Голос его, негромкий и какой-то вязкий, проникал Инге в мозг, слова обволакивали ее сознание.
– Вы должны пойти со мной, – говорил Слонимский, – я помогу вам избавиться от ужасных воспоминаний, все будет хорошо…
Воспоминания? Перед Ингиными глазами встало мертвое лицо сестры, и она тотчас пришла в себя. Этот вязкий голос звучал уже сам по себе, а не в ее мозгу. И человек, сидящий рядом, не вызывал у нее доверия. И зачем только она позвонила ему?
– Пойдемте, Инга, – теперь уже он шептал ей на ухо, – и вы узнаете все, что так долго стремились узнать все эти восемь лет…
Инга поняла, что нужно срочно уходить, причем уходить, не привлекая к себе внимания. Кто его знает, этого ненормального психиатра, еще вызовет «Скорую» из психарни. Или загипнотизирует ее так, что она сама пойдет к нему. Еще не хватало!
Ей понадобилось значительное усилие, чтобы придать лицу самое безмятежное выражение.
– Я должна привести себя в порядок, – светским тоном сказала она и направилась в угол, к двери с женским силуэтом. – Я скоро вернусь.
Она тут же выглянула из туалета и, дождавшись, когда столик Слонимского закроет шумная компания китайцев, выскользнула и свернула в маленький служебный коридорчик, который привел ее к запасному выходу. Инга открыла дверь и очутилась во дворе отеля. Пересекла двор, ворота были заперты, но как раз въезжала машина с продуктами.
«Ничего, за воду сам заплатит, не обеднеет, – подумала она, быстрым шагом идя по улице. – Но что за странный тип? Правильно говорят, что все психиатры сами психи».
Нужно было уходить. Если честно, нужно было вообще не приходить на встречу с этим подозрительным психиатром.
Да, но он рассказал ей много такого, о чем она и понятия не имела. Оказывается, у полиции уже тогда были сомнения насчет убийства сестры. Отчего же Иван ничего ей об этом не сказал? Ах да, его же сразу сняли с этого дела, а потом вообще перевели из Луги. Такой порядок, сказал он ей тогда, сотрудник не имеет права расследовать дело, которое касается его лично.
Инга тогда вообще плохо все понимала. Сначала провалялась в больнице со сломанной ногой, потом с нервами. На похороны сестры ее привезли. А когда выписалась, Иван уже уехал в Петербург. Инга промаялась пару месяцев, а потом закрыла дом и тоже уехала. Нашла работу, сняла квартиру, так с тех пор в Лугу и не наведывалась. Нечего ей там делать. И на могилу к сестре ездила только раз в год, а в дом – ни ногой.
И что теперь делать? Она не сможет жить дальше, пока не разберется во всем. То есть и так у нее жизнь беспокойная, и непонятно, что теперь будет, и никогда она не сможет забыть того монстра, что нашла в своей постели не далее как три дня назад. Но вот сейчас, кстати уж или некстати, открылись новые обстоятельства смерти сестры. Инга не может игнорировать слова этого странного психиатра, он явно в курсе проблемы и ничего не придумал.
Что делать? Обратиться к Ивану? Вряд ли он станет с ней говорить об этом деле. И вообще, он не станет с ней говорить, он очень странно вел себя в их последнюю встречу. Разумеется, когда у человека в машине бомба, он ведет себя неадекватно, но о чем же Иван должен был ей рассказать? Теперь не признается, будет ее избегать.
Инга давно уже знала, что делать, но боялась даже подумать об этом. Теперь настало время.
Нужно ехать в Лугу, зайти в дом, посмотреть, что там и как. Может, уже и дома-то нет. Хотя соседка тетя Соня позвонила бы, если что. Завтра утром, на самом первом поезде она поедет туда. Пора взглянуть в глаза страшным воспоминаниям.
Подходя к дому, она набрала Витю Голубянкина.
– Привет, Инга, – искренне обрадовался он. – Все у меня работает как часы, тебе спасибо огромное, статью в срок сдал!
– Это ту самую статью, где интервью со Слонимским? – осторожно поинтересовалась Инга. – С тем специалистом по маньякам и серийным убийцам? Помнишь, ты мне о нем рассказывал?
– Помню, – удивленно отозвался Голубянкин. – А в чем дело?
– Скажи, когда ты с ним разговаривал, когда брал у него интервью, он не показался тебе каким-то странным?
– Странным? – переспросил Голубянкин. – В каком смысле странным? Что ты имеешь в виду?
– Знаешь, говорят же, что психические болезни в каком-то смысле заразны, что психиатры со временем сами становятся похожи на своих пациентов. Так вот, тебе, случайно, не показалось, что этот Слонимский тоже?..
Инга не решилась закончить фразу, потому что собственная мысль показалась ей дикой.
– Да нет, нормальный мужик, вежливый, без понтов, туману не напускал, все по-простому объяснил, – удивленно ответил Витя. – Нервный он немножко был, поначалу никак я не мог его разговорить, а потом жена его бывшая позвонила. Что-то насчет ребенка говорила. Он расстроился так, прямо с лица спал. После того как я со своей развелся, у меня фляжка с коньяком всегда с собой. Отпоил я его коньячком, посидели мы, он и успокоился. Хорошее интервью получилось. Приятный человек, обаятельный, умница, интересный собеседник.
– То, что он умный, без сомнения, но насчет остального… Мы с тобой как будто о разных людях говорим.
– Может, он был не в настроении, может, голова у человека болела. А мужика вообще-то жалко – такой, можно сказать, классный специалист, а ютится в халупе съемной, пока с женой разводится. Библиотека, говорит, отличная там, у жены, осталась, а он без нее как без рук. И ездить на работу из такой задницы – прямо жуть. Я сам пока до этого конца Гражданки доехал, все на свете проклял.
– Как до Гражданки? Он же… – Инга хотела сказать, что Слонимский живет на улице Рубинштейна, это в центре города, рядом с Невским.
Но Виктор перебил ее:
– Извини, Инга, мне звонят. Курьера жду из редакции, он мне должен доставить очень интересные письма. Я перезвоню тебе попозже, хорошо?
– Разумеется.
Голубянкин положил телефон, направился в прихожую, открыл дверь.
На пороге стоял мужчина средних лет и среднего же роста, в старомодных очках и примятой клетчатой кепке, из-под которой выбивались очень светлые волосы. Глаза незнакомца за стеклами очков тоже показались Голубянкину удивительно светлыми. Светлыми и холодными, как талая вода. В руке у него был большой желтый конверт, на плече – объемистая сумка.
– Быстро вы добрались, – одобрительно проговорил Голубянкин. – Здесь все те письма?
– Здесь, здесь, – кивнул курьер. – Вы непременно проверьте и подпишите, мол, все доставлено вовремя и в полной сохранности. Чтобы отчетность была в порядке.
Он полез за пазуху и уронил свой конверт.
Неловко наклонившись, поднял его, при этом лицо скривилось от боли.
– Что с вами? – сочувственно спросил Голубянкин.
– Радикулит! – пожаловался курьер. – С утра на ногах, утомился немного.
– Пойдемте на кухню, присядьте, пока я с этим конвертом разберусь.
Голубянкин прошел на кухню, курьер, заметно прихрамывая, проследовал за ним, скромно сел в уголке. Клетчатую кепку снял и положил на стол.
– Может быть, хотите чаю? – спросил Голубянкин с рассеянной вежливостью.
– Нет, спасибо, я просто посижу. Просто отдохну немножко, а то с утра на ногах…
Виктор не прислушивался к его словам. Он достал из ящика нож, вскрыл конверт, вытряхнул на стол содержимое. Это был еще один конверт, чуть меньшего размера, и на этот раз белый.
– Надо же, сколько тут понавертели, – пробормотал он, разрезая второй конверт.
Из него выпало на стол несколько чистых белых листов.
– Не понял. – Голубянкин перебрал эти листы, на всякий случай осмотрел с обеих сторон, даже зачем-то посмотрел на просвет. Затем недоуменно взглянул на курьера:
– А где же письма?
– Письма? – переспросил тот. – Мне что дали, то я и доставил, наше дело маленькое – доставить, что велено. А вы там внутри хорошо посмотрели?
– Конечно. – Голубянкин на всякий случай еще раз проверил оба конверта, но не нашел там ничего нового. – Да взгляните сами, если вы мне не верите. Тут нет ничего, кроме чистой бумаги!
– Да что вы говорите? – недоверчиво проговорил курьер. – Не может быть.
Он поднялся, снова скривившись от боли, подошел к Голубянкину и встал за его спиной.
– Вот видите? – Виктор показал чистые листы. – Здесь только это! Только чистая бумага!
– Правда, – протянул курьер полусонным голосом и вдруг схватил Голубянкина за горло.
– Что за… – прохрипел Виктор, пытаясь вырваться, но руки курьера оказались неожиданно сильными. Сильными, холодными и твердыми, как сталь. В глазах Голубянкина потемнело, он еще раз попытался сбросить кольцо, сжимающее горло, но снова безуспешно.
– За что… – попытался задать Голубянкин последний бессмысленный вопрос, но вместо слов из горла вырвался только бессильный хрип.
Ноги его подогнулись, и Виктор Голубянкин провалился в окончательную бездонную тьму смерти.
Когда фальшивый курьер убедился, что Голубянкин больше не подает признаков жизни, его как будто подменили. Хромота и нерешительность тут же исчезли. Ловко и уверенно он взвалил безжизненное тело на плечо и отнес в ванную. Сбросил труп на пол, открыл свою сумку, достал оттуда тонкие латексные перчатки, рулон непрозрачной пленки и синюю пластиковую бутылку.
