Зубов, не отрываясь, смотрел на Вершинину. Его лицо постепенно искажалось гримасой паники, но он все еще находил в себе силы молчать и ждать, что она скажет дальше.
– Василий Васильевич, – Валандра перевела взгляд на старика, – я с прискорбием вынуждена вам сообщить, что ваш внук занимался изготовлением наркотиков.
Зубов-старший медленно поднялся со стула, его голова затряслась. Он хотел что-то возразить, но видно, язык отказывался ему повиноваться.
– Полюбуйся, что ты сделал со своим дедом, а ведь он так любит тебя.
– Это ложь! – вскричал вдруг Володя. – Вы блефуете! Я слышал о ваших методах! Вы обязаны предъявить доказательства!
– Такое упорство сделало бы честь любому преступнику, – искренне выразила Вершинина свое уважение к его твердости, – но вынуждена тебя огорчить, доказательства у нас есть. Их не мало, но я думаю, что тебе сейчас будет достаточно одного-единственного. Вчера в вашей подпольной лаборатории на даче было обнаружено психотропное вещество. И точно такое же несколько дней назад нашли у тебя в квартире в напитке, выпив который скончалась Света Сергеева.
Даже если бы к Зубову подошли сзади и огрели по голове дубиной, он не выглядел бы более потрясенным, нежели после этих слов. Володя моментально сник и снова упал на свой стул, как подкошенный.
– Хорошо, я вам расскажу все, – произнес он бесцветным голосом, – только пусть дед сначала выйдет.
– Тебе стыдно?
Зубов помолчал, потом снова повысил голос:
– Да, мне стыдно! Стыдно! Вам стало легче от того, что я признался в этом?
– Главное, чтобы тебе стало легче, – Вершинина пожала плечами, это ты свою жизнь загубил…
Ее слова прервали звуки рыданий.
– Вова, внучек, – причитал Василий Васильевич, – зачем ты это сделал?!
Пришлось отпаивать старика успокоительными препаратами. Вершинина поручила Болдыреву отвести его в дежурку, чтобы она могла выслушать показания Володи.
* * *
Показания парня были весьма итересными, но в общем-то, они не шли в разрез с моими первоначальными подозрениями.
Головинов, он же Доцент, как называли его подручные, выбирал из числа студентов наиболее подходящие кандидатуры для привлечения к своему бизнесу. Сулил им большие доходы, уверял, что это безопасно, обещал содействовать в их карьере.
То, над чем трудились новоявленные ученые, было действительно чем-то вроде ноу-хау в науке, но его предназначение и отдаленно не напоминало того, о чем так горячо рассказывал мне Головинов.
Троица занималась изготовлением принципиально нового наркотического средства. Оно еще не вошло не производство, на данном этапе Дмитрий Сергеевич и его подмастерья трудились над усовершенствованием вещества. Когда Зубов рассказывал об этом, он, казалось, даже позабыл о своей беде, видимо, сей процесс весьма увлекал мальчишку, которому виделось в этом нечто похожее на научные изыскания. Впрочем, в какой-то степени так оно и было. Другое дело, что результаты должны были пойти не на пользу человечеству, а наоборот, ему во вред.
Предполагалось, что вещество станет идеальным наркотиком с небольшой себестоимостью. Оно будет довольно сильным и, что немаловажно, произведенным из доступных компонентов. Они еще не придумали подходящего названия для своего «детища».
Я поинтересовалась, как это вещество могло оказаться в бутылке с вином.
Как-то Доцент обронил, что подмешав его в вино, можно заставить человека сделать абсолютно все. Предприимчивый Володя стащил немного средства, смешал с вином и припрятал у себя дома, дожидаясь подходящего момента, чтобы использовать его. Естественно, Зубов уверял меня, что никогда бы не решился применить его.
– Кто знал о том, что у тебя в доме хранится это вино?
Володя задумался на несколько минут, потом вспомнил, что однажды по пьяному делу поделился своим секретом с Андреем.
– Но мне тогда показалось, что Комар не придал этому значения, я и сам скоро забыл, что сболтнул ему.
– А Головинов не знал об этом?
– Конечно, нет! Он бы мне за такое голову открутил!
Дальше Зубов поведал, что после того, как стало известно о происшедшем в его квартире, Доцент послал к нему Комара.
– Он передал, – говорил Зубов все таким же безжизненным голосом, – что сознаваться в существовании подпольного цеха бессмысленно, так как они скрыли все следы и теперь никто не сможет ничего доказать. Он пообещал нанять хорошего адвоката. Вот поэтому я и отпирался. Был уверен, что все закончится благополучно. Тем более, я действительно не знаю, кто убил Светку.
– Но у тебя есть хотя бы предположения на этот счет? – спросила я.
– Да нет у меня никаких предположений, – устало махнул рукой Зубов, – не знаю я, как это вышло. Не видел я Светку! Об этом я вам всю правду сказал.
– А в каких отношениях Сергеева была с твоими подельниками? – спросила я, решив на всякий случай проверить версию Алискера.
– Доцент ее видел всего один или два раза, да и то мельком. А Комар ухлестывал за ней во всю.
Я насторожилась. Мамедов, сидящий сбоку от меня, подался вперед.
– Ты хочешь сказать, что Комаров питал к Свете какие-то чувства?
– Еще какие! – Зубов даже усмехнулся, причем в его голосе засквозило осознание своего превосходства. – После того, как я сказал Комару, что хочу бросить Светку, он так и запрыгал. Он от нее был без ума. Но Светка, конечно, внимания на него не обращала. Слишком он для нее неказистый.
– Ну еще бы, – я не удержалась от того, чтобы осадить зарвавшегося Зубова, – где ему с таким красавцем, как ты, тягаться.
Володя посмотрел на меня, насупившись, и промолчал.
– И долго Комаров ухаживал за Светой?
– По-моему, он постоянно за ней бегал. Я ему сто раз говорил, что Светка дура, что она не пара для нормального парня, но он меня не слушал.
– Комаров виделся с Сергеевой в последнее время?
– Понятия не имею, он мне ничего не рассказывал, а я и не спрашивал. Меня не интересуют его личные дела.
Зубов брезгливо пожал плечами. Похоже, этот самодовольный осел не интересовался никем, кроме самого себя.
После долгих расспросов мне удалось выяснить, что Комаров выглядел очень нервным, «каким-то безумным», когда приходил к нему в последний раз – в тот самый день, когда мы пытались прослушать их разговор.
Напоследок Зубов сознался, что в ночь убийства он находился на даче, в подпольной лаборатории.
– У меня не было алиби, но я надеялся, что Доцент выручит меня и что-нибудь придумает. Это он через Комара посоветовал мне намекнуть, будто я провел ночь у замужней дамы и не хочу ее компрометировать. Он обещал подыскать мне такую даму.
– Вот почему ты был так спокоен?
– Я верил ему, а он оказался таким же ничтожеством, как и все! – его губы искривила презрительная ухмылка.
– Вот что, мальчик, – сказала я ему, – тебя, похоже, следует поместить не в тюрьму, а в психлечебницу. У тебя все признаки мании величия.
– Не беспокойтесь, Валентина Андреевна, – вставил Мамедов, которого тоже возмущало поведение Зубова, – в тюрьме от этой болезни еще быстрее вылечат.
– За тобой через полчаса приедет следователь, у тебя есть время, чтобы объясниться со своим дедом, – произнесла я, давая Мамедову понять, что он может увести Володю.
Мне было от души жаль Василия Васильевича, он показался мне по-настоящему достойным человеком, но помочь я ему ничем не могла.
* * *
Алискер вернулся в кабинет начальницы, и они начали было обсуждать полученную от Володи информацию, но тут зазвонил телефон. Вершинина сняла трубку.
– Валентина Андреевна, это я, Толя, звоню сообщить, что Комаров только что пришел в себя. Врач сказал, что с ним можно будет поговорить.
– Едем! – Валандра стремительно поднялась, бросив на ходу Мамедову:
– Комаров очухался, поехали в больницу.
Врач, по обыкновению всех представителей лечащей братии, предупредил их, что разговор не должен отнимать много времени.
– Хорошо, хорошо, – сказала Вершинина, отстраняя его, – мы пробудем у Комарова не больше пятнадцати минут.
Вид у парня был самый, что ни на есть жалкий. Он почти никак не отреагировал на появление Валандры и Алискера.
– Мы пришли поговорить с тобой о смерти Светы, – начала она без предисловий.
– Я не буду ни с кем ни о чем говорить, – чуть слышно пробормотал Комаров, закрывая глаза.
– Придется, Андрюша. Прошлой ночью тебя пытались убить, и если бы не вмешательство наших сотрудников, тем, кто нанял бандитов, это бы удалось. Может статься, в следующий раз выручить тебя будет некому.
Комаров в ту же секунду распахнул глаза, в которых стоял нешуточный испуг.
– И еще, – продолжала Валандра, – Зубов уже во всем сознался.
