- Давай выпотрошим и вымоем холодильник, - предложила я.
- С ума сошла? - ужаснулась мама. - Сегодня еще и холодильник мыть?!
- Ты же знаешь, что это самый простой способ обнаружить, много забытых там продуктов. Это я на селедку намекаю. Ты хоть представляешь, что это значит - вытащить все кости?
- Ну, это наверняка не трудней, чем приготовить дрожжевое тесто, оно-то требует часа три...
- Нам повезет, если мы найдем какую-нибудь забытую банку с селедкой в винном соусе или что-то подобное.
- Точно! - обрадовалась мама. - С Нового года должны были банки остаться!
Обрадовавшись, мы вытаскиваем все из холодильника. С удовлетворением первобытных охотников, заваливших мамонта, оглядываем массу упаковок и упа-ковочек, банок, пластмассовых салатников. Определяем наконец источник подозрительного запаха, изводившего нас с прошлой недели, - это протухшее треснувшее яйцо, оно свалилось в тарелку с остатками тертого сыра и затерялось там.
- А "сайра в собственном соку" не сгодится вместо селедки в винном соусе? - с надеждой интересуется мама.
Я задумываюсь и решаю, что самое время кое-что выяснить.
- Как ты к ней относишься?
Мама сразу понимает, о ком я говорю, и отвечает искренне:
- С ужасом.
- Мы можем, конечно, сделать ей масло с этой сайрой в собственном соку, но только если хотим отравить бабушку. Банка вздулась и дата употребления давно просрочена.
- Пусть живет! - отмахивается мама. Вероятно, я не совсем правильно поняла, что она понимает под "ужасом".
- То есть ты хочешь выполнить заключенный с нею договор и отправить меня в эту Зафигаловку...
- Загниваловку.
- Ну да, в Загниваловку. С пирожками и селедочным маслом. К страшной вредной бабке, которую я совсем не знаю!
- Она сидела с тобой до восьми месяцев, я писала тогда диплом и мне было совсем невозможно...
- Но я ее не помню! Почему ты никогда о ней не рассказывала? Где фотографии, где поздравления с праздниками? Как ее вообще зовут? Почему ты не называла ее имени?
- Я боюсь ее, - честно отвечает мама. - Боюсь так, как ничего больше в жизни не боюсь.
- В прошлом году ты говорила, что боишься выкидыша!
- Выкидыш, - доверительно сообщает мама, - это ерунда по сравнению с твоей бабушкой. Но она честно выполнила свою часть уговора. Твой отец взял на себя все хлопоты по разводу, исправно переводит на книжку деньги и даже дал номер телефона, по которому я могу звонить с просьбой о помощи. Она сказала, что я больше не увижу его, а тогда для меня это было важно. Она сказала, что я и ее никогда не увижу, но для этого и нужно-то было всего лишь отправить тебя сегодня в Загниваловку.
- Ладно, не кисни. Что-нибудь придумаем. В холодильнике нашлась подсохшая пачка творога, половина соленой горбуши и банка красной икры.
- Из этого сделаем тесто для пирожков, - стукнула я творогом по столу, - а из горбуши и икры - селедочное масло; ничего, что оно будет красное? Бабушке понравится. Остался последний вопрос. С чем будут пирожки? Какая начинка?
- Как это? - удивляется мама и кривится, предчувствуя дополнительные сложности. - А разве пирожки - это... Ну да, я спутала с оладьями - оладьи без начинки, а пирожки с начинкой...
- Что она любит?
- Она?
- Ну да, эта странная бабушка. Скажи наконец, как ее зовут!
- Рута Даниловна, - шепотом произносит мама и опасливо косится за спину. - Видишь паука в углу? - вдруг спрашивает она. - Он нас слышит.
- Он нас еще и видит, но беспокоиться нечего - мы слишком крупная добыча, - успокаиваю я маму, как могу. - И с чем же пирожки любит бабушка Руга?
- Я не знаю, - разводит руками мама. - Я помню только, что она не любила шарлотку, которую я всегда пекла на скорую руку; ну, ты знаешь бисквит с яблоками...
- У тебя это омлет с яблоками, - уточняю я. - Ты думаешь, она не любит печеные яблоки? Отлично, сделаем пирожки с яблоками. - Я выкладываю на стол два красных яблока и одно зеленое.
- А ты уверена, что из этого... - мама брезгливо трогает слегка заплесневевшую пачку творога, - получится тесто?
- И преотличное, - успокаиваю я ее. - А ты пока отвари горбушу, минут пять.
- С хвостом? - ужасается мама и осторожно нюхает подсохшую рыбу.
Мы даже успели к отходу поезда.
- Так ты умеешь готовить? - уточнил мой жених. На часах - полдень.
- Есть такой грех, - киваю я.
- Это же отлично! Моя жена... Моя первая жена ни черта не умела делать. Так, болталась дорогой пристежкой к автомобилю.
- Когда... Когда вы развелись? - решилась я на выяснение некоторых деталей прошлого.
- Разве я не говорил? - удивляется мой жених. - Мы не разводились. Перед тобой - вдовец! - Он встал и отчаянно мотнул головой, стараясь изобразить военную выправку. А в глазах - злость.
- Ты злишься, потому что я в такой день спрашиваю тебя о первой жене?
- Нет. Я вспомнил, как именно все произошло.
- Я не хочу ничего знать. Если ты ее убил на рассвете, удрученный брезгливостью, с которой эта женщина ответила на твои ласки, либо в обед, когда она бросила тебе на тарелку что-то уж совсем неудобоваримое, или к вечеру, когда вы опаздывали в оперу, а жена запуталась в бриллиантах и рухнула на ковер, разбив вазу династии Тинь!.. Если ты даже придушил ее в полночь, обнаружив в нижнем белье жены, разбросанном на полу, чужую мужскую запонку,.- мне на все это абсолютно наплевать!..
Я вскакиваю с дивана и черно-красным смерчем несусь к ванной комнате.
Там меня долго выворачивает наизнанку виноградом и красной икрой с мартини.
Вернувшись в гостиную, обнаруживаю, что на моем месте на диване развалился Ерик. Он так широко раскинул ноги, что я сразу же заподозрила у него как минимум воспаление мошонки. И носки!.. Эти короткие носки цвета крем-брюле из-под синих штанин и пять сантиметров обнаженных щиколоток с невероятной волосатостью!.. На всякий случай зажимаю рот рукой.
- Я чувствую, что тебе сегодня ночью придется попотеть! - радостно объявляет Ерик, толкнув слегка озадаченного жениха плечом. - Девочка-то с неуемным воображением! Ты слышал? Ваза! Опера!.. А запонка?! Обратил внимание на запонку в нижнем белье на полу?
- Птичка моя, - осторожно поинтересовался жених, - куда это тебя занесло? Какая запонка? Моя жена перерезала себе вены в перламутровой ванне.
- Не называй меня птичкой! - затопала я ногами. - Ты хотя бы знаешь, как меня зовут?! Ты знаешь, что обозначает мое имя?
- Ну, голубки, я вижу, у вас начались настоящие разборки. Говорил же я, говорил - в загс нужно бежать в любом виде, а уже потом, после регистрации, без спешки обменивались бы под поцелуи взаимными подробностями личной жизни. - Ерик встает и некоторое время задумчиво оглядывает нас по очереди. - Да-а-а... - вздыхает он. - Удивляюсь я на вас. Столько энергии, боже-ж мой, столько энергии, столько огня в глазах!.. А там, за дверью, подружка сердечная истекает любопытством. Пускать?
- Да как он смеет? - зашлась я негодованием. - Что значит - пускать? Это моя подруга, она может приходить в любое время, я не собираюсь ни у кого спрашивать...
- Пусти, пожалуй, - кивает жених. - Пусть моя девочка успокоится.
- Как же - успокоится! Рыдать небось сейчас начнут в два голоса, предлагает свою версию нашего с Авоськой общения Ерик.
Мы особенно не поплакали. У нас на это не было времени. Авоську, оказывается, с самого утра ко мне не пускали. Она от этого так разозлилась, что все ее веснушки на лице побледнели - а это верный признак бешенства грусть и слезы отдыхают.
- Оставьте нас наедине! - с показной надменностью приказала Авоська.
Долговязая - на голову выше меня, отчаянно рыжая, вся покрытая легкими веснушками, словно капельками гречишного меда, Авоська свирепо оглядела сначала раскинувшего ноги Ерика, потом - грустного жениха рядом с ним на диване.
- Занялись бы лучше делом, - процедила она сквозь зубы и поинтересовалась с уничижающим презрением: - Надеюсь, юристы твоего жениха дождутся прибытия мадагаскарского шелка?
- Ты слышал, Гамлет, оказывается, этот долбаный шелк должен употребляться невестой в присутствии юристов! - Ерик опять толкнул плечом жениха и язвительно поинтересовался: - Мадам, а прокурора позвать не надо?
- Сплюнь! - очнулся жених.
- Мадемуазель! - повысила голос Авоська.
- Такие подробности твоей личной жизни нас мало интересуют, - с плохо скрываемым презрением отмахнулся Ерик. Странно, но между ним и Авоськой с первого же дня знакомства образовалось мощнейшее поле взаимного раздражения, переходящего в ненависть. Мой жених объяснил это тем, что они оба рыжие.
- Ты что, не сказала им о договоре? - повернулась Авоська ко мне.
- Зачем заранее расстраивать деловых людей, - изображая полное равнодушие и скуку, отмахнулась я. - Не будет шелка - не будет свадьбы. Не будет свадьбы - зачем тогда обсуждать договор?
- Не понял, какой договор? - заинтересовался жених.
- Естественно, брачный! - процедила сквозь зубы Авоська.
- Не понял, это что же получается? - вскочил Ерик. - У вас заготовлена малява, которую вы собирались подсунуть на подпись перед дверями загса? Гамлет! Это - шантаж!
