– Да, пробовали. Нелли Васильевна, мой заместитель, звонила ей, но телефон не отвечает.
– Дайте мне, пожалуйста, ее координаты! – потребовал капитан. – Все телефоны, адрес…
– Вы думаете, с ней что-то могло случиться? – забеспокоился директор. – Что-то серьезное?
– Я думаю, что не нужно терять время!
Беспокойство капитана передалось директору, и тот быстро нашел все координаты сотрудницы.
Капитан торопливо поблагодарил его и чуть ли не бегом покинул музей.
Через полчаса Шерстоухов уже подъехал к дому Марианны Вячеславовны.
Он набрал на домофоне кнопки с номером ее квартиры – но никто не отозвался. Тогда, чтобы не терять время, нажал подряд еще несколько кнопок.
Из домофона донеслись чьи-то недовольные голоса.
Наконец, прозвучал еще один женский голос:
– Это ты, Костя?
– Я! – отозвался капитан.
– Молоко купил?
– Купил, купил, открывай!
Замок щелкнул, и дверь открылась.
Кабина лифта находилась на верхнем этаже, и капитан, не в силах ждать, пока она спустится, бегом поднялся на четвертый этаж, подбежал к двери нужной квартиры и, не успев перевести дыхание, резко, нетерпеливо позвонил в звонок.
И на этот раз ему никто не ответил.
Капитан отдышался, постарался успокоиться.
У него были самые скверные предчувствия.
Однако он не стал взламывать дверь, чтобы не испортить возможные следы, вместо этого он достал телефон и срочно вызвал бригаду криминалистов.
Криминалисты приехали очень быстро, сняли с двери отпечатки пальцев и прочие следы.
Затем специалист, вооруженный комплектом инструментов, открыл дверь, и бригада вошла в квартиру.
Теперь Шерстоухов больше не мог ждать.
Он устремился вперед и первым влетел в гостиную.
И замер на пороге, хотя увиденное не было для него полной неожиданностью.
Посреди гостиной в резном индийском кресле сидела женщина, лицо которой было закрыто платком.
Шелковым индийским платком с изображением богини Кали. Точно таким же платком, как в двух предыдущих случаях.
Хотя лица ее не было видно, капитан Шерстоухов не сомневался, что это – Марианна Вячеславовна Горобец, старший научный сотрудник Музея восточного искусства.
– Опоздали… – проговорил капитан тоскливо.
15 мая 1864 года.
Со времени моей последней записи прошло много дней, и за эти дни случились события ужасные и удивительные. Жизнь моя переменилась страшным и немыслимым образом. Мне пришлось увидеть такое, о чем большинство моих соотечественников и не подозревают. Да и сам я стал совершенно другим человеком.
За эти дни не раз я думал, что жизнь моя кончена, и не надеялся, что смогу продолжить свои записи.
Но вот сейчас я снова пишу, чтобы оставить потомкам свидетельство этих удивительных событий.
На следующее утро, после того как мы остановились на последнюю (так мы думали) ночевку, все поднялись раньше обычного – так спешили дойти до владений раджи.
Караван двигался быстро.
Скоро наступил полдень, когда, по словам старого домми, мы должны были увидеть возделанные поля и жилища, но пока не было видно никаких признаков обитаемых земель.
Тем не менее мы продолжали идти вперед.
Солнце уже клонилось к закату – но вокруг нас все еще были дикие джунгли.
Те сипаи, которые накануне доказывали, что нам следует идти по правой тропе, стали приступать к старому танцору, требуя от него объяснений.
Старик отвечал уклончиво, убеждал всех, что мы просто не рассчитали время в пути и что завтра утром непременно выйдем к обитаемым землям.
Ночь прошла беспокойно.
В джунглях то и дело раздавались рычание и вой диких зверей. Наши лошади очень беспокоились и жались поближе к огню. Сипаи выставили двойные караулы и сменяли часовых чаще обычного.
После полуночи из зарослей донеслось громкое уханье совы. Первой сове тут же ответила вторая, с другой стороны лагеря.
Отчего-то эти звуки напугали наших носильщиков больше, чем волчий вой или тигриное рычание.
Я и сам долго не мог сомкнуть глаз, хотя и был очень утомлен, и заснул только глубокой ночью.
Проснулся же я незадолго до рассвета от шума, вызванного царящим в лагере беспокойством.
Оказывается, пока я спал, пропали еще два носильщика.
Танцоры домми заверили моего отца и остальных, что нет причины для беспокойства, что они распределят между собой поклажу беглецов.
Сипаи, однако, были озабочены, и капитан Литтел распорядился выйти в путь, как только рассветет.
Мы двинулись вперед с первыми лучами солнца.
В джунглях еще было темно, и передовые сипаи с трудом находили дорогу, однако они старались двигаться как можно быстрее. Всех их что-то беспокоило, кроме того, нас еще не оставила надежда вскоре добраться до владений раджи.
Не прошло и часа с рассвета, как впереди нас снова раздалось громкое уханье совы.
– Странно, – проговорил капитан Литтел, который ехал рядом с моим отцом. – Обычно совы не кричат после восхода солнца… они не выносят солнечного света и прячутся в какое-нибудь дупло, чтобы проспать весь день.
И тут, словно для того чтобы возразить ему, еще одна сова заухала – на этот раз позади нашего отряда.
Мне тоже передалось беспокойство, одолевавшее сипаев.
Я присматривался к джунглям вокруг нашей тропы и вдруг заметил среди деревьев смуглую фигуру в ярком наряде. Приглядевшись, я разглядел Арунью.
Девушка прижала палец к губам и поманила меня к себе.
Я шагнул в сторону от тропы и приблизился к ней.
– Арунья и молодой сагиб имеют одна судьба, – проговорила она едва слышно. – Молодой сагиб подарил Арунье портрет Великой Белой Госпожи, Арунья подарила сагибу портрет Великой Черной Матери. Теперь судьба молодого сагиба в руках Аруньи. Молодой сагиб может быть спокоен. Арунья спасет молодого сагиба!
– Спасешь? От кого ты меня спасешь? – спросил я удивленно. – О чем ты говоришь?
– Тсс! – Девушка снова поднесла палец к губам. – Не говори ничего. Делай как делает Арунья!
С этими словами она удивительно ловко вскарабкалась на ветвистое дерево, которое росло возле самой тропы. Заинтригованный ее словами и не желая уступить женщине в ловкости, я последовал ее примеру и тоже взобрался на дерево.
Мы удобно устроились в развилке ветвей, откуда хорошо просматривалась тропа.
Наш небольшой караван растянулся на добрую сотню ярдов. Впереди шли несколько сипаев, за ними ехал на гнедом коне капитан Литтел, положив винтовку поперек седла. За ним следовали последние оставшиеся носильщики и танцоры домми, также нагруженные поклажей.
Следом шли еще несколько сипаев, за ними – мой отец, инженер и остальные европейцы. Замыкали отряд сипаи, которые внимательно вглядывались в окружающие джунгли.
Впереди тропа делала небольшой поворот.
Передовые сипаи остановились перед этим поворотом, поджидая отставших путников.
В это время впереди отряда снова раздался громкий крик совы, другая сова отозвалась сзади хриплым уханьем.
Я подумал, что капитан Литтел ошибался, что в этих местах совы кричат не только ночью, но и жарким днем, – но додумать эту мысль не успел, потому что события начали развиваться с необычайной, устрашающей скоростью.
С дерева, под которым сидел на своем коне капитан Литтел, молниеносно сорвалась какая-то темно-коричневая фигура. Она двигалась столь стремительно, что я не сразу понял, что это – человек, вся одежда которого состояла из белой набедренной повязки. Этот человек вскочил на коня позади капитана и одним движением накинул на шею мистера Литтела яркий шелковый платок. Резкое движение – и капитан бездыханным упал на тропу.
В то же время и с других деревьев посыпались смуглые люди, как перезрелые плоды падают с фруктовых деревьев. Они бросались на сипаев и одного за другим убивали их, душили своими шелковыми платками.
В то же время танцоры домми набросились на остальных путников. У них в руках оказались такие же шелковые платки.
Все это происходило так быстро и в такой удивительной тишине, что я не мог поверить своим глазам.
Носильщики побросали поклажу и пытались сбежать в джунгли, громко восклицая: «Тхуги! Тхуги!» – но ни одному из них не удалось избежать страшной смерти.
Все эти ужасные события заняли от силы полминуты. В эти полминуты я был так потрясен происходящим, так скован ужасом, что не мог и пошевелиться, не мог издать ни звука, я был буквально как громом поражен. Наконец мне удалось преодолеть этот временный паралич, и я попытался слезть с дерева, чтобы прийти на помощь своим спутникам, – но Арунья схватила меня за плечо и прошипела:
