Парень поднялся и снова сел на подоконник. Теперь у него не было никаких сомнений, что человек, пришедший к охраняемому объекту, опасности не представляет. Это человек с фотографии, обозначенной кличкой Крот.
Лена открыла дверь. У нее были заплаканные глаза. Кротов как-то неловко и официально пожал ей руку.
— Спасибо, Сергей Сергеевич, что приехали. Простите меня, я, наверное, вас от семьи оторвала?
— Семьи у меня нет, и вы меня ни от чего не оторвали. Вы совершенно правильно сделали, что позвонили.
— Может, вы есть хотите? — неожиданно спросила Лена.
— Спасибо, Елена Николаевна, есть я не хочу, а, вот чайку попью с удовольствием.
Они прошли на кухню. Он подождал, пока она налила воду в чайник, поставила его на огонь и села, и только тогда спросил:
— Когда вы в последний раз видели свою тетю?
— Вчера вечером я вернулась поздно. У тети Зои в комнате было темно, я не сомневалась, что она спит. Теперь я знаю, ее уже не было. В последний раз я видела ее вчера утром.
— Почему вы думаете, что вечером ее уже не было?
Лена объяснила и даже показала Кротову тетины сапоги и пальто.
— Расскажите мне подробно, что вы делали вчера утром, — попросил он.
Лена помнила все поминутно и, рассказывая, постаралась ничего не упустить.
— Как вел себя пес, когда вы вошли в квартиру?
— Да, это единственное, о чем я забыла рассказать! — спохватилась Лена. Пиня вел себя очень странно: скулил, выл, бегал по квартире, будто в панике. Потом я поехала на работу, а поздно вечером, когда вернулась, он был уже спокойный, но какой-то вялый…
— Елена Николаевна, почему вы вчера вернулись так поздно? — спросил Кротов и тут же почувствовал, что краснеет.
«Ты совсем сбрендил, — подумал он, — тебе надо делом заниматься, а ты ее уже ревнуешь, боишься, что она сейчас скажет: я провела вечер с близким человеком…»
Лена молча выложила перед Кротовым три кассеты и сложенный вчетверо листок бумаги. Он развернул листок, и брови его поползли вверх.
— Это привет из Лесногорска, — спокойно объяснила Лена. — Картинку я нашла у себя дома, на письменном столе. Еще в четверг, убегая из дома, я положила под половички, наружный и внутренний, по ампуле с йодом. Обе ампулы были расколоты. Пятна подсохли, но запах остался.
Кротов отметил про себя, что к Лене домой надо будет обязательно послать оперативную группу. Прежде чем слушать кассеты, он спросил:
— Сколько лет вашей тете?
— Шестьдесят восемь.
— Можете описать ее?
— Я могу фотографии показать, — пожала плечами Лена, — правда, самые поздние — десятилетней давности.
— Фотографий пока не надо, просто расскажите, какая она — маленькая, высокая?
— Высокая, метр семьдесят пять. Довольно полная, волосы совершенно седые, короткие, глаза светло-карие, чуть зеленоватые… «Нет уже ни глаз, ни волос», — печально подумал Кротов и сказал:
— Елена Николаевна, машина «скорой помощи» с номерным знаком 7440 МЮ вчера днем врезалась в бензовоз на Дмитровском шоссе. Все, кто был в «скорой», погибли. Но, кроме троих мужчин, там была женщина шестидесяти-шестидесяти пяти лет, рост около ста семидесяти сантиметров, крупного телосложения. Она умерла примерно за час до катастрофы, от инфаркта.
— Я должна буду, наверное, опознать тетю Зою? — тихо спросила Лена.
Кротов испугался — она страшно побледнела, даже губы стали белыми. Но голос остался спокойным.
— Нет. Вы не сможете ее опознать. Взрыв был мощный, пламя вспыхнуло сразу… Судебные медики установят личность по фотографиям, правда, на это уйдет время. — Он осторожно погладил ее пальцы. — Елена Николаевна, это может быть случайным совпадением. Пока ничего не ясно…
Он чувствовал, как ей сейчас плохо, и подумал:
«Лучше бы заплакала, стало бы легче».
Но она не заплакала, а ровным голосом произнесла:
— Нет, Сергей Сергеевич, все уже ясно. Они приехали сюда в пятницу утром, вошли в квартиру. Тетя ждала грузчиков, хотела продать буфет, поэтому сначала их появлению не удивилась. Но они стали спрашивать, где я, она им не сказала. Они попытались ее заставить. От ужаса у нее случился инфаркт — много ли надо человеку в ее возрасте? Они испугались и увезли ее… тело. На каком шоссе, вы сказали, произошла катастрофа?
— На Дмитровском.
— Ну вот. Они ехали на Долгопрудненское кладбище. Вы же знаете, как бандиты прячут убитых.
На Лену было тяжело смотреть. Кротов жалел, что рассказал ей о катастрофе. Но, если она права — а она скорее всего права, так и было на самом деле, — ей все равно придется узнать о гибели тети.
— Елена Николаевна, есть у вас еще кто-нибудь из родных, кроме тети? спросил он, взяв в ладони обе ее руки. Пальцы были ледяными и никак не согревались.
— Никого. Мама сорвалась со скалы на Эльбрусе, когда мне было два года. Папа умер от рака три года назад. Кроме тети Зои, у меня никого нет.
Кротов зажег огонь под остывающим чайником и вставил в маленький Ленин диктофон первую кассету.
— Елена Николаевна, может, вы попробуете немного поспать? — мягко спросил он, прежде чем пустить пленку.
Лена отрицательно замотала головой.
— Нет, Сергей Сергеевич, я лучше с вами посижу.
Пока слушали разговор с Валей Щербаковой, закипел чайник. Кротов молча встал, взял две чашки из буфета, налил чаю Лене и себе.
— Может, вы покурить хотите? Я могу приоткрыть окно, — шепотом, стараясь не заглушить голоса на пленке, сказала Лена.
Курить действительно хотелось. В кармане пиджака лежала непочатая пачка «Честерфильда». Кротов подошел к приоткрытому окну и с удовольствием затянулся.
Разговор с Валей кончился. Лена сама сменила кассету. Зазвучал голос доктора Курочкина. Сначала Кротов слушал спокойно, но через несколько минут резко нажал на «стоп».
— Откуда у Гоши Галицына пистолет? — с тревогой спросил он.
— Газовый, — слабо улыбнулась Лена — и не заряжен.
Немного успокоившись. Кротов стал слушать дальше.
«Завтра утром надо ехать к Курочкину, — думал он. — Эту пленку никому показывать, конечно, нельзя. Но и терять эти показания нельзя, ни в коем случае. Надо добиться, чтобы доктор повторил хотя бы часть сказанного еще раз, составить протокол и сделать все как следует».
Надежда на повторные откровения старика была слабой, но все-таки упускать этот шанс Кротов не хотел.
Кассеты кончились. Была глубокая ночь.
— Елена Николаевна, вам все-таки надо поспать, — еще раз сказал Кротов.
— Я все равно сейчас не усну. Давайте лучше немножко поговорим.
— Хорошо. Но только о чем-нибудь нейтральном и отвлеченном, — улыбнулся Кротов.
— Согласна.
Не зная, можно ли считать эту тему нейтральной и отвлеченной, Сергей осторожно спросил:
— Вы были замужем?
— Дважды, — кивнула Лена, — в первый раз — еще студенткой. Мы прожили всего месяц, только расписались и сразу разбежались. Второй раз было серьезней. Собственно, мой второй муж и есть отец моего ребенка, хотя мы расстались восемь лет назад. Но в этом году случайно встретились — в Канаде, за Полярным кругом, в маленьком эскимосском городке. Был июнь, а там — снег по колено, ни одного русского, только он и я. Там проходила конференция «Женщина и полюс». Знаете, собрались бездельники из разных стран и десять дней болтали о том о сем с важным видом. За десять дней — три банкета: в честь открытия, в честь закрытия, а в середине — в честь участников конференции.
Я когда-то перевела рассказы двух писательниц — канадских эскимосок, а он, как выяснилось, написал книгу очерков о малых народах Севера. Вот нас и пригласили. И поселили в гостинице в соседних номерах.
В общем, там у нас все опять вспыхнуло, а в Москве, конечно, сразу погасло. Он и не знает, что я жду ребенка. У него очередная семья, десятая, наверное, по счету. Он их меняет, не считая. Мы с ним совершенно чужие люди.
Спать они легли только под утро. Лена постелила Кротову на диване в бывшем дядином кабинете, а сама отправилась в комнату, где обычно спала, ночуя в этом доме, с раннего детства. Там все еще сидели в тонконогом неудобном кресле ее старые игрушки — одноглазая плюшевая обезьяна и огромная тряпичная кукла с лысой резиновой головой.
В начале семидесятых, отслужив в армии и вернувшись в родную Тюмень, Юрий Бубенцов написал повесть об армейских буднях. Повесть получилась жизнеутверждающая. Армию он изобразил в самых радужных тонах, врал не стесняясь, описывал веселую доблесть и военное братство, мудрых наставников-старшин и наивных, романтически-возвышенных новобранцев. В повести гремели дружные солдатские песни, зеркальным блеском сверкали сапоги и царила стерильная идеологическая ясность.
Бубенцов с блеском прошел творческий конкурс в Литературный институт. Повесть была опубликована в толстом молодежном журнале, потом вышла отдельной книгой.
