— Вить, а ты что так рано сегодня?
— Ну вот, поздно прихожу — плохо, рано — еще хуже, — усмехнулся он. — Да все нормально, там мужики без меня, думаю, обойдутся. А ты почему такая бледная, супруга моя? Не заболела?
— Нет-нет, но я что-то спала сегодня много, весь день. Вить, ты извини, — виновато произнесла Тоня, — у меня ужина нет. Я тебя вчерашним супчиком покормлю, ладно?
— Да корми чем хочешь, только побыстрее — я без обеда сегодня. Представляешь, приезжает комиссия…
Тоня отключилась. Виктор оживленно рассказывал о чем-то, она машинально кивала, вставляла разные междометия, но совершенно не воспринимала его слов. Очнулась она только тогда, когда Виктор, сбившись на полуслове, спросил:
— А это что за фантазия?
Тоня резко обернулась. Виктор стоял у книжной полки, держа в руках банку с настоем. Брови его были нахмурены.
— Откуда?
Быстро подойдя к нему, она осторожно взяла банку.
— Мне врач посоветовала пить настой зверобоя. Я сейчас уберу.
Глафира вышла из дома вечером, оглядываясь по сторонам по старой детской привычке. Не то чтобы она кого-то боялась… Впрочем, боялась, призналась она самой себе. Ведьмы проклятущей, которая ей полжизни испортила, порчу страшную наложила, так что теперь жить ей без ребеночка до конца дней. А ребеночка хотелось, очень хотелось…
От мыслей об Антонине Глафира поежилась, хотя вечер был безветренный. Ничего, зато она неплохо над той сучкой молоденькой подшутила, которую таким же гадким именем зовут. Ха, вздумала ей, Глафире, про детей вопросы задавать! Стерва…
Вспоминая Витькину жену, Глафира сама не заметила, как дошла до почтальонова дома. «Да какой он теперь почтальонов! — хмыкнула она. — Чернявским теперь его называть будут, а не почтальоновым. Будто здесь много почтальонов осталось…»
Впереди послышалось покашливание, и Глафира остановилась, вглядываясь в темноту. Видела она хорошо, но человек стоял около соседнего дома, прячась за крыльцом.
Глафиру опять пробрала легкая оторопь. «Вернуться бы, и черт с ней», — мелькнуло у нее в голове. На секунду она застыла на месте, но тут же передернула плечами: нет уж, на сей раз она ее не испугается. Хватит, набоялась! Еще вопрос, кто кого теперь будет бояться!
Глашка хмыкнула и шагнула в сторону крыльца.
На следующий день Тоня проснулась в шесть утра, совершенно забыв, что сегодня суббота и можно поспать подольше, но взглянула на спящего мужа и поняла, что зря встала. Виктор крепко спал, негромко всхрапывая во сне. Она укрыла его одеялом и подвинула обогреватель поближе к кровати.
Шлепая босыми ногами по холодному полу, Тоня вышла на кухню и проверила, на месте ли банка. Разумеется, банка стояла там, где Тоня ее вчера поставила. Она вернулась, уселась в зале перед окном и стала смотреть в сад.
Вокруг дома было темно. Контуры деревьев еле угадывались, и только рябинка прямо перед окном была хорошо видна. Медленно, незаметно проступали очертания сада — деревьев, кустов. Сначала проявлялись стволы ближних трех яблонь, за ними — дальних, потом из сумрака словно выплывали крупные ветки, и вот уже можно было различить и отдельные веточки. А потом становилось все светлее и светлее, и сад уже высвечивался весь, и только пелена дождя или тумана могла скрыть его. Сад просыпался, и дом просыпался вместе с ним.
Тоне нравилось их неторопливое пробуждение. Она могла сидеть так долго, ничего не делая и сама себе удивляясь. Почему-то в городе у нее не было такой привычки.
Сейчас она смотрела за окно, кутаясь в плед и ожидая того момента, когда весь сад будет перед ней как на ладони и можно будет выскочить на улицу. Ждать придется еще долго, но сумрак уже отпустил старую яблоню, самую ближнюю к дому, и Тоня вглядывалась в корявое дерево.
«День, наверное, будет хороший», — подумалось ей. Она уже научилась по первым рассветным часам определять, будет сегодня ясно или пасмурно, хотя сама не знала, как у нее так получается. «Пойдем гулять, и никаких гостей! — мелькало у нее в голове. — А еще лучше — поедем наконец в Москву и походим по центру». Мысли усыпляли ее, и она, зажмурившись, откинулась на спинку дивана.
«Наверное, уже третью яблоню видно», — подумала она через несколько минут и открыла глаза. За окном стало гораздо светлее, но третья яблоня с раздвоенным стволом еще скрывалась в сумраке. Тоня стала пристально смотреть на нее, пытаясь поймать тот момент, когда она увидит все дерево, целиком.
Ствол. Пелена веток вокруг. Четче. Еще четче, но все еще размыто. У Тони устали глаза, и она на секунду отвела их от окна, а когда посмотрела опять…
Что такое? Она никак не могла понять, что там такое темное свисает с третьей яблони. Ветка? Нет, не ветка. Какое-то пальто… Наверное, Виктор вчера бросил его на дерево. Но зачем?! Тоня поднялась и прижалась к окну, пытаясь разглядеть, что это за странная вещь.
В утреннем безветрии вещь висела неподвижно и свисала почти до земли. Сумрак понемногу отступал, открывая деревья, и Тоня уже отчетливо видела, что старое пальто держится на чем-то тонком, почти невидимом, вроде сломанной ветки или веревки… веревки…
Тоня застыла перед окном, пальцы у нее похолодели. Не веря своим глазам, она смотрела, как ночь отползает все дальше и дальше, прячется, сворачивается в темный клубок, тающий под деревьями, оставляя свой подарок, и этот подарок свисал сейчас с третьей яблони, почти касаясь земли. Уже был виден силуэт, уже можно было разглядеть лицо…
Не в силах шевельнуться, Тоня смотрела на неподвижно висящее тело. Наконец она смогла оторвать от него взгляд, как была, босиком, вышла в кухню. С минуту стояла там, собираясь с силами, чтобы толкнуть наружную дверь…
Земля обожгла ступню, затем другую. Медленно, словно во сне, Тоня подошла к яблоне.
Налетевший порыв ветра повернул тело. Ветка старого дерева тоскливо заскрипела. Высунув иссиня-черный распухший язык и выкатив неживые рыбьи глаза, перед Тоней покачивалась Глафира. Черная короткая кофта задралась, обнажив неестественно белую, жирную складку живота. С гулким стуком соскользнул и ударился о мерзлую землю тяжелый ботинок.
Тоня вздрогнула, перевела взгляд на бледную босую ногу, качавшуюся над землей, и отчаянно закричала.
К полудню люди не только не разошлись — наоборот, их стало больше. «Черт бы их всех не видал! — ожесточенно думал Виктор, глядя в окно. — Откуда их, козлов, столько набралось? Из погребов, что ли, повылазили?»
Доля истины в его догадке, пожалуй, была. В Калинове очень долго не происходило ничего особенного, и пропустить такое развлечение, как труп во дворе почтальонова дома, люди не могли. Старые, дряхлые бабки, старики, взрослые, ребятишки, привезенные на выходные в деревню, — все ходили кругами вокруг забора, заглядывали внутрь и переговаривались между собой. Время от времени подходил кто-нибудь еще, и вскоре возле участка можно было увидеть добрую половину деревни.
— Да что вы, труп не видели, что ли?! — не выдержав, вслух произнес Виктор.
Жена на диване даже не повернулась. «Перепугалась, бедная, — подумал он, — до сих пор отойти не может».
С того момента, как Тоня разбудила мужа и сказала ему, что на яблоне в их саду висит тело Глафиры Рыбкиной, она произнесла всего несколько слов — разговаривая с участковым со странной фамилией Капица, который, оказывается, работал в деревне еще с того времени, когда Виктор приезжал сюда ребенком. Сам он, хоть убей, лысоватого мужичка не помнил, но Капица взглянул на него пристально и, казалось, с узнаванием. «Быть того не может, — подумал Виктор, — сколько лет прошло! И я теперь первый подозреваемый — не зря же ее в нашем саду угораздило повеситься…» Слова, которые после этого он мысленно произнес в адрес покойной Глафиры, были не совсем теми, которые принято говорить об усопших.
В комнату зашел участковый и наклонился к Тоне:
— Вот что, голубушка, ты толком все рассказать сможешь? Или у тебя… как это… стресс?
— Смогу, — без выражения сказала Тоня.
Капица внимательно посмотрел на нее.
— Ну, раз сможешь, так пошли на кухню — не на коленках же мне писать. А ты, Виктор Батькович, посиди-ка тут пока, — остановил он привставшего было Виктора.
— Это с какой стати? — опешил тот. — Вы с моей женой собираетесь разговаривать, а я тут должен сидеть?
— Я, милый ты мой, не с женой твоей собираюсь разговаривать, а со свидетелем, обнаружившим тело. Вот как закончу опрос, так получишь супругу свою в целости и сохранности. На честь ее я покушаться не буду, да и носок с песком я нынче дома оставил, так что беспокоиться тебе не об чем.
Степан Иванович взял молчавшую Тоню под локоток и вывел из зала. Выматерившись вполголоса, Виктор остался стоять у окна: идти за женой было бы глупо. Участковый либо притворялся идиотом, либо был таковым, и Виктор склонялся ко второй версии. Да и откуда в Калинове взяться умному менту? Ладно, может, хоть он Тоньку разговорит…
