Я пояснила, что откладывать мне нечего: все уходит на семью, и назвала сумму, которую получаю за роман. Лешкина челюсть поползла вниз.
— Не может быть, — ляпнул он через некоторое время, даже забыв о коньяке.
— А ты, дорогой, попробуй что-нибудь написать и отнеси в издательство. Посмотрим, сколько тебе предложат.
Дорогой почесал репу, потом еще раз обвел глазами мою кухню, встал, заглянул в холодильник. Я сидела молча. Не хотелось напоминать, что у меня (не у нас, именно у меня) двое детей-подростков, причем разного пола, которых обувать-одевать надо, не говоря о том, что кормить. Два деда (один из них — Лешкин отец) тоже фактически на мне, их пенсии аккуратно перекочевывают в фонд зеленого змия, и я ничего не могу с этим поделать. Так что и гонорары — мой единственный источник дохода, и Надеждины подачки идут, на прокорм и одевание-обувание пяти человек.
Переварив полученную информацию, бывший засосал полбутылки сразу («Генетика — страшная сила» — подумала я, вспомнив свекра, оккупировавшего угол на этой же кухне. Правда, Лешкин отец употребляет более дешевые напитки). Из кармана опять был извлечен сотовый, и детина получил приказ обеспечить нас продуктами питания, что и было исполнено. Я решила, что неделю могу не ходить в магазин. Но больше всего меня интересовало, зачем Леха все-таки приперся.
…А он жаловался на свою судьбу — несчастный миллионер, которого никто не понимает и не любит. О существовании нежной, тонко чувствующей и ранимой души, признаться, я узнала впервые. Никогда бы не догадалась, что она скрывается в этом холеном, раздобревшем на нефтяных хлебах теле. Я прослушала речь о том, как Леша много работает, какие вокруг все сволочи, как все хотят его надуть, обвести вокруг пальца, объехать на кривой кобыле — в общем лишить бедного мальчика честно заработанных денег.
Насчет честности в современном бизнесе, в особенности нефтяном, я бы говорить поостереглась. Что касается опасности — согласна. Каждый, кто пытается прорваться к нефтяному корыту — потенциальный смертник. Там, где крутятся очень большие деньги, идет постоянный передел сфер влияния, борьба за власть и отстрел конкурентов. Правда, мне казалось, что Надежда Георгиевна с ее жизненным опытом и способностью просчитывать все варианты, умением договариваться со всеми и обо всем, привычкой держать данное слово должна была обеспечить сыну возможность спокойно работать. Хотя, по поводу того, кто из них двоих работал больше, я имела свое личное мнение, но вслух его выражать не спешила.
Прикончив вторую (вот это вместимость!) бутылку коньяка, Лешка поднял на меня несколько затуманенные глаза и спросил:
— Ольга, признайся честно — Витька с Катькой мои дети?
— Ты что, совсем спятил? Ужрался до зеленых чертей? Белая горячка началась?
— Они мои дети, черт тебя дери?! — рявкнул Лешка так, что стены «хрущобы» дрогнули, и я забеспокоилась, не провалимся ли мы сейчас к соседям. Правда, на этот раз дом все-таки устоял.
— Конечно, твои, — ответила я спокойно, хотя испытывала желание огреть Лешку по башке чем-то тяжелым. Но делать этого не стоило — опять-таки с позиций генетики. Свекор после удара скалкой (в исполнении свекрови) валился на пол и невозмутимо начинал храпеть. Стоило мне представить Лешку храпящим на нашей кухне… Нет, нужно от него побыстрее избавиться. И вообще спорить с пьяными — гиблое дело, жизненный опыт подсказывает, к сожалению, очень большой.
— Точно? — не отставал Леха.
Я решила выяснить, почему у него появились такие сомнения. Но экс-супруг вместо вразумительного ответа заявил, что хотел бы сходить с детьми на экспертизу.
— На какую? — вначале не поняла я.
Лешка заплетающимся языком пояснил, что теперь, сдав кровь, можно точно определить, является он отцом ребенка или нет. Я что-то уже слышала об этом, правда, у меня не было необходимости подробно выяснять тонкости и детали.
— Если хочешь, пошли сдавать, — я пожала плечами. — Тебе срочно это надо? Мне бы не хотелось дергать детей с дачи. Сейчас прекрасная погода, и неизвестно, сколько она еще простоит.
— Пытаешься найти отговорку? — прошипел бывший.
— Да я их хоть завтра с дачи привезу! — заорала я, не в силах больше сдерживаться. — Только что это вдруг тебе приспичило? Двенадцать лет вообще не обращаешь на нас внимания, а теперь полез с обвинениями. Не надо, дорогой, судить о людях по себе.
Лешка заявил, что сына можно оставить в покое, он не сомневается, что Витька — его ребенок, а Катьку просил завтра привезти в город. Нам не придется сидеть ни в какой очереди, он обо всем договорится.
— Хорошо… Только что мне ей сказать?
— Говори, что хочешь, — кивнул Лешка и с трудом поднялся на ноги.
Он постоял, держась обеими руками за стол (голова закружилась?), потом распахнул одну створку окна, высунулся вниз и рявкнул на всю округу:
— Димон! Забери меня!
Мне показалось, что от звука этого голоса соседние «хрущобы», как впрочем и моя, вздрогнули, из окон стали высовываться люди, проверяя, не началась ли бомбежка. А экс-супруг опять плюхнулся на табуретку, обеими руками схватил бутылку «Арарата» и вылил в рот последние капли, причем долго держал горлышко над своей раскрытой пастью, обильно украшенной металлокерамикой. Невольно вспомнился анекдот: «Барсик, ну еще чуть-чуть!»
Я тоже выглянула в окно и увидела, как из черного «мерседеса» (какого — сказать не могу, на глаз не определяю) вылез все тот же детина и направился в наш подъезд. Потом Дима очень ловко подхватил Лешку (чувствовался опыт ношения данной особи), вежливо попрощался со мной и потащил босса вниз (с третьего этажа тащить было не очень далеко). Внизу он загрузил на заднее сиденье бесчувственное тело — как куль с мукой, чтобы не сказать хуже, сам сел за руль, и «мерседес» отъехал.
Утром я отправилась на дачу на старом «запорожце», принадлежавшем свекру, забрала Катьку и привезла ее по названному Лехой адресу. Катька всю дорогу не давала мне покоя, спрашивая, что понадобилось папе. Какое-то время тому назад дети просто задолбали меня вопросами о папе и о том, почему он с нами не живет. Приставали они не только ко мне, но и к дедушкам и бабушке. Надежда Георгиевна, в своем обычном стиле, заявила:
— Он — редкостная сволочь, хоть и мой сын.
Свекровь также добавила, что Катьке и Витьке нечего надеяться на возврат папы в семью. Этого не будет никогда, потому что… никогда. Довольствуйтесь, дети, тем, что есть. В жизни никогда нельзя получить все.
После разговора с бабушкой вопросы прекратились. Не знаю, что они там обсуждали между собой и к каким выводам пришли, но собственного отца не жаловали. Более того, время от времени спрашивали меня, не собираюсь ли я снова выйти замуж. При упоминании в прессе папиного имени (оба дедушки зачем-то читают «Деловой Петербург» и «Вне закона», где Лешке иногда моют кости), или после демонстрации родителя по телевизору в разделах светской или криминальной хроники — где еще появляться нефтяному королю? — детки и деды бурно дискутируют, почему его до сих пор не пристрелили или не посадили. Я пытаюсь подобные разговоры пресечь, но это не всегда удается, и, высказав свои версии, дедушки обычно приходят к одному и тому же решению: всех бизнесменов и бизнесвуманов надо сажать, особенно из бывших партийных работников, — но тем пока удается откупаться.
Катьке я сказала, что папа желает узнать ее группу крови.
— Зачем? — спросила дочь.
— Вот у него и поинтересуйся, — ответила я.
— Почему ты согласилась? — не отставала дочь.
— Это не так сложно, и он тогда быстро отвяжется. Иначе не отлипнет.
Этот ответ Катьку на некоторое время удовлетворил, и она замолкла — пока.
Вместо приветствия ее отец встретил нас воплем:
— Почему вы опаздываете?! У меня день по минутам расписан! Могли бы пошевелить задницами и приехать, когда я велел!
— Мама, — дернула меня Катька за пиджак, — поедем отсюда. Дедушка Витя говорит, что на хамов не надо обращать внимания и просто вести себя так, словно их нет.
Дедушка Витя — это мой отец. Далее последовала ссылка на дедушку Вову (Лешкиного папашу), который, как выяснилось, считает, что хамам следует сразу же давать в морду, чтобы не раскрывали пасть. Бабушка Надя в случае столкновения с хамами советовала внукам обращаться к ней лично.
— Чего-чего? — Лешкина челюсть поползла вниз.
Не помню, когда он последний раз видел Катьку — года два назад точно, а она за это время сильно вымахала и, кстати, стала очень похожа на Лешку, что я сейчас машинально отметила. Слава Богу, девчонке не передалась моя мышиная внешность.
— Ма-ам, поехали отсюда, — тянула меня за рукав обожаемая дочь. — Своди меня в «Баскин Роббинс» и вернемся назад, на дачу. А то Витька уже раз пять купался, а ты меня вытащила в город — непонятно зачем, — добавила она взрослым тоном (Надеждиным) и внимательно посмотрела на Лешку.
