– Что?
Он привстал, крутнул хвостом, снова сел, не сводя с меня влажных коричневых глаз. Сочувствует.
– Ну, чего ты, дурашка… – пробормотал я. – Как же тебя зовут? Макс? Рекс?
У всех собак Толика клички на «р» – Ростик, Рина, Ренатик, Рондик… Вряд ли Рекс, Рекс – серьезное имя для серьезного пса, а тут сплошные кудряшки, бантика не хватает. Мужчина, если решается, заводит большую сильную собаку, подсознательно ассоциируя ее с собой. Сильный мужчина с сильной собакой – это красиво. Мужчина с болонкой – это смешно, все равно что мужчина в женской одежде. Я представил себе Толика Курсо в платье жены, с поводком, на котором семь кудрявых такс, и каждая тянет в свою сторону. Вид моего друга в женском платье странно подействовал на меня. Ноги сами принесли меня в прихожую, где я накинул на плечи пончо Ренаты и стал рассматривать себя в зеркале. Что-то смутно беспокоило меня, и я подумал, что схожу с ума. Звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть. Я содрал с себя пончо и поспешил открыть дверь. Рената, свежая и мокрая, ткнулась мне в лицо и рассмеялась:
– Забыла зонт! Ой, а это кто?!
Песик вышел посмотреть, кто пришел. Он стоял у двери, кнопка носа подрагивала.
– Какая прелесть! – Она затормошила кокера. – Откуда?
– Нашел под дверью. Наверное, он потерялся.
– Соседей спрашивал?
– Не успел.
– Нужно повесить объявление. – Рената поражала меня своей деловитостью. Она всегда знала, что нужно делать. – А меня привез Казимир! Так удачно получилось – дождь как из ведра, а я без зонта. И тут он!
– А почему не зашел?
– Спешил, я приглашала.
Спешил? Интересно, куда? Домой? Я чувствовал себя как человек, которого двинули рукой по лицу. Похоже, Казимир снова затевает свои игры.
– Ты ревнуешь? – обрадовалась Рената.
Я ненатурально рассмеялся:
– К Казимиру?
– Он красивый и веселый.
– Не замечал.
Интересно, как они встретились? Одно дело, случайно на улице, и совсем другое, если он поджидал ее у входа в театр, но я был горд и не стал спрашивать. Я не ожидал, что это меня так заденет.
– Не сердись! Я пригласила их в гости. На субботу. Я позвоню Лене. Хочешь, позвони ты.
– Звони сама. Я выведу пса. – Против воли в моем голосе звучала обида.
Песик гулять не хотел. Я звал его с лестничной площадки, но он только поскуливал, словно просил прощения. В итоге я ушел один. Не понимаю, что меня беспокоит. Ольга, Рената, Казимир? Или перспектива семейного ужина, о котором сговорились эти двое. За моей спиной! «За моей спиной» – мысль высокой пробы! Я был неприятен себе. Я был противен себе, и ничего не мог с этим поделать. Казимир… приставал (покопавшись в своем словаре, я остановился на этом слове) к Лиске, теперь к Ренате. И Лена… Тогда я ни о чем не подозревал, сейчас вижу его подходы насквозь. Или мне кажется, что вижу. Как сказала Лена: «Ему нужно, чтобы у тебя ничего не было!» Я сразу поверил ей, я знал своего брата. И сейчас он снова тянул руки к моей женщине.
Я шел под дождем без зонта. Мне не пришло в голову взять зонт. На душе было неспокойно, хотя если подумать – а что, собственно, произошло? Казимир подбросил Ренату домой, что за трагедия? Я подозревал брата, я подозревал Колдуна, Ольгу, неизвестных… врагов, как сказала та старуха, я подозревал в заговоре против себя весь мир.
Ольга сказала… два момента! Первый – письмо адресовано мне… Ну и что? Разумеется, мне. Тогда я понимал, что она имеет в виду, сейчас – не помню. Скользкая мысль о моей вине… что-то. «Я никого не виню…» А! Вспомнил. Письмо адресовано мне – значит, винить или не винить в нем можно только меня. В чем? Нет за мной никакой вины.
И второй – оно вообще никому не адресовано. Так, проба пера. Дневник. Случайно попало в руки… этому. Случайно? Самое простое решение – он взял его после…
Зачем? Логичнее было бы оставить его в квартире – самоубийца пишет письмо и оставляет на столе. Находка для убийцы… если был убийца. А если не было?
Самоубийство? Все во мне противилось этой мысли – если самоубийство, значит, была в нем моя вина. Косвенная, неявная, непрямая – прямой я за собой не знал. Не выслушал, обидел… не знаю! А мысль об убийстве я гнал. Вернее, я вовсе не думал об этом. А сейчас… не знаю. Во мне определилось и устоялось конкретное ви́дение и отношение к тому, что случилось: она это сделала, зачем – никогда никто не узнает, я виноват… Все. А сейчас это видение скукоживалось и ломалось, и мне уже казалось, что я всегда сомневался и не верил до конца. Был кто-то еще – свидетель, участник… Тот, кто знал и хранил письмо. Убийца? Нет! Убийце это не нужно, наоборот, разве что он… психопат! И в его поступках нет логики – унес письмо, а через семь лет – отдал.
Я, как лошадь, бежал по кругу. Заданность восприятия. Поставить себя на место этого… разгребателя могил, понять. Уйти с накатанной колеи. Уловить месседж, как любит повторять Леша Добродеев. Зачем? Заставить меня действовать? Напомнить? Подтолкнуть? Тогда ни письмо, ни компакт не имеют самостоятельного значения, они вообще не имеют значения – это как закладка в книге. Не важно кто, важно зачем. И уж явно не… убийца.
Убийца? Не верю! Не было психопата-убийцы. Были обстоятельства, мне неизвестные, но не было убийцы. Ольга сказала… Кто такая Ольга? Выходец из потустороннего мира, больная женщина с больным воображением. Она ничего не знает о письме, если не врет. О фильме она тоже не знает. Она пытается заставить меня действовать… как и этот. Странно, что они появились одновременно. Совпали во времени. И Колдун совпал – пришествовал вторично.
– Действовать или… оправдаться! – обожгло меня. Что же получается… двое, не сговариваясь, решили подтолкнуть меня… спустя семь лет. Так не бывает! Не бывает так! Ольга лжет! Она знает, кто прислал письмо и компакт. Может, она сама.
«Нет! – думаю я через минуту. – Откуда у нее компакт и письмо? Ее здесь не было».
Так она говорит. Она уверена, что Лиску убили, но чего стоят ее слова? Она ничего не знает, у нее больное воображение. У меня воображение тоже больное. Никто ничего не знает. И не узнает, говорит Казимир. «Оставь, – говорит Казимир. – Есть вещи, которые никогда нам не откроются, и с этим придется жить».
Казимир… Мы пили водку, поминали Лиску, и я был ему благодарен за подставленное плечо и участие… Брат!
Я не хотел идти домой, я не хотел видеть Ренату. Веселую, щебечущую Ренату, которая примется выкладывать театральные сплетни. И гости в субботу! Она упомянула Казимира вполне небрежно, слишком небрежно… А брат не захотел подняться, поздороваться, поужинать с нами, хлопнуть водки – у него могли заплетаться ноги, но машину он водил безупречно даже после бутылки, распитой со своими работягами, насобачился. Чувствует неловкость? Казимир? Неловкость? Я рассмеялся. Наоборот, только рад будет вставить фитиля старшему брату. Неужели я ревную? Кого из них? Лиску? Ренату? Не знаю…
Подтолкнуть меня… найти убийцу? Которого не было? Чего от меня хотят?
Или оправдаться…
В субботу утром позвонил Леша Добродеев. Узнать, как я. Добрался ли до дому тогда после дружеской встречи в «Сове», пришел ли в себя, и вообще какие новости. А то можно вспомнить молодость и пробежаться в сауну. Сначала в сауну, а потом окунуться в речку – водичка уже осенняя, свежая, бодрит! Можно наоборот. Заведение на берегу. На миг меня охватило желание оказаться в теплой компании с ее обычным трепом, дурацким гоготом и чувством щенячьей свободы… Но я опомнился и сказал:
– Не могу, Леша, у нас гости, придется ехать по магазинам.
Лешка переваривал «у нас» не больше секунды, потом сказал:
– Привет Ренате!
Проныра. Я только хмыкнул и вдруг предложил:
– Хочешь, приходи.
– Приду! – обрадовался он. – Обязательно!
А чему, собственно, удивляться? Лешка всегда в курсе. Скорее, было бы странно, если бы он не знал о нас. Я даже почувствовал невнятное удовольствие оттого, что болтливый Лешка перебьет весь кайф моему братцу. Казимиру далеко до Добродеева! Бывалый Лешка заткнет за пояс любого, ему только в цирке выступать – клоуном. Истории, анекдоты, сплетни сыплются из него, как горох из рваного мешка, причем врет он при этом страшно. Но кому в застолье нужна правда? Лешка настоящий праздничный гость.
Они пришли вовремя – брат терпеть не может опаздывать. Оживленный Казимир и мило улыбающаяся Лена. С цветами и шампанским. Казимир помчался на кухню, где Рената разгружала пакеты из ресторана. Лена осталась со мной. Улыбка на ее лице казалась приклеенной. Я помог ей раздеться. Песик смотрел во все глаза, но подойти не решался. Я назвал его Толик. То есть он сам выбрал себе это имя. Я рассказывал Ренате про Толика Курсо и его собачье хозяйство, а песик всякий раз издавал скулящий звук.
