— Таня!
Та, словно проснувшись, вопросительно огляделась по сторонам.
— Таня, а ты что думаешь?
— Думаю о чем? — Таня взяла наган двумя руками.
— Что нам делать дальше?
Таня тихонько постучала дулом нагана по земле. Детский взгляд ее уверенно и спокойно блеснул:
— Я думаю, мы должны драться.
— Я тоже считаю так, — это сказала Маша. Она встала с места, обвела всех глазами. — Большевики залили кровью наш край. Вы сами видели, что творит этот шакал — бандит Буденный. Вы видели, как горел наш хутор, и как умирал наш отец. Красные псы не щадят никого: ни баб, ни детей, ни стариков. Кто-то должен остановить этих собак! И у нас нет выбора: или мы победим или умрем здесь, на этой земле.
Она помолчала немного. Потом прищурилась. Пламя смерти танцевало отчаянно, играя и отражаясь на лице у молодой девушки. Она подняла руку, в которой крепко сжимала наган.
— Смерть красным псам! — проговорила она отчетливо. — Умрем, но не отдадим им русскую землю! Каждого уничтожим без жалости и без пощады!
— Смерть им! — это сказала Таня, вставая с места и протягивая кверху руку с наганом.
Последней поднялась Катя. И она подняла свой наган кверху, спокойные глаза ее жестко сверкнули:
— Смерть!
— Буденный убил нашего отца и замучил нашего брата Федю сказала Маша. — Мы разыщем этого злобного пса хотя бы и на дне преисподней, свяжем и отдадим на суд генералу Деникину!
— Нет, — возразила Таня. — Я не согласна. Сначала мы стащим с него штаны и сделаем ему по голой пятьдесят горячих, а потом уже — и генералу Деникину. Я поклялась батьке — когда он умер уже…
— Это можно, — согласилась Маша. — Значит, завтра начинаем борьбу?
— Завтра! — твердо ответила Таня и, совсем как мальчишка, с силою, ударила каблуком сапога по костру.
— Завтра! — ответила Катя.
Сноп золотых искр взвился к огромному небу, осветив на мгновение и дуб, и полянку, и юных девушек, потеснив в стороны испуганно расступившуюся чёрную тьму.
Отец Маши и Кати с Таней — Иван Григорьев жил на хуторе Яблонном недалеко от Ростова. Дом у него был не самый богатый на хуторе, но и не самый бедный. Весь хутор знал его, как богобоязненного и трудолюбивого человека. Хороший, большой дом Григорьевых, и роскошный, богатый сад — все это появилось не просто так, а в результате тяжелого и упорного труда. Никто не ленился — ни сам Иван, ни супруга Мария, ни их сын Федор, ни девочки Маша, Катя и Таня.
В 1914 году Иван вместе со старшим сыном Федором ушел на войну драться с турками.
Домой он вернулся уже в самом конце семнадцатого. Он появился в порваной шинели, заметно прихрамывая на левую ногу, но с винтовкой в руках. На его широченной груди гордо сияли два георгиевских креста. Иван не говорил много. Он рассказал только, как за отчаянную храбрость в бою его произвели в офицеры, и как сам Государь Император вручал ему георгиевский крест. Как подлец и предатель Семка Буденный, с которым ему довелось вместе служить, оклеветал его перед начальством, и как Иван при всех разоблачил негодяя. Рассказал, как пьяная солдатня на вокзале — когда он уже возвращался домой, набросилась на него; солдаты пытались стащить шинель и сорвали погоны; хотели было оторвать и награды, но здоровенный Иван разогнал их винтовкой.
С самого своего появления на хуторе Иван Григорьев стал самым горячим и убежденным агитатором против большевизма.
На хуторских сходках, где собирались казаки, он всегда давал смелый, решительный отпор большевистским пропагандистам. А председателю хуторского комбеда, когда тот, глотнув водки, полез драться, высадил половину зубов. Местные, хуторские большевики боялись Ивана.
Федор отправился добровольцем на фронт — к атаману Каледину. А остальная семья Ивана — жена и три дочки — все они продолжали трудиться, терепеливо пережидая невзгоды лихого времени.
Ну а гражданская война полыхала вокруг: через хутор проходили отряды то красных, то белых. Иван только хмуро смотрел в окно и, когда его спрашивали, отвечал, что сам он «отвоевался» и еще говорил, провожая глазами идущий по пыльной сельской дороге бандитский отряд очередного «батьки»:
— Да, натерпится наша Русь без Царя.
Дочери его, никогда не интересовавшиеся политикой, жили своей, тихой девичьей жизнью. Они как могли утешали старенькую уже мать, убеждая, что сын Федор обязательно вернется и помогали родителям по хозяйству: ходили в лес за дровами и хворостом, таскали воду с реки, обрабатывали огород, чистили картошку…
Девушки любили читать. Дома у них хранилось несколько книг, которые им когда-то оставил местный священник. Любимой книгой Маши было житие Ильи Муромца. С замиранием своего смелого сердца она перечитывала, как этот немощный, парализованный человек обрел чудесную силу и победил врагов. Вот если бы сейчас восстал точно такой Илья Муромец! — мечтала девчонка. Он бы одолел тогда всех врагов Русской Земли: и Буденного и Троцкого и самого Ленина!
…Однажды в селе появился брат Федор. На нем был изорванный офицерский мундир, один погон — разбит пулей, другой — надрублен большевистской шашкой. Федор рассказывал, как ожесточенно сопротивлялся и как все таки был разгромлен наголову их отряд. Он пришел в село, чтобы передохнуть день-другой, после чего отправиться добровольцем в армию генерала Деникина.
Но он не успел: в ту же ночь на село напали буденновцы…
Оставив дома сестер с матерью, Маша одна оправилась в лес — на поиски брата Федора. Долго бродила она извилистыми лесными тропинками. Вначале казалось ей, что она слышит далекий конский храп, и как где-то стучат копыта. Спотыкаясь, словно пьяная, она брела и брела на эти удалящиеся от нее и пропадающие в темноте звуки. Потом уже незнакомый лес сомкнулся, обступил ее со всех сторон, но Маша продолжала идти: ей почему-то казалось, что она знает, где искать Федора.
И вот, она оказалась на маленькой, узкой поляне, в окружении больших, крепких сосен. Маша остановилась и тихо вскрикнула: к дереву был привязан Федор. Медленными шагами она подошла ближе. Лицо у Федора было залито кровью, кровь лужей растеклась по зеленой траве. Федор не дышал. Он был мертв.
Так постояв неподвижно, Маша упала на колени и опустила глаза.
— Господи, — прошептала она, — Господи великий и всемогущий! Господи, говорила она негромко, — я слабая, но дай мне силу отомстить! Дай мне силу, Господи, и я отомщу за все!
Трудно сказать, сколько прошло времени. Маша стояла на месте и шептала молитву, опустив голову. И вдруг услышала она, что кто-то к ней подошел тихо сзади. Маша обернулась и поднялась с колен. Перед ней стоял незнакомый седой монах. Глаза его, строгие и проницательные, смотрели прямо, и Маше казалось, что старый мудрый монах видит ее насквозь.
— Ты хочешь отомстить? — спросил Машу седой старик.
— Да! — сверкнув глазами, отчаянно ответила Маша. — Я хочу отомстить!
— Хорошо, — ответил монах, — я дам тебе силу, и ты отомстишь. Но знай, что месть — это оружие обоюдоострое, оно поражает и того также, кто мстит. Знай, что поднявший меч, мечом погибнет. Знай, что эта земля проклята за предательство Веры и Государя. Знай, что месть означает смерть, и что путь мести — это дорога к погибели. Знай, что живой пес иногда счастливее убитого пулей льва. Знай, что негодовать, глядя на злодея, бессмыссленно, ибо он сам уже приготовил себе возмездие — если не в этом веке, то в будущем. Ты получишь необыкновенную силу и ловкость, ты отомстишь жестоко, но знай, что и твой конец будешь ужасен. Тебя ждет смерть, ибо на каждую силу найдется другая, большая сила, на каждый меткий наган найдется острая шашка, а на каждую шашку найдется меткий наган. Ты отомстишь, но тебя ждет гибель, ибо земля эта обречена, и кто возьмет в руки шашку — умрет от пули, а взявшийся за наган, погибнет от наточенной шашки. Итак, хочешь ли ты отомстить?
— Да, — не поколебавшись ответила Маша. — Я хочу отомстить. — хотя она чувствовала, как Смерть уже облизывает ее, обступает со всех сторон, наклонившись низко, заглядывает в глаза.
— Тогда возьми это, — сказал черный старик, протягивая Маше сжатую ладонь. Сухие пальцы его раскрылись, и девушка увидела три деревянных крестика, выкрашенных в черный цвет.
Маша взяла черные крестики, и она почувствовала в ту же секунду, как огненный жар прошелся по ее телу от этого прикосновения. Она закрыла глаза, раскрыла их и увидела, что черного старика уже нет нигде, и только древние сосны шумят от седого ветра, и листья зеленых деревьев настороженно шепчутся, пересказывая друг другу известные только им древние тайны и лесные предания.
Вернувшись домой, Маша все рассказала сестрам. Она отдала им крестики, один надела сама.
