кругом. Уже и не знаешь, кто прав, кто виноват, кто друг, кто враг.
Ипатьев покачал головой:
– Это плохо, что не знаешь. Когда честным коммунистам предъявляют нелепые обвинения, наша задача – бороться за товарищей. Кстати, в Министерстве дела обстоят не лучше.
Шаткин искоса взглянул на сидевшего напротив Чопова, и ему показалось, что тонкие губы мужчины скривились в усмешке. Это ему не понравилось, и, как выяснилось, не случайно.
По его приезде в Севастополь Маша сообщила неприятное известие: Ипатьев арестован за принадлежность к троцкистско-зиновьевскому блоку.
– Какая чушь! – взорвался Шаткин. – Игорь – троцкист? Большей глупости я не слышал. – Он принялся нервно ходить по комнате. – Его оклеветал этот гад Чопов. Ух, попадись он мне!
Расстроенная Мария Ильинична хлопотала возле мужа.
– Мы можем ему помочь?
– Разве меня слушали, когда я пытался помочь Мейеру?
Жена села на стул и расплакалась:
– Что же с ними будет, Миша?
– Не знаю. – Шаткин подошел к окну, сжимая кулаки. – Если мне предъявят подобные обвинения, значит, ничего я в этой жизни так и не понял. Интересно, кому и зачем выгодно уничтожать честных партийцев?
Супруга всхлипнула:
– Ты думаешь, Игоря ждет высшая мера?
Михаил Андреевич махнул рукой:
– Я уже ничего не думаю. Давай надеяться на лучшее, дорогая. И прекрати истерику. Ты ведь боевая подруга кадрового офицера. Девочек разбудишь.
Десятилетняя Нонна и пятилетняя Валя спали в соседней комнате.
Мария Ильинична послушно вытерла слезы.
– Идем спать, – сказала она.
…С тех пор Михаил постоянно ждал неприятностей. И они не замедлили появиться. Уже через две недели партийная комиссия флота разбирала его дело.
Этот эпизод замполит большой военно-морской части вспоминал с болью. Товарищи по партии, много лет знавшие Шаткина и служившие с ним бок о бок, молчали. В защиту своего начальника выступил лишь Паша Соломин.
– Это какое-то недоразумение, – пытался он образумить комиссию. – Михаила Андреевича знают как честного коммуниста. О нем тепло отзывался Иван Кузьмич… – Соломин вдруг осекся и замолчал, но все поняли, о ком он хотел сказать.
В 1936 году Иван Кузьмич Кожанов, командующий Черноморским флотом, написал в аттестации Шаткина: «Энергичен, решителен и дисциплинирован. Обладает несомненным организаторским талантом. Рекомендую на повышение». Раньше эти слова могли помочь, теперь они губили. Вот уже три месяца как Кожанова сняли с должности и арестовали.
Не смущаясь под пристальным взглядом недоброжелателей, Павел уверенно продолжал:
– Шаткин честен и порядочен во всем – в повседневной жизни, в быту, во взаимоотношениях с сослуживцами. Я не понимаю, почему все молчат. Вы ведь не один год знаете Михаила Андреевича.
Сотрудник НКВД, присутствовавший на собрании, встал и, взяв Соломина под руку, вышел с ним из кабинета.
Придя к другу вечером, чтобы поддержать в трудный момент, Павел с усмешкой рассказывал:
– Представляешь, он стал запугивать меня, требовал, чтобы я отказался от своих слов. Но поверь: я не собирался этого делать!
Соломин сдержал обещание. Он единственный не голосовал против исключения. Однако его голос ничего не решал.
Положив партбилет на стол, Шаткин, тяжело ступая, пошел домой.
Мария Ильинична, взглянув на мужа, все поняла.
– Не вини себя, – она попыталась его успокоить, но не могла найти слов. Их просто не было.
Махнув рукой, Михаил Андреевич
