— Сейчас, сынок, я что-нибудь… тут у меня где-то должно быть… ты же недавно ходил к врачу, все же было нормально…
— Мать, заткнись!!! — заорал парень и ударил рукой о стену. На ярких цветочных обоях остался красноватый отпечаток.
Женщина замерла. Эффект был как от хлесткой пощечины — больно и неожиданно.
Зато она все-таки заткнулась.
— Мама, — повторил в тишине Костя, — у меня все в порядке, кровь сейчас перестанет идти. И я хочу, чтобы ты запомнила: больше никогда и ни при каких обстоятельствах не пытайся мне помогать, если я не обратился к тебе с такой просьбой. Если мне нужна будет помощь, я скажу. Даже если ты видишь, что я истекаю кровью! Не лезь ко мне с причитаниями! Ты усвоила?
— Но…
— Ты поняла меня или нет?!
Елена Александровна отошла к стене и прижалась к ней спиной, чтобы не упасть.
— Костя…
— Я тебя не слышу!!!
Она не ответила, только молча опустила голову. Этого было достаточно. Костя убрался обратно в свою комнату. Правда, напоследок снова учудил, и это была вторая хлесткая пощечина.
Он пнул по подносу и тарелкам. Горячее блюдо и салат не очень удачно вписались в интерьер коридора.
6…
А Семенов действительно напивался. Он торопился окунуться в свой привычный мир, в котором все просто и понятно, все расчерчено по линейкам, где все вопросы имеют ответы. После инцидента на площадке перед одиннадцатой квартирой ему хотелось окунуться в этот параллельный мир еще быстрее. И он пил с удвоенной скоростью.
Однако, прежде чем впасть в забытье, он хотел сделать еще кое-что. Перекинувшись нехорошими взглядами с этим сраным либералом-экстрасенсом, он нырнул в свой подъезд и помчался домой, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки. Откуда силы берутся!
Жена встретила, как обычно, задрав ногу, указала большим напедикюренным пальцем на кабинет — дескать, вали к себе и не мешай наслаждаться жизнью. На этот раз Семенов не стал ей подыгрывать. Эта жгучая тридцатилетняя брюнетка с плотными и весьма аппетитными формами, которую он однажды отбил у конкурента по бизнесу, когда-то сводила его с ума. Он прощал ей многое, включая шашни с его друзьями на пьяных пикниках (однажды она, воспользовавшись его скотским состоянием, увела на второй этаж хозяина коттеджа, в котором они гостили, и там напрыгалась на нем до тридцати трех оргазмов в минуту, о чем не преминул позже настучать Семенову один из относительно трезвых участников праздника). Он терпел ее несколько лет, как домашнюю кошку, которая иногда истошно вопит возле своей опустевшей миски, доводя до бешенства, срет мимо лотка или царапает кожаную мебель, но которая иногда чертовски обворожительно трется у ноги, подчеркивая твое господство над животным миром. Но, черт побери, нельзя терпеть эту бабу вечно! Особенно после того, что рассказал этот доморощенный Ибрагини Вафа. И вот ты берешь охотничье ружье, хватаешь свою оборзевшую кошку за шкирку, уносишь в сарай и сносишь ей башку на хрен! (Как, кстати, и поступил однажды один из друзей Семенова, реальный охотник, с реальной кошкой.)
Сейчас он этой твари вставит по самые гланды. Сейчас он с нее снимет три шкуры. Сейчас, сейчас…
Семенов вошел в гостиную, встал перед диваном, на котором нежилась эта черная кошечка. Он обнаружил, что она почти голая, если не считать черного сетчатого треугольника на выбритом лобке и какого-то скромного подобия халата, перетянутого лишь одной веревочкой. Женщина явно наслаждалась своей наготой. Жировые складки на животе сложились в гармошку.
В одну секунду Семенов вспомнил и слова Поречникова о его импотенции и предательстве супруги, и аккордеон этого вечно улыбающегося ублюдка-люмпена в тельняшке…
— Сраку подыми, кобыла! — сказал он, подходя к дивану, на котором она возлежала, как уставшая от любви Клеопатра. Жена приоткрыла глаза, посмотрела на него сонно.
— Не поняла…
— На каком языке тебе еще объяснить?
Он аккуратно поставил фляжку на пол и тут же с размаху заехал в нее ногой.
Теперь-то до жены дошло.
Женщина вздрогнула, отползла в угол дивана. Она не ожидала подобной ярости, полагая, что он как мужчина давно спекся, и теперь была просто ошеломлена. А Семенов, увидев в ее глазах испуг, возликовал так, словно выиграл в лотерею миллион долларов или обставил давнего конкурента по бизнесу, — словом, как не ликовал никогда. Собственно, вот для чего он взял в жены эту суку с задатками пылесоса — ради этого сладкого мига!
— Ты меня продала, тварь, — сказал он и сжал обе руки в кулак. — Сколько он обещал тебе отстегнуть?
— Кто?!
— Мой друг и партнер Володя Савичев. Сколько он тебе обещал, тварь?! Половину?!
К ее страху подмешалось еще одно чувство. Она поняла, что ее поймали и загнали в угол, что это не вспышка немотивированной агрессии пьяного импотента, которая при надлежащем обращении через полчасика могла бы сойти на нет. Ни фига подобного. Сейчас он будет ее убивать.
Семенов схватил ее за ворот халата и с силой дернул на себя. Халатик затрещал. Еще пару резких движений — и жена сидела уже совсем голая, даже без той ниточки с треугольником, что служила ей трусами. Узрев обнаженную натуру, которая его давно не возбуждала, Семенов совсем рассвирепел.
— Убью, тварь!..
Он размахнулся и, обрушившись всем телом, всадил тяжелый кулак прямо ей в лицо. Он словно вбил ее в угол дивана. Все, что она могла сделать, — это слабо пискнуть. Под кулаком у Семенова хрустнула ее челюсть… или что там у нее было, он уже не разобрал. Может, нос. А может, все вместе.
О, это сладкое слово «месть»!
Он ударил еще раз. И еще раз. Он бил ее минуты две — в голову, в грудь, в живот. Она, как могла, закрывалась руками, но это почти не спасало ее от увечий. Семенов всерьез отводил душу — за то, что безумные женщины падают с неба на его машины, за то, что партнеры по бизнесу кидают, бабы не дают, хер не стоит, какие-то бомжи не считают за человека, коньяк заканчивается…
В общем, за всё.
— Сссукаааа!!!
Он остановился, когда она уже не сопротивлялась, а просто сидела в углу дорогого кожаного дивана, слегка заслонившись рукой, и смотрела куда-то вниз. Лицо было разбито в кровь, на теле скоро всплывет куча синяков.
— Поняла меня, тварь?! — выдохнул Семенов.
Она кивнула.
— Вот так! И Савичеву передай, что хера собачьего!!! Соси ему и его дружкам, сколько в рот влезет, а бизнес — хер!
Он немного успокоился. Отошел в сторону, достал сотовый телефон, набрал номер. Есть еще одно дело, которое обязательно нужно сделать, прежде чем окончательно покинуть эти края.
— Алло! Палыч, привет… Семенов беспокоит… да, здоров, все нормально… прости, нет времени сейчас об этом, очень срочное дело…
Он опасливо глянул на жену. Поразмыслив немного, ушел на балкон и закрыл за собой дверь.
— Так, — продолжил он разговор, — слушай, надо сделать заказ… да, очень срочное и очень серьезное дело… если я не успею, меня закроют, к чертовой матери… я знаю, сколько это стоит, не вчера родился… Да, наличка есть, это не вопрос… ну что, есть у тебя свободные люди?.. Да говорю же — срочно!.. Да не могу я сам, я уже и так весь свечусь, как лампочка… мне надо валить буквально прямо сейчас! Ну?..
Долгая мучительная пауза. Семенов кусал губы и слушал своего невидимого собеседника. Через минуту лицо его просветлело.
— Хорошо, спасибо тебе… Да-да, я понял… спасибо, я твой должник… подъеду через полчаса… всё, отбой…
Он закрыл крышку телефона и посмотрел в окно.
Лес на Черной Сопке в эти часы был мрачен и даже страшен.
5…
«Часовой механизм запущен», — билась в голове мысль.
Миша вошел в чужой и не очень приветливый дом. Прямо перед ним по темному коридору катился в инвалидной коляске с двигателем маленький сухонький человек. Хозяин одиннадцатой квартиры так и не издал ни звука — просто открыл дверь, приглашая войти, развернулся и поехал. Миша тоже не стал церемониться.
Коляска проехала мимо закрытой гостиной и остановилась на развилке, откуда можно было поехать либо на кухню, либо в другую комнату — предположительно спальню. Хозяин развернулся лицом к гостю. Теперь на него падал желтоватый свет из окна кухни, и поэтому лицо старика тоже показалось Михаилу желтым.
Старик молчал. Миша тоже. Они изучали друг друга и думали каждый о своем.
Миша думал, что именно так и выглядит история — предмет, который он пять лет изучал в университете, а теперь преподавал ветреному и глупому молодому поколению. До сих пор он сталкивался с Историей, лишь запаянной в кирпичи пыльных томов библиотеки или застывшей в камне разнообразных памятников. Теперь же из полумрака обычной двухкомнатной квартиры на него смотрела живая Эпоха, причем не самая безмятежная.
Довольно пугающее зрелище.
