавок нассал домашний кот).
