В вещмешке одного из убитых, совсем молодого парня с едва заметной бородкой, нашли отрезанные уши. Это были бледные уши нашего солдата, обгоревшие на солнце, с облезлой кожей на кончиках.
«Сколько же он воевал: неделю, две?»
Кто-то с досады выпустил в труп моджахеда еще пол-обоймы из автомата.
В доме не было никого, кроме двух женщин – старухи и молодой девушки, которых нашли в женской части дома под ворохом одежды.
Женщин вывели во двор. Они сразу бросились к молодому парню с громкими причитаниями. Выяснилось, что это брат девушки. На большее не хватало знания языка. Майор в переводчике не нуждался.
Михаил приказал отвести женщин в дом. Вызвался Валентин Дробот, по кличке Валет.
Он что-то долго не возвращался и Михаил, почуяв неладное, пошел за ним. Были предположения, что Валет занимается мародерством. Валет подозрительно часто посещал зубного врача из местных. Его рот полон золотых коронок и число их увеличивалось.
Наихудшие опасения Михаила подтвердились. Он услышал сдавленный крик и поспешил на него. В комнате, застланной войлочными циновками, Валет пытался изнасиловать девушку. Старуха с разбитым в кровь лицом корчилась в углу.
– Прекрати, скотина! – Михаил оттащил Валета за шиворот. – Мы здесь не для этого!
– Пошел, ты, сука! А для чего? Ты мне не указ! – заорал в ярости Валет.
– Еще одно слово и я пристрелю тебя на месте! – он поднял с пола автомат Валета.
У Валета из нагрудного кармана свисала золотая цепочка. Михаил вытащил. Это был медальон в форме полумесяца. Цепочка была разорвана. Михаил протянул медальон девушке.
Она сидела на корточках, забившись в угол как загнанный зверек. Прикрылась каким-то тряпьем, которое попалось под руку, только глаза светятся, как два горящих уголька. То был огонь животного страха и животной ненависти. Медальон схватила быстрым движением руки и зажала в кулачок.
– Выходи! – бросил Михаил Валету.
Во дворе Михаил вернул ему автомат. Власенко как бы в шутку вступился за Валета:
– Ничего бы с ней не сталось. Улучшить им породу не мешало бы…
– У тебя есть сестра?
– Нет. А что?
– Жаль. А то Валет мог бы улучшить вашу породу! А здесь и своих дебилов хватает.
– Ну не скажи! Наши дебилы лучше… – Власенко был добродушным парнем и дорожил дружескими отношениями с Михаилом.
Михаил приказал всем двигаться к плато. Он прикрывал отход, четверо несли раненых, Власенко шел впереди.
До прибытия вертолета оставалось полтора часа. Михаил организовал круговую оборону довольно обширной площадки на плато, чтобы сохранить возможность маневра и обеспечить относительно безопасные условия приземления вертолета.
Время тянулось мучительно медленно. Моджахеды что-то затевали. Они, очевидно, дождались подкрепления. От крайнего дома ударил крупнокалиберный пулемет. Группы моджахедов, скрываясь в ложбинах, обтекали плато с двух сторон.
Майор пришел в себя. Михаил доложил ситуацию. Радиостанция командира была разбита. Майор сказал, как связаться с пунктом координации операции по запасной радиостанции. Прибытие вертолета удалось ускорить на полчаса и, что было важно, предупредить об обстановке.
Появление вертолета активизировало моджахедов, началась беспорядочная стрельба. Десантники по радио и трассирующими очередями показали экипажу, где находятся основные силы моджахедов.
Вертолет дал залп из ракетных установок и зашел на посадку.
В это время Михаил ощутил удар в спину. Попытался подняться – и потерял сознание.
Около восьми часов утра камеру открыл пожилой милиционер в помятой застиранной форме:
– Чтобы через пять минут вас здесь не было!
Михаил поехал в общежитие привести себя в порядок. На всякий случай он спросил у Жени, где того найти.
Когда Михаил вошел в кабинет, оперативка уже закончилась. Манюня был заведен и куда-то спешил:
– Я скоро вернусь, тогда поговорим.
Михаил обратился к Анатолию:
– Что произошло?
– Парень, который убил свою мать, повесился ночью в СИЗО…
Манюня действительно вернулся через полчаса. Михаил рассказал ему о вчерашних приключениях.
– Ситуация переросла рамки отдела. Нужно подключать руководство. Иначе с Сумченко нам не справиться. – Манюня включил переговорное устройство. – Тамара Борисовна, соедините меня с Сумченко!
– Сумченко на линии! – сообщила Тамара Борисовна спустя несколько минут.
Манюня поднял трубку:
– Иван Игнатьевич? Я подожду… Иван Игнатьевич! Я к Вам с жалобой и просьбой о защите. Мой практикант стал объектом провокации с участием работников прокуратуры. Он занимается расследованием по делу об убийстве Белостенной…
Тут его, очевидно, прервали. Манюня жестом предложил Михаилу поднять параллельную трубку.
– …ведет себя недопустимо, явно превышая свои полномочия. На него уже поступали жалобы. В данном случае он шантажировал врача городской больницы Маркову, угрожал ее изнасиловать, нарушил неприкосновенность жилища ее соседей выше этажом, перепугал ребенка, – услышал в трубке уже знакомый голос Михаил.
– Все это нужно доказать, – попытался вставить Манюня.
– Его фотографию узнали соседи Марковой. Сама она написала заявление. Завтра вам поступит соответствующее представление. Наше мнение такое, что Гречку необходимо от прохождения практики отстранить и направить в распоряжение учебного заведения, пусть они с ним разбираются… Ваше расследование мы прекратим, так как осужденный отозвал свою жалобу.
– Расследование мы продолжим. Если нужно, обратимся в областную прокуратуру. У нас есть показания, опровергающие вашу версию преступления… А Ярмак уже много раз менял свои показания, поменяет еще раз.
– Это версия уже не моя. Ее принял суд…
– Но вы же от нее не отказываетесь?
После некоторой паузы Сумченко ответил уже более сговорчивым тоном:
– Мы не отказываемся также от рассмотрения любых новых объективных свидетельств.
– Первое объективное свидетельство – недобросовестная экспертиза Марковой. Ей не удастся прикрыться разными чисто женскими уловками. Теперь мы ее вызовем повесткой в Управление. Будем настаивать на решении об эксгумации трупа Белостенной. Теперь о проступке Гречки. Возможно, он нашел не лучший выход – убежать через балкон. Я не знаю, как бы поступил сам в подобной ситуации, когда женщина рвет на себе халат, а в дверь уже стучит милиция. Соседям же мы принесем извинения официально.
– Необходимость эксгумации нужно еще обосновать! А что касается поведения Гречки, тут не может быть других мнений. Мы будем настаивать на своих предложениях.
– Мы назначим служебное расследование, и до его окончания никаких оргвыводов принимать не собираемся, при всем нашем уважении городской прокуратуры и лично вас, Иван Игнатьевич.
– Ну, это только ваше мнение. Руководство Управления может иметь другое! – Сумченко повесил трубку.
– Он не очень вежлив, бросил трубку первым и даже не попрощался, хотя позвонили ему вы, – сказал Михаил
– Вежливость в нашей бюрократической системе в своей односторонности подобна луне: лицом всегда к начальству, а задом к подчиненным! Пора мне включаться в расследование, так сказать, лично. Это не выражение недоверия. Просто, у меня больше шансов нейтрализовать козни Сумченко… Завтра едем в колонию к Ярмаку. На служебной машине часа за четыре успеем обернуться.
– Давайте возьмем с собой его мать. Вдруг придется уговаривать.
– Хорошая мысль! Только предупреди ее сегодня, что выезжаем в десять утра. Лучше, если она приедет сюда… Да! Готовь документы для эксгумации. Тамара Борисовна покажет образцы. Ох, и хлопотное это дело!
Дом, точнее домик, где жила мать Ярмака, Михаил отыскал в «шанхае». Так называли квартал из нескольких кривых коротких улочек под шлаковой горой металлургического завода.
Доменный шлак здесь не сливали уже лет двадцать, однако никакая зелень здесь не росла. И пейзаж вокруг квартала сильно напоминал лунный, с многочисленными кратерами от ковшей экскаваторов – шлаковую гору потихоньку растаскивали. Правда, во многих дворах имелись овощные грядки и цветочные клумбы на привозном грунте.
Стены домов, как правило, сделаны из того же шлака с добавкой известкового раствора, крыши и заборы из металла самых разнообразных форм и расцветок, но по преимуществу ржавого. Все это было вынесено из цеха по переработке металлолома, куда можно запросто зайти среди бела дня через пролом в заборе. Михаил увидел эту картину с насыпи от шоссе, когда вышел из автобуса.
«Прекрасная декорация для фантастического фильма о закате цивилизации», – подумал Михаил.
Городские власти грозились снести самострой с послевоенных времен. Но с каждым годом это становилось все более неподъемной задачей для городского бюджета. Маленькие домики, буквально один на другом, с площадью застройки двадцать-тридцать квадратных метров, за небольшим исключением, были тесно заселены рабочим людом.
