ясно слышалось напряженное ожидание.
– Нет. Не выходит.
– Массаж надо. Дай, я попробую.
Воцарилась долгая пауза, во время которой отчетливо раздался женский вздох.
– Нет, – произнес мужчина через минуту, – вы были правы. Она спит?
– Кажется, нет. Бормотала что-то.
– Нужно к ней подойти.
– Я подойду, Яков Львович. Там-то, в третьем, как?
– Там еще хуже. Завотделением возится, сделать ничего не может. Мне надо бы… сходить туда. – Мужчина говорил нерешительно и как бы виновато.
– Ступайте, – мягко проговорил женский голос. – Я сама. Ей, поди, даже лучше, что так вышло.
Послышались тихие шаги. Скрипнула дверь.
Вале наконец удалось повернуть голову, и она увидела приближающуюся к ней толстую акушерку. В руках та держала шприц, наполненный коричневатой жидкостью.
Женщина подошла, приговаривая тихо и ласково:
– Вот так. Вот так. Сейчас сделаем укольчик, и ты будешь спать.
Валя с отвращением сглотнула вязкую, горькую слюну:
– Где… мой… ребенок?
– Лежи, лежи тихо. А то кровотечение начнется. – Акушерка осторожно засучила рукав рубашки. – Бог, он, дочка, знает, как лучше. Если Господь решил, значит, это правильно. Ты пальцы-то не сжимай, а то больно будет колоть.
– Где… ребенок…
За стеной опять зашлись лютым, звериным криком.
Акушерка ловко вонзила тонкую иголку в вену.
– Вон, видишь, как другие-то маются. Ты еще неплохо отделалась. – Она потерла ваткой место укола и произнесла ровным, тихим голосом: – Помер ребеночек. Слабенький слишком, кислороду ему не хватило. Тебе и легче – ты б с ним умучилась. Девочка это была.
– Девочка, – едва слышно повторила Валя, и ее веки начали слипаться.
Тетка со шприцом куда-то провалилась, а с ней вместе и белые стены палаты, крахмальные больничные шторы на окнах, длинные, потрескивающие лампы дневного света, шумы и шорохи. Наступила долгая, беспробудная темнота.
Первые сутки после родов она почти целиком проспала. Открывала глаза лишь на минуту – увидеть рядом с собой острую иглу шприца, ощутить колючий, как укус осы, укол и вновь погрузиться в беспамятство.
Очнулась Валя лишь к исходу второго дня. Вернее, сначала очнулся ее слух. Не разлепляя век, она начала слышать и различать обычные, бытовые звуки: поскрипывание половиц, шум передвигаемых по полу стульев, капанье воды из крана. На этом фоне несколько молодых, женских голосов вели неторопливую беседу:
– Ой, девочки, думала, ей-богу, помру. Ребенок четыре кило, его из меня буквально выдавливали. Чуть ребра не поломали.
– Четыре – это что! Вон, в соседней палате женщина родила четыре семьсот. И ни разрывов тебе, ни прочих осложнений.
– Везет же некоторым, – вступил в разговор совсем юный, звонкий голосок, – а я так больше ни за какие коврижки не стану рожать. Меня акушерки всю обматерили, будто я виновата, что малыш ножками шел.
Валя слушала и с трудом вспоминала: где она? Кто эти неизвестные ей девчонки? Она попыталась приоткрыть глаза.
Уютно светила люстра. Прямо перед Валей на кровати сидела хорошенькая белокурая девушка примерно одного с ней возраста. Она грызла большое зеленое яблоко и болтала спущенными с кровати ногами в огромных, не по размеру шлепанцах. Заметив, что Валя смотрит на нее, белокурая приветливо улыбнулась:
– Доброе утро. Хотя вообще-то уже вечер. Но ты столько спала!
– А сколько я спала? – недоуменно спросила Валя, с трудом ворочая распухшим, непослушным языком.
– Да с тех пор, как тебя привезли вчера утром. – Белокурая доела яблоко и аккуратно положила огрызок в пакет.
Валя пошевелилась и оглядела палату. Помимо белокурой любительницы яблок в ней находились еще три девушки, молодые, не намного старше Вали. Справа от нее полулежала в кровати с потрепанной книжкой смуглая брюнетка со множеством родинок на тонком, нервном лице, возле окна вязала на спицах симпатичная толстушка, чем-то похожая на Верку. Валя пригляделась и различила в ее руках детский чепчик.
Тут же на нее лавиной обрушились воспоминания. Недобрый, пристальный взгляд Галки в магазине, унизительный разговор с Лидией Александровной, жалкий лепет Тенгиза, несправедливые обвинения тетки, режущая боль во мраке пустой улицы. Валя отчетливо припомнила бородатого доктора, его растерянно-виноватый тон, скорбно поджатые губы акушерки.
«Мой ребенок умер», – сказала она про себя и не почувствовала ничего, кроме сонливого отупения.
Девушки между тем продолжали переговариваться, но теперь в их тоне ощущалась некая настороженность. Очевидно, они были в курсе того, что произошло с Валей, и опасались неосторожным словом ранить ее.
Она оперлась на руку и села. Не чесанные больше суток волосы повисли вдоль ее лица слипшимися космами. Валя пошарила глазами в поисках расчески, но ее тумбочка была пуста.
– Я могу тебе дать щетку, – тут же предложила блондинка. – Хочешь?
– Пожалуйста, – хрипло проговорила Валя.
Девушка протянула ей массажную щетку с частыми металлическими зубцами, и она принялась медленно и старательно распутывать непослушные пряди.
– Коса у тебя просто блеск, – похвалила блондинка, поколебалась немного, а затем добавила с нерешительностью: – И вообще… ты не расстраивайся. Все бывает. Ты ж совсем молодая, еще родишь. Вон, у Соньки это второй ребенок, – она кивнула на уткнувшуюся в брошюру смуглянку, – первый родился нежизнеспособным.
– Спасибо, – тихо сказала Валя.
– Не за что. Меня зовут Света. Это Ангелина, – блондинка кивнула на толстушку у окна, – а там, возле двери, Настя. Мы все позавчера родили, и, представляешь, мальчишек. Только у Соньки девочка, зато какая – четыре кило!
Валя поняла: именно Сонька жаловалась на то, что из нее выдавливали ребенка, и вяло кивнула. Света, видя, что разговор не клеится, вытащила из тумбочки новое яблоко и впилась в него острыми мышиными зубками.
Валя постепенно расчесала косу и, не найдя резинки, закрепила ее узлом. Ей снова хотелось спать. Она широко зевнула и прилегла на подушку.
Дверь распахнулась. На пороге возникла маленькая худая женщина с короткой мальчиковой стрижкой, одетая в сестринский зеленоватый халат.
– Девочки, чего лежим? – вопросила она неожиданно громким для ее тщедушного тельца голосом. – Время шесть часов. Сейчас детишек принесут. Ну-ка, подъем, мыться, постели перестилать, быстренько!
Девчонки засуетились, повскакали с кроватей, выстроились в очередь к раковине. Остались лежать только Валя и толстушка Ангелина – та спешно довязывала свой чепчик, вполголоса подсчитывая петли.
– Давай, давай, подымайся. – Сестра-пигалица подошла к ней, потянула за край одеяло.
– Сейчас, Ольга Борисовна, дайте закончить. – Ангелина недовольно мотнула головой.
– После закончишь. – Сестра дождалась, пока девушка отложит вязание и встанет, удовлетворенно кивнула и приблизилась к Вале: – Проснулась? – Голос ее зазвучал мягче, в нем слышались сочувственные нотки.
– Да.
– Вот и хорошо. Жалобы есть?
– Нет. Спать хочется, а так все в порядке.
– Спать – это от уколов, – объяснила сестра. – Меня зовут Ольга Борисовна, если что – я дежурю весь
