Ее волосы щекотали лицо, он боялся прижаться к ней щекой, вспомнив, что больше суток не брился. Гулко стучало сердце, и он не мог разобрать, его это сердце или ее.
– Павел. – Лина выбралась из его рук. – Не надо.
– Почему? – спросил он. – Ты любишь своего мужа?
Зря он это спросил. Она сейчас скажет, что любит, и у него ничего не останется, кроме его унылой жизни.
Она молчала, слегка отвернувшись.
– Лина, – пообещал он. – Я буду тебя ждать. Долго. Сколько скажешь. Всю жизнь.
Она не сказала, что любит мужа, и жизнь опять дала ему надежду.
Тропинин прошел в номер, подумал и уселся на стул, повернув его так, чтобы ее видеть.
– Николай Иванович мне не просто сосед, – зачем-то объяснила Лина. – Он очень близкий человек. Я деда совсем не помню, он давно умер. Николай Иваныч у меня вместо деда был.
Больше в номере не нашлось стульев, и она уселась на краешек кровати.
– Представляешь, он, оказывается, к моей бабушке два раза сватался, а я и не знала. – Она задумалась, глядя в темное окно. – Как хорошо, что я все-таки сюда приехала. Жалко только, что скоро уезжать.
– Лина, – зачем-то опять спросил Тропинин. – Ты любишь своего мужа?
– Не знаю, – не сразу ответила она. Теперь она смотрела куда-то в сторону, на стену. – Не надо, Павел.
Ему очень хотелось услышать, что муж для нее ничего не значит. Для него ничего не было важнее, но он смирился.
– А почему ты долго сюда не приезжала?
– Не получалось как-то, – вздохнула Лина. – Стас… Мой муж предпочитал отдыхать за границей. И вообще…
И вообще она не представляла Стаса в этом городке. Это ее город. Ее дом. Только ее.
– А в этом году почему получилось? – Он никак не мог перестать выяснять, что за отношения у нее с мужем.
– Павел! – пресекла вопросы Лина и засмеялась. Она уже научилась понимать, о чем на самом деле он спрашивает. – Перестань. В этом году получилось, и я очень этому рада, вот и все.
Она засмеялась, и ему сразу стало легко. Откуда-то появилась твердая уверенность, что все в их жизни будет хорошо. Не просто хорошо, отлично.
Район завода Николай Иванович не любил. Он вообще не любил пустую заброшенную землю, а здесь были сплошные пустыри, больше напоминающие свалки. Правда, в последнее время пустыри от мусора расчистили, Серега Овсянников постарался. Он оказался хорошим руководителем и хозяином хорошим, не признать этого нельзя, но относился Николай Иванович к нему с опаской. Наверное, потому что всю жизнь делил людей на честных и не слишком, то есть проходимцев. А быть честным на Сережкином теперешнем месте никак невозможно.
Мальчишкой Сергей ему нравился. Сын рос у Клавдии добрый и какой-то… душевный. Чуткий. Сам Николай Иванович до такого определения вряд ли додумался бы, он вообще не слишком задумывался, отчего одни люди ему нравятся, а других сроду бы не видеть. Маленький Сережа очень нравился Полине. Впрочем, ей и взрослый Сергей нравился.
Полина и к Клавдии хорошо относилась. А Николай Иванович ее терпеть не мог.
То есть сначала он к ней был безразличен. Живет и живет соседская девчонка, не слишком большого ума, но и не круглая дура. Как все.
Клавдии было лет шестнадцать, когда Полина насовсем вернулась в город с мужем, молодым инженером. Иван Ильич стал работать на заводе, Полина в библиотеке, а молодой Николай Иванович твердо решил перевестись куда-нибудь подальше, потому что видеть Полину чужой женой ему было тяжело. Не то чтобы он в то время страстно ее желал, нет. У него случались романы, и, в общем-то, он был доволен своей жизнью. Просто он уже тогда понимал, что Полина – его женщина, что она одна нужна ему по-настоящему, с ней одной он может ничего не стесняться и ничего не бояться, и его жизнь пошла по совсем неправильному пути, несмотря на все его романы.
Молоденькую Клаву он увидел рядом с Иваном случайно в магазине, в очереди за хлебом. Клава все придвигалась к высокому Ивану и смотрела на него такими сияющими глазами, что ошибиться в происходящем было невозможно. Иван пытался отодвинуться, но очередь была плотной, и он в конце концов стал боком к Клавдии, поскольку отвернуться от нее ему не позволяло воспитание. Николаю Ивановичу стало жалко дуру-девку.
В другой раз он увидел, как Клавдия прохаживается по дороге, ведущей к заводу, и как раз в то время, когда Иван возвращался домой. На этот раз Николай ее уже не жалел. Полина ждала ребенка, подурнела, и он сочувствовал ей, а не сияющей Клаве.
Но остаться в городе он решил позже, когда Клава, преследуя Ивана, вконец намозолила ему, Николаю, глаза. Он не мог уехать и оставить Полину одну в полной опасностей жизни. Это его женщина, и он обязан о ней заботиться, несмотря на то, в какую сторону уводит его жизнь.
И он остался. Через некоторое время Иван, видимо, что-то объяснил Клаве, потому что больше вместе их Николай не встречал, потом Клава засобиралась замуж, а Николай Иванович так и жил в ста метрах от Полины. На радость себе и на горе.
Только Клавдию он до сих пор не любит.
Проходная оказалась хорошо освещена желтыми фонарями. Николай Иванович замер – его машина с четкими номерами одиноко стояла на асфальтированной стоянке, как раз под фонарем.
Как указатель – мы здесь. Идите сюда – не ошибетесь.
Тоскливо потянуло сердце. Если с Линой что-то случилось, он прожил свою жизнь зря.
Открыть глаза было весело – вовсю светило утреннее солнце, попискивали птицы за окном, снаружи подлетела бестолковая пчела, побилась в закрытое окно. Впрочем, теперь Тамаре весело было бы в любую погоду, когда она планировала, как будет завоевывать Сережу, не догадывалась, что это окажется так радостно.
Легко вскочила с диванчика, потянулась, чувствуя, как губы растягиваются в улыбке, натянула купленные на рынке капри, растрепала руками волосы. Знала, что выглядит отлично.
Почему-то подумала о Филине, но не о том, что он вполне может сейчас за ней охотиться, а о том, что смотрел на нее Филин, несмотря на дикость ситуации, с явным мужским интересом, и, увидев ее сейчас, равнодушным бы не остался.
Сережа с Владиславом завтракали. Завтракали типично по-мужски, жареной картошкой с малосольными огурцами. Тамара подбежала, ухватила пахнущий укропом огурчик, замычала от удовольствия.
Сергей сделал все, как она ожидала: приподнялся, потрепал ее по волосам, ласково улыбнулся:
– Садись, Томочка. Вовремя проснулась, только-только картошку выключил. Или ты чего-то другого хочешь? Можно в ресторан позвонить, привезут.
– Не хочу другого, – засмеялась Тамара. «Другое» из ресторана она будет заказывать потом. Когда станет здесь законной хозяйкой.
Она обязательно ею станет, нужно только твердо в это верить и с умом себя вести. Уж если она завоевала капризного и избалованного Ивана, то и Сергея не упустит.
Вежливый Владислав подвинул ей стул.
– Денек хороший какой! – восхитилась Тамара. Поехать бы сейчас с Сережей на речку, выйти к нему из воды настоящей Венерой.
Фигура у Тамары ничуть не хуже, чем у Венеры. Где-то она прочитала, что греки своих богинь лепили со знатных горожанок. А она, Тамара Ропкина, ничем древним горожанкам не уступает.
Владислав, не поворачивая головы, взглянул в окно, Тамаре показалось, что он усмехнулся. Ну и черт с ним.
– Хороший, – согласился Сережа. – Не надумала в дом отдыха поехать?
– Нет. И больше не предлагай! А ты что делать собираешься?
– Разбираться с проблемами, – улыбнулся он.
Ему нравилось на нее смотреть. Красивая Тамара девушка, по-настоящему красивая.
– А где собачки? – удивилась она, оглядывая в окно пустой двор.
– Увезли, – объяснил Сергей. – Днем они нам не нужны.
– Вечером опять привезут?
– До вечера далеко. Там видно будет. – Ему хотелось разобраться с проблемами сегодня же. Его ждали дела, городские и заводские. И ему очень не хотелось возвращаться в давние годы с мерзкими «разборками».
– До вечера надеешься распутаться с проблемами? – угадала Тамара.
– Надеюсь, – подтвердил он, улыбнувшись.
Красивая девушка Тамара, очень красивая.
Скорее бы в самом деле разобраться с проблемами и наконец остаться одному. Мать навестить.
Он отвернулся от Тамары, посмотрел в окно. Думать о матери было тяжело.
– Так ты куда сейчас, Сережа?
– По делам, Томочка. – Он опять потрепал ее по волосам. – Сиди тихо, Влад за тобой присмотрит.
Вот только Влада ей не хватало.
– Я с тобой.
– Нет, – отрезал он. – Мужскими делами я занимаюсь без женщин.
– Я с тобой, – решительно поднялась Тамара. – И ничего не желаю слышать.
Он мог настоять на своем, конечно. Но ему не хотелось тратить силы на пустые уговоры.
– Ну как знаешь, – без улыбки кивнул Сергей Михайлович. – Только имей в виду, будешь мне мешать, поедешь в дом отдыха, под замок, и безо всякого предупреждения.
Тамара слабости не любила, не выносила ее ни в мужиках, ни в женщинах. Быть слабым – значит заведомо быть неудачником. Проявить слабость – значит позволить кому-то хоть что-то у себя отнять. У человека всегда есть что отнять: деньги, мужа, даже мысли. Она отлично помнила, как плакал пьяными слезами, сидя с матерью на кухне, сосед-инженер, когда какой-то приятель защитил диссертацию на его, соседа, разработках.
