– Вздор, глупее не придумаешь! Кто он вообще такой, этот князь?
– Я же вам рассказывала, партнер моего последнего мужа. Зациклен на своем «романовском» происхождении. По-своему фанатик.
– И, насколько я понимаю, не равнодушен к вашей персоне.
Анна Горенштейн отвела взгляд, вновь смутившись. Потом все же вынуждена была признать:
– Да, вам не откажешь в проницательности. Но вы будете еще больше поражены, если узнаете, что вчера вечером, после ужина, князь неожиданно сделал мне предложение.
– Какое? – тупо спросил Александр Юрьевич.
– Какое предложение может сделать мужчина одинокой женщине? – мягко улыбнулась она. – Разумеется, выйти за него замуж.
Сивере поперхнулся, выпив глоток воды.
– Соглашайтесь, – небрежно посоветовал он. – И количество скелетов в вашем платяном шкафу возрастет. Ждать не долго, учитывая его возраст.
– А вы язва, – промолвила Анна. – С вашей стороны очень жестоко напоминать мне о моей прошлой жизни. Я ведь пришла к вам с открытым сердцем.
– Ладно, забудем! – махнул рукой Сивере. – А как насчет сегодняшней ночи? Мне опять к вам подниматься или сделаем небольшую передышку?
– Вы не только колки, но и невозможны, – улыбнулась она. – Как сами решите, так и будет. Но знайте: я не стану возражать, если вы вдруг постучитесь в мою дверь.
Оставшись в одиночестве, Александр Юрьевич достал из саквояжа лист бумаги и провел карандашом черту, разделив его надвое. Левая половинка предназначалась для имен и характеристик, правая – для предположений и выводов. Назрела пора подытожить все происшедшее за эти дни. Работа заняла около часа. Затем он перечел написанное. Вот что вышло.
Александр Юрьевич закончил читать, задумался, затем приписал внизу всего два слова: «Сплошная клиника». Поставил восклицательный знак, свернул вчетверо листок и засунул его между страниц томика армянского поэта Тер-Маркарьяна. И покинул свою келью.
Откуда-то доносились равномерные хлопки, напоминающие одиночные выстрелы. Вчера вечером в городе уже слышалась канонада (похоже разрывами на праздничные петарды), но сейчас было совсем другое: стреляли явно в монастыре или где-то поблизости. И не холостыми пулями.
Сивере в эти минуты направлялся в оранжерею, надеясь застать там жену Полонского, чтобы попытаться ее разговорить. Выглянув с галереи, он вновь услышал короткие хлопки. Затем – чуть громче, очевидно, из другого оружия. Настоящий стрекот. Александр Юрьевич не разбирался в системах вооружения, но последняя очередь явно походила на автоматную.
«Боевики, что ли, забрались в горы?» – подумал он без особого воодушевления. С бородачами встречаться не хотелось. Здесь воевали испокон веков, а кто с кем – поди разберись. Но Сиверса современные события вообще мало интересовали. Пережитки Средневековья! Жалко было тратить время на такую мелочь, как межплеменная рознь.
Как он и предполагал, Тереза ухаживала в оранжерее за своими цветами и растениями. Здесь же крутился и Гела, окапывая куст жимолости. Женщина отвела со лба выбившуюся прядь, приветливо улыбнулась Сиверсу. «Так вот какого цвета у нее глаза – синие!» – подивился он. Довольно странно для восточной фактуры. Должно быть, когда-то кровь ее предков смешалась со славянской или византийской.
– На фейерверк не похоже, никак палят где-то? – спросил Александр Юрьевич, присаживаясь на низенькую скамейку неподалеку от Терезы.
– Это комиссар с Максом упражняются, – пояснила она. – Расставили на заднем дворе бутылки и стреляют. Хотите к ним присоединиться? У Тошика есть лишнее ружье.
– Упаси бог! – возразил Сивере. – Мне и здесь хорошо. Я человек штатский. Взрываюсь только тогда, когда выдергиваю чеку из сердца. Знайте, у меня был друг, Прозоров, он когда-то сочинил стишок:
Я парень тихий, очень мирный,
Но если мне в седьмом часу
Не поднесут стакан имбирной —
Я все здесь на фиг разнесу!
– Смешно, – согласилась Тереза, но даже не улыбнулась.
– Не пускайте подобных людей в вашу оранжерею, здесь им не место, – добавил Александр Юрьевич, помолчав. – Хотел вас спросить об одной вещи.
– Спрашивайте.
Все-таки у нее было удивительное лицо – не броское, не картинное, но очень живое, домашнее, как, если уместно такое сравнение, привычный огонь в очаге. Сивере вынул из кармана медальон, открыл его.
– Вам знакома эта вещица? Или фотография девушки?
Тереза внимательно, с любопытством посмотрела.
– Кого-то напоминает, – ответила она. – Нет, не знаю.
– Но здесь родовой герб Прошянов.
– Да, я вижу. Но у меня такого медальона не было. Откуда вы его взяли?
– Случай, – ответил он. – Я должен его вернуть. А не мог он принадлежать вашему отцу, деду? Или кому-то из постояльцев? Припомните.
– Кажется… я не уверена, но что-то похожее я видела у одного из братьев Афониных. Может быть, ошибаюсь. Издалека было трудно разобрать. Он носил его не на шее, а в кармане. Иногда вынимал и подбрасывал на ладони.
– Вот как? Тогда другой вопрос: что собой представляли эти Афонины?
– Что же сказать? – помедлив, ответила она. – Искатели приключений. А проще, обычные авантюристы. Одного звали Петр, другого – Игорь.
Услышав эти имена, племянник Полонского вдруг замычал, бросив свою лопатку. Он радостно закачал головой, делая руками какие-то жесты.
– Чего он хочет? – поинтересовался Сивере.
– Афонины относились к Геле очень по-дружески, – пояснила Тереза. – Насколько может существовать дружба между здоровыми людьми и умственно отсталыми. Но вообще-то они больше общались с моим мужем, чем с кем-то из постояльцев. Однако приезжали сюда довольно часто. По несколько раз в год. И на очень короткий срок.
– Хм-м… Значит, и Багрянородский должен бы их знать. Хоть немного.
– Конечно. Но в последний раз между ними пробежала черная кошка. Уж не знаю почему. Они даже перестали разговаривать.
– У-уу-ууу… – вновь замычал Гела, размахивая руками.
– Займись японской вишенкой, – сказала ему Тереза. – Не мешай нам.
– Нет, пусть останется, – возразил Сивере. – Он хочет что-то сказать.
– Но все равно не сможет, – ответила женщина.
– А написать?
– Он не знает грамоты.
– Вы пробовали его лечить?
– Да, но… Это болезнь Литли, детский аутизм, очень сложное заболевание. Развитие мозга остается на уровне пятилетнего ребенка.
– Сожалею, – сказал Александр Юрьевич. – Но вашему мужу, кажется, простите, все равно. Даже удобно держать такого слугу.
– Не говорите так. Тошик сделал для него и для меня достаточно.
– Достаточно – что? – жестко продолжил историк. – То, что приютил вас? И не гонит из монастыря?
– Ну как вы можете? – выдохнула Тереза.
– Но я заметил, что и дети как-то пренебрегают вами. И Гелой. Почему? Поверьте, я спрашиваю не из простого любопытства. Хотите, я отвечу за вас?
Помолчав и не дождавшись возражений, Сивере произнес:
– Потому что это не ваши дети. Они на вас совсем не похожи.
Александр Юрьевич попал в самую точку. Это было видно по изменившемуся липу женщины.
– Да, – чуть слышно сказала она. – Они от его первого брака. А Гела действительно мой сын. Вот вы и добились своего.
– Еще нет. Вы боитесь за свое будущее. Боитесь остаться одна.
– Нет, не это… – она слабо махнула рукой. – Причины другие. И знать их вам вовсе ни к чему. Я все равно не скажу.
– Вы же умная, красивая женщина, – начал Сивере. – Почему вы решили поставить на себе крест? Добровольно запереться в этом готическом монастыре. Который мне все больше напоминает клинику для душевнобольных. Очнитесь, Тереза!
– Я… не умею иначе, – покорно ответила она. – Судьба.
– Судьба в ваших руках, – возразил Александр Юрьевич. – Если вы поможете мне, я помогу вам. Давайте заключим союз. Он ни к чему вас не обязывает. Просто два трезвомыслящих человека объединятся.
– Хорошо, – улыбнулась Тереза. – Я вам верю. Я почему-то сразу поверила вам.
– Вот и отлично! – сказал Сивере, протянув ей руку.
На заднем дворе устроили целое стрельбище. В прислоненные к каменным стенам фанерные щиты и бутылки палили из всех видов оружия, так что только щепки с осколками летали. Комиссар стрелял из пистолета, Макс – из автомата Калашникова, Тошик Полонский – из помпового ружья. Здесь же стоял и Багрянородский, покуривая сигару. Позаимствовал у Прозорова.
