— Если коротко — договорились. К этому вопросу вернемся позже и подробнее, здесь есть над чем размыслить. Ну, раз моя просьба принята — не смею задерживать. Мой кабинет к вашим услугам.
Они распрощались и разъехались, прихватив каждый своих людей.
Цаца в это время, раскрутив проститутку, «жарил» её за три сотни тенге в снятом до вечера дешевом гостиничном номере.
С тех пор, как Юля с Греком переехали в его квартиру, она только и делала, что переставляла мебель с места на место, разбирала коробки, словом, боролась за пространство. Мебель — совершенно разных стилей и вкусов, размеров и расцветок, и нужно было приложить голову, чтобы все это хозяйство соединить в единый ансамбль. Домработница тётя Валя, которую Юля выбирала по газетным объявлениям, была женщиной пятидесяти лет, с чертами лица, напоминающими рыбу сазан — с утра до вечера пылесосила, терла тряпками полировку, вылизывала полы, готовила обеды и ужины. Иногда, как вот сейчас, тетя Валя готовила в турке черный кофе, разливала по чашечкам, с хозяйкой на пару отхлебывали его глоточками. Затем чашечки с остатками кофе наклоняли на себя, затем от себя, переворачивали, и когда те остывали — домработница гадала.
— Стакан у тебя в общем не плохой. — заглядывая вовнутрь, говорила тетя Валя. — Много переживаний, но пустые. Все, что тебя сейчас волнует, что лежит на сердце — уйдет и не оставит следа. Вот прибыль в доме, видишь? — и показывала на непонятную фигурку из кофейных песчинок, в которой, однако, она странным образом углядела петушка. И хоть Юля никакого петушка не просматривала, домработница, тыкая пальцем, удивлялась. — Ну, вот же! Господи, да вот гребешок, клювик, вот крылышки. Клювик раскрыл и кукарекает, видишь?
— Не-а. — виновато отвечала Юля, изо всех сил стараясь найти подобие петуха в чашке.
Тетя Валя разочарованно вздыхала.
— Исполнение желаний у тебя. Пятерку-то видишь?
Юля честно пыталась рассмотреть пятерку, но не могла.
— Ага. Пятерку вижу. Вот здесь, да? — показывала наугад в самую насыщенную крупинками область стакана.
— Ну. Пятерка — значит, исполнится желание. А в будущем смутные времена для тебя. Но это или очень не скоро, или никогда. Неясно здесь ничего. Стакан хороший, хороший.
Время от времени Юля выходила по домашним делам в город, и так достаточно долго вела жизнь затворницы, перестанавливая мебель. Теперь собралась на рынок за мясом, отобрав эту обязанность у домработницы, решив заодно прогуляться.
Удивительная погода. Опять похолодало, а на носу — май. Хоть дождя и не было, однако день — пасмурный, сырой, промозглый. Пешком добралась до верхнего базара, походила по рядам с зеленью, зашла на мясные ряды, не торгуясь купила полкило парной говядины и отправилась домой. Неподалеку от областной больницы, возле шашлычной, окликнул красивый парень с наглыми глазами и белозубой улыбкой. Слово за слово, и не понимая как — оказалась в гостинице. Номер абсолютно паршивый, у стенок стояли развалюхи кровати, застеленные серыми простынями, на них валялись серые соломенные подушки. Возле окна — облупленная тумбочка, и все. Почти в беспамятстве оказалась под сильным незнакомцем на скомканных простынях, и когда он вошел в неё — на мгновение потеряла сознание. Он неистово тыкал член между ног, упругий и толстый, долго не мог попасть, а когда попал — яростно захрипел, двигая им во влажном зеве. Такого напора она не испытывала никогда. А он рычал как зверь, называя её то блядью, то девочкой, то сукой, то цветиком, угрожал выхарить, отодрать, отпиндюрить, дать в рот и отвафлить. Продолжалось это не долго, незнакомец, сжав её до хруста, остервенело кончил, прижав к стене. Они слились, содрогаясь телами, Юля чувствовала, как из железного ствола выстреливает горячая сперма, и как потом из железа он превращается в мягкую, мокрую, безвольную сосиску.
Усталые, взопревшие, лежали они рядом и глядели в потолок, не шевелясь.
— Как зовут тебя, рыцарь? — спросила Юля, положив руку на член, ощущая движение в упругих волосатых яичках.
— А! Васькой зови, что ли… Или Петькой.
— А тебя?
— Дуськой… Или Агрофеной.
— Познакомились. — он лениво зевнул. — А если серьезно?
— Зачем серьезно? Хотя — Юлей.
— А меня Сашей. Правда.
Не успела Юля отдохнуть, а в руке начал набухать, крепнуть и выпрямляться его конец.
— О-о! — восхитилась. — Очень интересно!
Сползла ниже, к его животу, и слегка, ласково укусила в пупок, затем, посматривая на вздрагивающий рядом с губами член, впустила его в рот, обжимая холодными зубами. Саша от наслаждения взвыл и завертелся на спине.
— Глубже! Глубже! — он обхватил её голову и с силой прижал к животу. — Ещё!
Она задохнулась от нехватки воздуха, когда член уперся в гланды, но, на секунду отстранившись и наполнив легкие, сама толкнула его в горло насколько можно ниже, обхватывая его за корешок и заталкивая болтающееся яичко в рот. Оба будто сошли с ума. От необычайного наплыва сексуальности, она была готова оттяпать эту сырую вздрюченную колбасу вместе со всеми причандалами. А он только о том и просил.
— Все верно! Все правильно! — выдохнула, выпуская его изо рта.
— Что верно? Что правильно? — вздрагивая от нетерпения, спросил Саша.
— Желание! Сегодня у меня — исполнение желания! И знаешь еще что?
— Что?
— У тебя есть знакомый? Друг?
— Зачем?
— Хочу двоих!
Саша принялся её обхаживать с удвоенной силой.
— Знакомый? Не-а. Но у меня есть кобель знакомый. Сойдет?
— Хочу! Хочу! Хочу!
Еще несколько минут, и они взвыли, терзая друг друга, отчаянно барахтаясь в общественной кровати.
Через полчаса распрощались. Юля получила, как договаривались, триста тенге, забрала мясо в полиэтиленовом пакете и поспешила домой, послав новому любовнику воздушный поцелуй.
— Адью! — ответил Цаца, натягивая штаны. — Увидимся!
Дома наблюдался идеальный порядок. Тетя Валя выскоблила посуду, из мяса принялась готовить бефстроганов, блюдо, любимое Греком. Он появился к вечеру, навернул приличную порцию с перчиком, с аджигой, наскоро трахнул Юлю и завалился спать, сотрясая квартиру храпом.
Посреди ночи Грек проснулся и тихо, не будя Юлю, пробрался на кухню, набуровил стакан коньяка и хапнул, не морщась. Потом заглянул в кастрюли, гремя крышками, нашел бефстроганов, подогрел и вывалил на тарелку. Когда Юля, продирая глаза, заглянула, он уплетал еду, будто с гор спустился. Грек виновато развел руками и продолжал жевать за обе щеки.
— Скажи, за что я тебя люблю? — спросила Юля, обхватывая его сзади за плечи. — Отчего ты не наедаешься вечером?
— Кто ходит в кухню по ночам, — пошутил Грек, — тот поступает мудро.
Доел, похлопал себя по вспухшему животу и уже до утра не просыпался, прислонившись к Юлиной спине.
Мурка полулежала в шезлонге под тенью распустившихся белым цветом яблонь. Рядом в кресле-качалке — Грек, на венском стуле расположился Атамбай с папками, на таком же стуле — Кошенов. На столике остывший самовар, пустые пиалушки, конфетница и опорожненный заварочный чайник, набитый свежими листьями смородины. В саду было прохладно, жаркое солнце сквозь густую листву не пробивалось, движение воздуха щекотало ноздри политым райханом. Садовник принес лейку воды и подымая её — обрызгивал так же и клумбу ромашек.
Кошенов поднялся, сделал несколько разминочных движений руками.
— Да! Забыл сказать, Клеопатра Алексеевна! — снова уселся на стул. — У меня новость припасена! Не слышали?
— Порадуешь, или огорчишь? — громко спросила Мурка, чтобы полуоглохший Кошенов услышал.
— Как сказать! Знакомец наш, Ромейко, где бы вы думали?
— Ну, где, где… На Гавайских островах, что ли? Или на Эйфелевой башне?
— Если бы! По депутатским делам я заходил в управление КНБ, там и встретились! Уже майор, перевелся с повышением! Начнет дела ворошить, пересматривать. Не к добру это, не к добру.
— Ну, хватит! — резко остановила Мурка. — К добру, не к добру! Как бабка на завалинке! Не таких обламывали. О чем-нибудь говорили?
— А как же! О наркотиках беседовали, я как председатель депутатской комиссии приглашался. Делились информацией.
— Это он приглашал?
— Что?
— Кто приглашал, говорю, он? — крикнула Мурка, качая головой.
— А-а! Нет, он к беседе присоединился позже. Нас трое депутатов было.
— Ну, что ж. Мы помогли ему уйти со старого места, может, сковырнем и отсюда. Со временем, не сразу. И если, конечно, мешать нам будет.
Мурка взяла сигарету, прикурила из рук Грека, щелкнула по клавише магнитофона, оттуда мужским хором полилось грузинское «Сулико».
«Вот черт! Кошенов, конечно, прав, не хватало осложнений с Ромейко! Такие майоры двух генералов стоят! А он, естественно, не простит обиду „Серым волкам“. Ляжет костьми, но своего добьется, гнида! Откуда берутся такие паскудники? Твою мать, художник!»
