рано или поздно проходит. И тебе станет легче. Вот увидишь.
– Ты говоришь не как видеооператор из Воронежа.
Я усмехнулся.
– А как кто, по-твоему?
– Не знаю. Ты… ты кого-то мне напоминаешь. – Ее гладкий лоб прорезали три тонкие морщинки. – Не пойму кого.
– Никого. – Я встал. – Просто у меня стандартная внешность. Таких, как я, много.
Я видел, что ее не удовлетворил мой ответ, но сил спорить у нее не было.
– Ты ведь не уйдешь сейчас? – спросила она с надеждой.
– Нет, конечно, не уйду. Останусь у тебя.
– Спасибо. – Она уткнулась носом в подушку.
– Спи. Я сейчас вернусь. – Я вышел в коридор.
Достал свой допотопный телефон, тщательно запрятанный в самый дальний карман, и набрал Регину. Она ответила сразу же.
– Да, Артем! Как ты?
В голосе ее было старательно сдерживаемое волнение. Я в который раз восхитился ее самообладанием. Тем, как ей удается нести на своих хрупких плечах тяжкий груз наших проблем. Точнее, моих проблем.
– Все хорошо, – ответил я мягко. – Я остаюсь у Маши на ночь. Так надо. Завтра вернусь.
– Ты уверен, что тебе ничего не грозит?
– Уверен. Я не могу сейчас долго говорить. Но вы не волнуйтесь.
– Да, конечно, я понимаю. Удачи.
Я отключился и пошел к Маше. Она лежала тихо, закутавшись в одеяло, как младенец. Я подумал, что она уснула. Но нет, едва я присел на край кровати, Маша зашевелилась и открыла глаза.
– Обними меня. Пожалуйста.
Она протянула ко мне голые руки, длинные, белые и прекрасные, как лебединые крылья. И сама она была прекрасна, как ожившая хрустальная мечта. Я попытался обнять ее, но меня точно парализовало. Я не мог сделать ни единого движения. Тупо сидел рядом и пялился на Машу, как последний осел. Она села и сама обняла меня. Тут я вспомнил, что на мне нет ничего, кроме полотенца, но поздно – Машины быстрые пальцы в мгновение ока стащили его с меня, и я оказался в чем мать родила, в самой что ни на есть тесной близости к ее горячему, согретому одеялом телу. При этом я ровным счетом ничего не чувствовал. Маша приникла ко мне и поцеловала в губы. Я машинально ответил на ее поцелуй. В следующую секунду мы оказались лежащими на кровати. Маша склонилась надо мной, предусмотрительно переместившись влево, чтобы нечаянно не задеть больную руку…
Это была странная близость. Не похожая ни на одну из тех, что я знал прежде. Я словно пил нежность из Машиных губ, она окутывала меня плотным туманом, согревая, но не давая слишком распалиться. Грустная, безнадежная нежность, щедро приправленная горечью и разбитыми иллюзиями…
Маша в последний раз поцеловала меня и, обессиленная, вытянулась в струнку рядом на постели.
– Спать, – прошептала она мне в самое ухо. – Спать и ни о чем не думать.
Легко сказать «спать». Через минуту Маша сладко посапывала на моем плече, а мой мозг атаковали тысячи мыслей. О том, чтобы уснуть, не было и речи. Я пытался подвести резюме прошедшим двум дням. Я почти не сомневался, что Маша не имеет к смерти отца ни малейшего отношения. Несмотря на свою яркую внешность, она обычная влюбленная баба, растворившаяся в объекте своей страсти. Корит себя за то, что пожелала любимому смерти. Думает, что из-за нее он погиб. Знала бы она, сколько людей желают смерти своим врагам, а те – ничего себе, живут и не кашляют. Но Маша не знала об этом, она жила в своем придуманном, розово-клубничном мирке, упивалась своими страданиями, время от времени играя с огнем, как сегодняшний ее пируэт на подоконнике. Стало быть, это не Маша. Отца убил кто-то другой. Но кто? Конкуренты, как считает Регина? Возможно, только где я узнаю о его конкурентах? И как смогу собрать на них доказательства? Это не сентиментальная Маша, с которой можно лечь в койку, а серьезные мужики, возможно, и на зоне побывавшие. К ним на кривой козе не подъедешь…
Я промучился до утра. Мне было жарко из-за того, что Маша лежала ко мне слишком близко. У меня сильно болела рука, видимо, все-таки я нарушил ее покой. Я не знал, что делать дальше, не знал, что скажу Регине, когда вернусь. Не могу же я вечно жить у нее на нелегальном положении, подвергая ее жизнь и честное имя огромному риску…
На рассвете я все же задремал. Мне снились какие-то лихорадочные обрывки снов, скорее, это были видения, бессмысленные и никак не связанные друг с другом. Затем я так же внезапно проснулся. Маша лежала рядом с открытыми глазами. Очевидно, она пробудилась немногим раньше меня – во взгляде у нее была полная безмятежность.
– Привет, – сказала мне Маша и улыбнулась.
– Привет.
Я встал и начал одеваться. Маша смотрела на меня, натянув одеяло до самого подбородка.
– Ты уходишь? – спросила она тихо.
– Ухожу.
– Но ты… ты же вернешься? Правда?
Голос ее дрожал. В нем отчетливо слышались жалкие нотки. В этот момент я совсем не хотел ее, наоборот, она была мне неприятна. Даже противна. Я отвернулся от нее к окну.
– Нет, не вернусь.
– Но почему? Разве тебе было плохо со мной? – Она скинула одеяло и села на кровати, прекрасная в своей ослепительной наготе. Роскошные груди ее призывно смотрели прямо на меня. – Что ты молчишь? Скажи что-нибудь. Тебе не понравилось?
– Понравилось, даже очень. Но… – Я замялся, но лишь на секунду. – Но повторять не стоит.
– Почему? – Казалось, она ожидала этих слов. Во всяком случае, не видно было, чтобы она сильно расстроилась.
– Ты сама знаешь почему. Я… я тебе не нужен.
Маша опустила голову.
– Да, это так, ты прав, – проговорила она после долгой паузы. – Я хочу разлюбить Костю. Очень хочу. Хочу жить, не думая о нем каждый день. Но… не могу. Наверное, должно пройти какое-то время, как ты и говорил…
Рука болела все сильнее. Наверное, сломанные кости снова разошлись? Это было бы скверно. Мне хотелось побыстрей уйти отсюда, из этого милого, но насквозь гнилого гнездышка. Вернуться к Регине, проглотить обезболивающую таблетку.
– Прощай, – сказала Маша. – Спасибо, что спас. Я этого не забуду. И за остальное тоже спасибо.
Я почувствовал острое искушение открыть ей карты. Пусть знает, с кем провела сегодняшнюю ночь. Но я подавил в себе глупое желание откровенности. Все останется как есть. У меня у самого полно проблем, и они гораздо серьезней, чем Машина несчастная любовь. Много серьезней. Я кивнул ей на прощание и быстро вышел из комнаты. Так же быстро оделся и был таков.
18
Регина шла домой из школы. Сегодня у восьмого класса было сочинение по Гоголю. Ей не терпелось побыстрей проверить тетрадки. Гоголя дети не любят, считают его сложным и непонятным. Регина, как могла, пыталась донести до восьмиклассников всю красоту и поэзию гоголевского языка. Объяснить, что из него вырос впоследствии
