Понюхав корзинку с пирожками и совершенно от этого успокоившись, я села на поваленное дерево, отполированное многими до меня здесь сидящими в ожидании поезда одинокими детьми, и съела первый пирожок. Начинка получилась кисловатой, но в принципе - слишком даже вкусные пирожки для бабушки, назвавшей свою внучку именем тропического паука.
Тут я вспомнила папочку. Когда мама провалилась ступней в слив унитаза, я сказала, что наступило, вероятно, время просить помощи у кого-нибудь близкого и родного, и мама дала телефон папочки, и он сразу же примчался через каких-то сорок минут, а мама к тому времени уже так задергала свою ногу, что щиколотка опухла, поэтому я поставила ей табуретку, а на табуретку еще подложила несколько книг, чтобы повыше было и сидеть удобно. И ворвавшийся в квартиру высокий темноволосый красавец с запахом пудры, с подведенными черным бровями и накрашенными ресницами стал тут же кричать на маму, потому что, оказывается, она сидела на какой-то важной книге, которую папочка не забрал только потому, что обещал своей матери не появляться на глаза бывшей жене, а книга эта очень редкая. Он кричал: "Раритет! Раритет в туалете!" и, конечно же, довел маму до истерики, и она, встав, стала рвать из раритета листы, комкать и бросать их в папочку, а он бегал из туалета в кухню и обратно, и сшибал на пол наш чайный сервиз - поочередно - чашки, блюдца, молочник - а потом присел передо мной в коридоре и сказал: "Прости папочку, котенок, папочка ушел с важного спектакля, подвел всю труппу, а тут эта дура затащила в туалет очень ценную книгу, а папочка тебя любит, и лучше я уйду, пока не утопил ее в этом чертовом унитазе". И ушел. И я даже не успела сказать, что-с утоплением ничего не выйдет, потому что нога мамы уже так опухла, что совершенно заткнула собой слив. Я позвонила в Службу спасения и вылила на ногу мамы полбутылки подсолнечного масла, что прибывшие через каких-то пять минут спасатели назвали "умным шагом". С тех пор я зову его только папочкой. В разговорах с мамой. В обсуждениях с одноклассниками его фотографий в журнале "Театр".
Второй пирожок я макала в икорно-горбушное масло и, надо сказать, сочетание сладкого теста, кисловатых яблок и легкой солености просто восхитило меня. Впрочем, мое восхищение - это еще не показатель, я люблю есть соленые огурцы с пряниками...
Из здания станции вышла женщина. Размахнувшись, она вылила на траву грязную воду из ведра и по-домашнему повесила сохнуть большую серую тряпку на ветку дерева. Вытерла руки о подол синего халата, после чего поправила на голове косынку, завязанную сзади на затылке, и пошла ко мне. Сейчас спросит, как меня зовут.
- И чего ты тут кушаешь? - поинтересовалась она.
- Пирожки с яблоками.
- Пирожки-и-и-и она кушает! - запела женщина радостно. - И что ж без чаю? Пойдем, я тебе чаю налью!
- Спасибо, я их с маслом ем, - Приоткрыв салфетки, я показала на обвязанный горшочек. И тут же добавила, подумав, что до вечера еще далеко вдруг телега дотащится сюда: - Это, вообще-то, бабушке, меня бабушка ждет в Загибайловке.
- Вы только гляньте! - восхитилась женщина. - И масло у ней в корзинке, и пирожки! И откуда же ты, Красная Шапочка?
Я чуть не подавилась. Потрогала на голове связанную крючком хлопчатобумажную круглую шапочку. Красного цвета. Что моя мама умеет, так это вязать крючком. Она крючком может связать любую игрушку, я их всех люблю - и орангутанга, и тигра, и верблюда, вот, шапочку мне связала, чтобы волосы не растрепывались на ветру.
- И что ж тебя не встретили? - присела женщина рядом.
- Вот... Не встретили.
- Так ты, верно, к Кольцовым в Загниваловку приехала?
Я копаюсь в кармане платья, застегнутого булавкой. Вытаскиваю бумажку. Читаю.
- Нет. Не к Кольцовым. К Руте Даниловне Воськиной.
- Ах, эта... - Женщина чуть отстранилась, чтобы оглядеть меня всю, и подняла выпавшие из кармана деньги. - Есть платок? .
- Есть. В другом кармане.
- Давай. Деньги лучше завернуть в платок, тогда случайно не вывалятся. Вот так. А карман потом застегнуть на булавку, это правильно. Да что это я... Бабушка тебя быстро жизни научит. В гости приехала, или горе какое?
- В гости.
- Это я так спросила. Твоя бабушка, верно, этим летом собирает урожай детей, - заметила она непонятно, потом улыбнулась: - А кто пирожки такие душистые испек?
- Я испекла. У мамы тесто дрожжевое не получилось, я сделала из творога.
- А из творога оно и побыстрей, и повкусней будет, - поддерж ла меня женщина, - особенно когда творожок подсох, устарился.
- Точно! - кивнула я. - Угощайтесь.
- Ну, Красная Шапочка, что тебе скажу сейчас. Если уж ты такие пирожки сама сотворила, тебе и горе - не беда. - Женщина заботливо укутала пирожки в корзинке, не взяв ни одного. - Поэтому ты вот так сейчас пойдешь этой тропкой, нигде не сворачивая, и выйдешь к пруду со старыми ивами. Поглядишь через пруд и увидишь эту самую Загниваловку как на ладони. Крайний к лесу дом с красной черепицей тебе и нужен. Идти-то всего километра три, не больше. Дорогой шоссейной будут все шесть, да у нас тут дороги глухоманные, лихачи которые попадаются, могут и задавить. А лесом - тихо и красиво получится.
- А она жива? - спросила я на всякий случай.
- Бабка твоя? Да она нас всех переживет.
- А у нее есть лошадь?
- У Воськиных чего только нет: и лошадь, и корова, и "Мерседес".
- А почему же меня не встретили?
- Я так думаю, - доверительно заметила женщина, - что тут все предусмотрено.
- Как это?
- Ну как... Сидит где-нибудь твоя бабушка и подглядывает, что ты будешь делать: самостоятельная выросла, или как.
- Как это - сидит? Как это - подглядывает? - Я на всякий случай вскочила и осмотрелась.
- Да ты ее в жизни не отыщешь. Она умеет прятаться. А если сомневаешься идти, тогда давай ко мне - чай пить. - Она кивнула на станцию.
Я пошла в лес по тропинке - только чтобы уйти побыстрей от странной женщины.
И вот я иду, иду, иду по светлому березовому лесу и чувствую себя ужасно глупо. Потому что я иду к бабушке. Несу ей горшочек масла и пирожки с яблоками, а на голове у меня красная шапочка, а я девочка - сказками особо не балованная, можно даже сказать, совсем не балованная - мама моя предпочитала на ночь мне читать вслух что-нибудь полезное из учебников по истории. Я даже толком не знаю, чем кончилась сказка о волке и девчонке в красной шапочке. После поглощения волком внучки я дальше читать не хотела. Волк, конечно, мог запросто лопнуть от обжорства, бабушка с внучкой вывалиться из его живота вполне невредимыми... но что-то мне подсказывало, что в сказке все окончится для волка плачевно. Мама говорила, что большинство русских народных сказок написаны исключительно в форме страшилок, и показывала рисунки. Например, огромная печь с трубой, которая едет по деревне сама собой и давит всех, кто попадется. Или гусь размером с взрослого страуса, который уносит маленького мальчика в рабство. О бабушках вообще отдельный разговор. Ужасно носатое изображение одной из них радостно скалилось у распахнутой горящей печи, в которую она собиралась засунуть упитанного младенца. Еще был котел с кипящим молоком, куда прыгал несчастный седой старик, - мама объяснила, что это сексуально озабоченный царь, который надеялся таким образом помолбдеть.
- Помолодел? - изумилась я.
- Сварился! - торжествующе объявила мама и показала соответствующую строчку в книжке, где так и написано: "Прыгнул да и сварился!"
Что касается рисунков к сказке о Красной Шапочке, то там их было всего два. Вначале толстенькая румяная девочка идет по лесу с корзинкой, а в конце - огромный волк с разрезанным животом, из которого, вместо кишок лезли люди. Точно помню - среди них была бабушка в пенсне и несколько странных мужчин в шляпах с перышками. Я так и не знаю, кто эти мужчины, что они делали в доме у бабушки?..
Зато я знаю, что в XII веке рыцарь в полном вооружении весил 170 килограммов, а в XVI-м - уже все 220! Это, конечно, касается латных турнирных доспехов. До первого крестового похода рыцарские доспехи назывались броней, это была толстая льняная или кожаная рубаха с нашитыми сверху железными полосами.
Березы кончились. Начался непроходимый ельник.
И совсем мне не страшно идти через этот темнющий лес! Шлем рыцаря стоил тогда 6 коров, меч с ножнами - 7 коров, а копье со щитом - 2 коровы! Пожалуй, лучше будет, если я пробегу вот этот страшный поворот с закрытыми глазами. Боевой конь стоил 12 коров, мне в пять лет это было очень смешно какой-то там один конь стоит целых двенадцать коров, а ведь он не дает молока?! Хотя теперь-то я, конечно, понимаю, чего стоит хорошая лошадь. На хорошей лошади я бы промчалась по этой страшной тропинке за пять минут! Буцефал Александра Македонского был настоящим героем войны... Какая тяжелая и неудобная эта корзина, совершенно не приспособлена к бегу! Конь Инцита-тус - сенатором по прихоти Калигулы... А жеребец Вильгельма Остина орловской породы по имени Ганс вообще умел складывать и вычитать.. и даже... решать задачи с дробями, а моя учительница по математике... не верит, а он знал азбуку Морзе, стучал ее копытом, когда хотел назвать какую-нибудь букву. Все... Больше не могу.
