– Черт с тобой! – отмахнулся он.
– Коля, что-то она очень вызывающе себя ведет, – наябедничала Зоя Федоровна.
Я мельком глянула на нее, с трудом удержавшись, чтобы не расхохотаться – уж ей-то я приготовила сюрпризов побольше, и со-о-всем не приятных, и подошла к парням.
– Все слышали? – спросила я их, и они кивнули. – Тогда так! Мы сейчас поднимемся к Игорю Николаевичу, а вы немедленно приведите туда из восьмой квартиры Марианну Кленову. Скажите, что, мол, Игорь Николаевич ее зовет. А если будет упираться, то можете не церемониться. Понятно?
– Сделаем! – дружно пообещали парни.
Мы втроем: Николай Петрович, Зоя Федоровна и я, вошли в лифт вместе с одним из телохранителей, а остальные рванули вверх по лестнице.
Дверь квартиры была отперта, нас уже ждали.
В холл вошел Игорь Николаевич.
– Проходите сюда и располагайтесь!
Оказавшись в огромной гостиной, обставленной дорогой итальянской мебелью, я с любопытством осмотрелась. Да, жил Пейрак с комфортом, и вкус у него, видно, был неплохой.
Игорь Петрович с родителями сели на диван, перед которым стоял низкий круглый журнальный столик, а я подвезла туда большое кресло, которое легко прокатилось по полу, и села напротив них.
– Ну! – сказал Сомов. – Чего ждем?
– Главного свидетеля, – туманно ответила я.
Николай Петрович уставился на меня взглядом, который заставил бы более впечатлительного человека как минимум упасть в обморок, но я спокойно его выдержала и даже закурила.
– Я же тебе говорила, что она безобразно себя ведет! – возмущенно заявила Зоя Федоровна, но я оставила эту реплику без внимания, как, впрочем, и Сомов, который продолжал прожигать меня взглядом.
– Шутки со мной вздумала шутить? – спросил он недовольно.
– Да какие уж тут шутки! – усмехнулась я.
Он хотел было сказать что-то еще, но тут в гостиную вошла незнакомая нам всем женщина – невысокая, хрупкая блондинка лет тридцати. Чувствовала себя совершенно уверенно и была радостно оживленна, да вот только я, насмотревшись за свою жизнь всякого разного, не могла не заметить неестественный блеск ее глаз с расширенными зрачками – дамочка была явно под кайфом. Она приветливо улыбнулась нам и спросила:
– Игорь! Ты наконец-то решил познакомить меня со своими родителями?
Увидев гостью, Дроздов вздрогнул, побледнел и закрыл глаза, а Сомов с Зоей Федоровной недоуменно переглянулись.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, я спросила:
– Зачем вам знакомиться? Вы уже знакомы! Но, если хотите, я представлю вас собравшимся еще раз. Николай Петрович, Зоя Федоровна, перед вами Дарья Морозова. Дочь Михаила Антоновича Морозова. Вы видели ее только один раз много лет назад, поэтому, наверное, сейчас и не узнали.
– Вы дочь Морозова? – воскликнула Дроздова. – Та самая Дарья?
Гостья проигнорировала вопрос Дроздовой и повернулась ко мне:
– А вы кто?
– Частный детектив Татьяна Александровна Иванова. А у вас, если не ошибаюсь, есть и другое имя?
– Да, – спокойно согласилась гостья, пододвигая к нам еще одно кресло. – Когда-то давно меня звали Дашей, но, переехав в Москву, я изменила имя и стала Марианной. Согласитесь, это имя гораздо благозвучнее. Потом я вышла замуж и стала Кленовой! Как видите, все очень просто! – невозмутимо закончила гостья.
– Так, – недовольно проговорил Николай Петрович, – я что-то не пойму. Рассказывай-ка все по порядку. – Он посмотрел на меня.
– Тогда для начала немного предыстории, – сказала я. – Очень много лет назад в деревне Вязовка в пьяной драке был убит Мелентий Жадов, дядя Дарьи. С подачи настоящего убийцы вину за это дружно взвалили на Михаила Антоновича Морозова, который был к этому совершенно не причастен. Пьяные односельчане, подзуживаемые убийцей, написали заявления, что они собственными глазами видели, как именно Морозов ударил Мелентия, и отдали бумаги его отцу. Этот же убийца посоветовал Жадову шантажом заставить Михаила жениться на сестре Мелентия Зине, хромой и кривобокой.
– Какой ужас! – прошептала Дроздова.
– Да что вы, Зоя Федоровна! – усмехнулась я. – Ужас для Морозова только начался! Прожили Михаил с Зиной недолго, и он уехал в Тарасов, а она родила дочь Дарью. После родов Зина слегла, у нее что-то произошло с головой, она стала буйнопомешанной...
– Оставь в покое мою мать! Она была несчастнейшей женщиной! – резко сказала Дарья. – И нечего говорить, раз не знаешь!
– Да все я, Дарья, знаю! – вздохнула я. – И о том, как твои дед с бабкой деньги и вещи с Морозова тянули, и о том, как прямо на поминках по Зине твой дед ему заявил, чтобы он жениться не смел, потому что у него одна наследница – ты, а делиться Жадовы ни с кем не привыкли.
– Своеобразные люди! – холодно процедил Сомов.
– И это еще мягко сказано! – заметила я и продолжила: – Шли годы, ты выросла. Дед с бабкой купили тебе золотую медаль, и приехала ты в Тарасов, где поступила в университет на филфак, на романо-германское отделение по специальности английский язык. На майские праздники ты поехала в Вязовку, где познакомилась с Игорем Николаевичем, который имел несчастье в тебя влюбиться.
– Да ты никак ревнуешь? – рассмеялась Дарья.
– Не мой фасон! – покачала я головой. – А теперь я предлагаю послушать свидетеля номер один. Это Инна Павловна Архипова, которая училась вместе с Дарьей.
Я достала из сумки диктофон и щелкнула клавишей – в комнате тут же раздался женский голос.
«– Да помню я ее! Один только год с нами проучилась, а память такую оставила, что мы потом еще долго плевались.
– Чем же она так отличилась? – Это был уже мой голос.
– Да понимаете! Приехала эта «медалистка», – с презрением выговорила Архипова, – и начала выпендриваться, а сама элементарных вещей не знала – деревня, она и есть деревня. Одета-то она была модно, дорого, а вкуса – никакого! Все сидело как на корове седло! Училась через пень-колоду, но уже где-то через месяц начала говорить, что она здесь ненадолго: вот один курс отучится и в Москву переведется. Мы все сторонились ее – уж больно характер у нее был мерзкий, а потом смотрим – две девчонки из нашей группы из очень небогатых семей в ее вещах появляться стали. Мы у них спросили, с чего это вдруг она так расщедрилась? Они сначала молчали, а потом – видно, уже невтерпеж стало, рассказали, что она их себе в прислуги завербовала и расплачивается тряпками. А что? Ей отец все время то одно, то другое покупал! Девчонки на нее и стирали, и убирали, и готовили, а она измывалась – чуть ли не каждую неделю заставляла их окна мыть. А порой и пощечины отпускала, если они ей чем-то не угодят!
– И они терпели? – воскликнула я.
– Так молодые же! – объяснила Архипова. – Им же одеться хотелось красиво и модно, а сами они такие вещи никогда бы не купили и не достали!
– Ну, ладно! – сказала я. – Бог с ними! А что дальше?
– А филфак – это же факультет невест! Парней у нас на курсе всего пять человек было. Попыталась она с кем-то закрутить, да не вышло! Я же говорила, что характер у нее жуткий! А потом, после майских, смотрим – парень ее с цветами встречать после занятий начал! Да такой, что мы все ахнули! И смотрит на нее такими глазами! Ну, просто как на икону! Мы-то с Дашкой не общались и поэтому у тех, что на нее горбатились, спросили: кто, мол, это? Ну, те девчонки и говорят, что это какой-то Игорь Дроздов и что она с ним с виду ласково и приветливо, а за глаза кроет «влюбленным дураком», «безотцовщиной» и «простофилей» и говорит, что она его терпит только для того, чтобы нас позлить. А потом как-то раз сказала, что, может, и еще для дела он ей пригодится!.. А уж как он за нее во время сессии переживал! Прямо лица на нем не было! Ну, сессию мы сдали, причем она даже на шпаргалках довольно паршиво, и разошлись кто куда. В августе я практику в деканате нашем проходила – в колхоз из-за болезни не отправили, – там-то я Дашку и встретила, когда она документы забирала. Она меня увидела, не удержалась и похвалилась: «Как мой сволочь папаша ни брыкался, а я его заставила все-таки меня в Москву перевести! Он мне там уже и квартиру снял для начала! А потом и кооперативную выстроит или купит. Никуда не денется!» Я, каюсь, позавидовала, конечно, и уже из чистого бабского любопытства спросила: «А как же Игорь?» А Даша о нем с презрением так: «Да мне этот дурак со своей любовью давно уже хуже горькой редьки надоел! Для дела терпела! А сейчас он в больнице валяется – морду ему набили!» – «За что? – в ужасе воскликнула я. – За то, что он тебя любит, а ты его нет? Неужели нельзя было просто по-человечески ему все объяснить? Зачем же избивать?» А она ехидно так: «Избили не зачем, а для чего! Как бы иначе я сволочь папашу скрутила? И потом я хочу остаться у него в памяти такой скромной девочкой-Дюймовочкой! Неизвестно, как жизнь сложится, – вдруг он мне когда-нибудь еще пригодится?» Тут я не выдержала и сказала, что если я его увижу, то все ему расскажу, а она в ответ расхохоталась: «Так он тебе и поверит!» Больше я ее никогда не видела! – закончила Архипова.
