Ни бумажных денег, ни кредитной карточки, ни ключей.
На конверте стояла подпись Барни Тезиха. И другая – детектива, ведшего дело, но она оказалась совершенно неразборчивой и вдобавок была залита кофе.
Свистун побарабанил по ней пальцем.
– А ты сам в состоянии это разобрать?
– Это не мой почерк.
Тезих едва удостоил неразборчивую подпись взглядом.
– Я понимаю, что не твой. Но это вот твоя подпись. Вот я и спрашиваю у тебя, чья вторая?
– Понятия не имею.
– А все остальное кто-то у тебя купил?
– Я тебя не слышу, Свистун. А ты меня слышишь?
– Я тебя слышу.
– Это странно, потому что я-то тебя не слышу.
Твелвтрис сидел у себя в спальне, размышляя над тем, что на самом деле Дженни вовсе не выставила его из ванной. Сидел, пытаясь рассортировать мысли и чувства, одинаково пугающие и болезненные. О, как он ненавидел себя, как он ненавидел за то, что позволял собственному члену вести себя по жизни. Но так или иначе дело обстояло именно таким образом.
Дженни сидела в ванне, такая голенькая, такая красивенькая, – и наверняка уже распробованная каким-нибудь опытным дядькой вроде него самого. Время от времени – с тех самых пор, как она впервые здесь появилась, – он носился с мыслью о том, что она, возможно, все еще остается девственницей. Но что за вздор! В наши дни такого просто не может быть. Даже в Атланте двадцатиоднолетнюю девицу, которая ни с кем не переспала, считали бы полной идиоткой. Да, интересно, в какую пропасть летит страна? Куда подевались прежние ценности?
Я хочу сказать, надрываешься, чтобы прокормить жену и детей, а чего ради еще надрываться, верно ведь? И вот тебе со временем надоедает одна и та же холодная отбивная, одни и те же несвежие эклеры – но разве из-за этого у родного отца нет права лично удостовериться в том, что его дочь еще не обесчестил какой-нибудь молодой негодяй, и мизинца ее не стоящий? А, кстати, интересно, кто потребовал развода – он сам или Мэрилин? Он не мог этого вспомнить.
Все, что ему было известно, – он отдал бы целое состояние за то, чтобы снова переспать с Мэрилин. Но не с нынешней Мэрилин, уже одиннадцать лет прожившей с каким-то поганым докторишкой на дремучем Юге, а с той Мэрилин, которую он повалил на пол и взял на старом ковре. Да, вот с той самой Мэрилин! С молодой Мэрилин, которую завалил молодой Твелвтрис. С Мэрилин, которая выглядела точь-в-точь так, как сейчас Дженни. Как та Дженни, которой исполнился двадцать один, но которой всего пару дней назад было только десять.
И не зря же эта штука так называется: стальной болт.
Боско сидел с Нелли, набрасывая какие-то рисунки на обложке меню, когда к «Милорду» вернулся Свистун.
Он успел подойти и подсесть к ним незамеченным.
– Чем это ты занимаешься? – полюбопытствовал он.
– Объясняю Нелли насчет Санта Аны. Этот ураган называют «дренажными ветрами». Но так говорят специалисты, а простой люд зовет их «ведьмиными». Простой люд говорит, стоит задуть Санта Ане, и индейцы сходят с ума и принимаются пачками топиться в море.
– А теперь проститутки, сутенеры и грабители пачками бросаются под колеса машин, – подмигнув Нелли, ухмыльнулся Свистун.
– Смейся сколько хочешь, – возразил Боско. – Только эти ветры и впрямь сводят некоторых людей с ума. Расспроси Канаана или Кортеса, как в такие дни обстоят дела со статистикой убийств, изнасилований и самоубийств.
Разговор подошел слишком близко к теме телохранителя, роль которого играл при Нелли Свистун. Поэтому он перестал ухмыляться.
– Ну, и что же означают эти каракули? – спросил он, указав на один из рисунков Боско.
– У меня есть теория. Ветры Санта Аны дуют уже две ночи и полтора дня. Согласно моим многолетним наблюдениям, это продлится сегодня до вечера, потом всю ночь, потом завтрашний день и завтрашнюю ночь, и ветры начнут стихать послезавтра к вечеру, часов этак с пяти.
– А как ты это докажешь?
Боско поглядел в окно и обнаружил то, что искал.
– Видишь Сучку Су?
– Сучка Су – это черная потаскушка в серебряном парике, – пояснил Свистун привалившейся к его плечу и тоже выглянувшей в окно Нелли.
– Обрати внимание на обувь, – сказал Боско.
– Сапожки по щиколотку.
– Когда дует Санта Ана, Сучка носит сандалии. А когда чувствует слом погоды, переобувается в такие сапожки. И каждый раз после этого, через шестьдесят, самое позднее через семьдесят два часа, погода меняется.
– Поразительно, – хором, словно заранее отрепетировав это восклицание, выдохнули Свистун и Нелли.
– Мне тоже так кажется, – согласился Боско.
– Мне бы хотелось отправиться в Венис прямо сейчас, – сказала Свистуну Нелли.
– Договорились, – ответил он. – А ты не хочешь привести себя в порядок перед поездкой?
– Отличная мысль. Меня тут накачали кофе.
Ее бедро под столом прикоснулось к бедру Свистуна. Он поднялся с места, давая ей выбраться. И залюбовался ею, пока она проходила по залу. Просто ничего не мог с собой поделать. Да и любой на его месте залюбовался бы. Он вновь сел на место.
– Где ты был? – спросил Боско.
– Да так, то одно, то другое. Канаан ушел?
– А что, по-твоему, он прячется под столом?
– Просто хочу сказать, что разминулся с ним.
– Да, он ушел час назад.
– Помнишь, как мы вчера разговаривали про Ботфорты?
– Про ботфорты?
– Про Мать Фелиции.
– А, ну да, конечно.
– Канаан не расследовал этого дела?
– А с какой стати? Он же никогда не расследует убийств.
– Ну, в конце концов, это было не совсем убийство. Я хочу сказать, ее ведь не нашли убитой прямо на улице. Она умерла в больнице после побоев.
– Ну и что?
– Ну, а Канаан не всю жизнь занимался сексуальными преступлениями, связанными с малолетками. Лишь последние пару лет. После истории с его племянницей.
– Ну и что?
– Вот мне и любопытно, а тогда, семь лет назад, он ведь тоже служил в полиции нравов?
– Значит, ты выяснил? Значит, это было семь лет назад, а не шесть?
– Выяснил.
– Чего ради? Что вообще происходит?
– Ничего не происходит. Просто хочется кое-что нарыть на этого Твелвтриса, вот и все.
– Хочешь докопаться до того, что он убил эту проститутку, а кто-нибудь из полиции помог ему спустить дело на тормозах?
– Что-то в этом роде.
– Но не Канаан же его покрыл?
– Я этого и не говорил. Только, ради всего святого, не рычи на меня. Я не охочусь на Канаана. Начитаешься таких книг, как «Алиса в Стране Чудес», вот и пойдут мозги набекрень.
– Эй, детка, чего это ты так разорался? Они молча смотрели друг на друга чуть ли не полную минуту.
– А как тебе кажется, в те времена Кортес уже служил в убойном отделе?
– Вполне может быть. Но почему бы тебе не спросить у него самого?
Свистун достал из кармана брелок с ключами и отстегнул ключ своего «шевроле».
– Махнемся на пару дней?
– Нет вопросов. – Боско достал ключи от своего пикапа. – Но не мешало бы заправить бак.
– Я пройду черным ходом?
– Все, что тебе угодно, Свистун. И ты сам это знаешь.
– А почему на пикапе Боско? – удивилась Нелли.
– Хотелось бы не облегчать задачу тому проходимцу, который сфотографировал нас позапрошлой ночью.
– Вы думаете, он за нами следит?
– Не знаю, но рисковать не стоит.
– Господи, как я буду счастлива, когда все это останется позади!
– Если вам и впрямь страшно, то все может закончиться очень быстро. Достаточно будет отправиться в контору к адвокату и заявить, что вы в эти игры больше не играете. И упорствовать не будете. И не станете настаивать на дележе ровно пополам. И не…
– Так дела не делаются.
– Именно так они и делаются, когда бывший муж упрямится, а у бывшей жены сдают нервы.
Тогда они делят нажитое на глазок. А вопрос о том, честно это или нет, отпадает сам собой.
– А что бы назвали честными требованиями вы сами?
– Я бы сказал, что сто тысяч в год, – вы ведь в состоянии прожить на сто тысяч в год?
– И на какой срок?
– Может быть, на пять лет. Вы прожили с ним пять лет, вот пусть он и обеспечит вас на пять лет.
– Он зарабатывает двадцать миллионов в год.
– У него большие издержки. Так что предоставьте эти хлопоты ему самому. Возьмите сто тысяч в год чистыми, налог пусть выплачивает он. И какое вам тогда дело до двадцати миллионов?
– А вы сами не мечтали бы получать по двадцать миллионов в год?
– Нет. Конечно, когда тебе задают такой вопрос, первым делом хочется ответить на него: а как же. А как же! Но у меня был случай поразмыслить над подобной проблемой. И я сказал себе: нет.
– А от какой суммы вы бы не отказались? – продолжила она с легкой улыбкой в углах рта, понемногу разрастающейся, пока он обдумывал этот вопрос.
– Миллион, – в конце концов сказал он. – Мне кажется, я бы согласился на миллион.
Они оба расхохотались.
