За дверью послышались торопливые шаги и озабоченный голос проговорил:
– Сейчас, Валя, сейчас, ключ куда-то засунула.
Наконец дверь открылась. На пороге стояла бледная женщина лет сорока, с вялым невыразительным лицом.
– Кто вы? – спросила она, удивленно разглядывая Ингу. – Я думала, это Валентина.
– Нет, я Инга. Инга Завьялова. Сестра Лины. Я хотела поговорить с вами… Вы ведь Галина? Галина Викентьевна Кочеткова?
– А ведь я тебя помню, – проговорила женщина, прислонившись к притолоке, – и тебя, и твою сестру… Заходи!
Инга вошла в квартиру.
Квартира была под стать хозяйке – чистая и прибранная, но какая-то бедная, увядшая, неухоженная. Потертая старомодная мебель, потертые коврики на полу, выгоревшие обои.
Хозяйка закрыла дверь и проводила Ингу в маленькую кухоньку, усадила за стол.
Кухонька была такая же запущенная и унылая. На подоконнике – полузасохший цветок. Приглядевшись к нему, Инга поняла, что он не засушен, а вянет просто от недостатка внимания. Скучно было в этой квартире, скучно и тоскливо и людям, и цветам.
– Чаю хочешь? – проговорила Галина неуверенным голосом и отошла к плите. – Или лучше кофе?
Она переместилась к шкафчику, достала оттуда жестяную коробку, неуверенно взглянула на нее, как будто впервые увидела и не знает, чего от нее ожидать.
Инга перехватила ее взгляд и узнала в глубине Галининых глаз привычную безысходную тоску. Такую же, с какой сама Инга живет восемь лет. Тоску настолько обыденную, что с ней можно жить как с раздражающим, но неизбежным соседом. Тоску, с которой Галина давно свыклась и хочет только одного – как можно реже вспоминать о ней. Загнать ее в темную комнату памяти и закрыть дверь.
Потому у нее такое вялое, рано постаревшее лицо и суетливые, неуверенные движения. Потому Галина предложила Инге чай или кофе, чтобы привычными, заученными действиями занять себя, ненадолго отодвинуть разговор, не обещающий ничего, кроме новой саднящей боли.
– Вы сами что будете? – переспросила Инга. – Я то же самое.
– Чай или кофе? – повторила Галина, на этот раз обращаясь, по-видимому, к себе и не решаясь совершить даже этот выбор. – Наверное, чай.
Но она так и не поставила чайник, не достала чашки, а повернулась к Инге, оперлась руками на стол и взглянула на гостью прямым, полным незажившего страдания взглядом.
– Ты спишь?
– Что? – переспросила Инга и тут же поняла вопрос, поняла все, что в нем таилось. – Иногда.
– Вот и я иногда, – выдохнула Галина. – Снотворное стараюсь не принимать, а без снотворного заснуть не получается. Если даже засну – такое снится… Днем лучше, днем я на людях, все время чем-то занята, а ночью… И так восемь лет уже.
– Вы были очень близки с братом? – сочувственно спросила ее Инга, в глубине души ругая себя за то, что пришла к этой женщине.
Что она может здесь узнать? Для чего бередить рану? Хотя, судя по всему, эта рана и не заживала. Это как хроническая болезнь. У нее, Инги, то же самое.
– Очень, – не раздумывая, ответила Галина, – очень близки. У меня никого не осталось после его смерти.
Она провела рукой по лицу, как бы стирая с него прорвавшуюся боль, и проговорила сухим оживленным голосом:
– Так о чем ты хотела со мной поговорить?
– Я узнала, что у вашего… у твоего брата и моей сестры что-то было. Вот об этом и хотела. Сама, в общем, не знаю зачем. – Инга пожала плечами.
– Не то чтобы было, не в том смысле, – поморщилась Галина. – Не в том смысле, какой сейчас вкладывают в эти слова. Они просто дружили. Разговаривали о музыке.
Галина прикрыла глаза, словно уйдя с головой в прошлое, и продолжила:
– Боря очень изменился, когда встретился с твоей сестрой. Он прямо светился.
Она быстро взглянула на Ингу и добавила:
– Не подумай плохого! Он считал, что у твоей сестры большой талант, прекрасный голос. Что ей нужна другая жизнь, нужно учиться.
– Да, наверное, ей нужно было учиться, – вздохнула Инга. – Но мы рано остались без родителей, и было не до того.
Галина кивнула, еще немного помолчала, и вдруг по лицу ее пробежала быстрая судорога.
– Да нет, конечно, Боря был в нее влюблен. Я это поняла потом. Когда с ней… когда с ней случилось то ужасное, он сам едва не умер. Я думала, он наложит на себя руки. Боялась уходить из дома, оставлять его одного.
Галина снова замолчала и вдруг вскрикнула, как будто от боли:
– Я знала, знала, что он недолго проживет после ее смерти! Я почти не удивилась, когда нашла его тело. Да нет, конечно, я не могла в это поверить, я сама чуть не умерла от горя. Но я ждала чего-то подобного, знала, что добром все это не кончится. Ты представляешь, что я почувствовала, когда увидела брата мертвым?
– Представляю, – жестко ответила Инга.
Она снова вспомнила ту страшную ночь, мертвое лицо сестры, горящие свечи по сторонам.
– Да, ты представляешь, – согласилась Галина. – Только ты, может быть, и представляешь.
– Как он был убит?
– Его просто забили насмерть. – Галина шумно выдохнула, взгляд ее был обращен куда-то внутрь. – Его били руками и ногами, на нем места живого не было. До сих пор вижу его лицо, все в ссадинах и кровоподтеках. Глаз выбит, рука сломана, внутри все… – Галина закрыла лицо руками и продолжала глухо: – Мне потом врач зачем-то перечислил все подробно. Боже мой, когда я увидела его лицо…
Инга хотела сказать, что тоже до сих пор видит мертвое лицо сестры, но промолчала. Впрочем, Галина, наверное, и сама это понимает. Ведь она прошла через то же самое.
– Тех, кто его убил, так и не нашли?
– Нет. – Галина безнадежно смотрела перед собой. – Сказали, что это какой-то случайный грабитель. Случайный человек забил его до смерти! Братик мой любимый…
– Пойду я. – Инга решила, что с нее хватит.
– Постой. – Галина вдруг поднялась, оживилась, как будто ее жизнь обрела смысл. – Постой, я тебе покажу…
Она вышла из кухни. Из-за стены доносился какой-то шум, скрип выдвигаемых ящиков. Затем снова послышались шаги, Галина вернулась с жестяной коробкой из-под печенья.
– Вот все, что от него осталось. – Галина открыла коробку.
В коробке было несколько фотографий: одна большая, размером с почтовую открытку, две поменьше, еще две или три совсем маленькие – для паспорта или другого документа. На этих фотографиях был один и тот же человек – сначала мальчик, потом молодой мужчина, потом не очень молодой, с наметившимися залысинами. Всюду он хранил выражение сосредоточенной серьезности и какого-то унылого педантизма. Но для Галины он был лучшим на свете, единственным.
Почему-то не было в коробке никаких групповых фотографий или семейных, очевидно, они были у Галины в альбоме. Но вот один старый снимок, на нем были два мальчика. Один, несомненно, Борис, ему лет десять, второй постарше года на три. Он смотрел в объектив, набычившись, на глаз свисала косая челка.
– А это кто? – спросила Инга.
– Ах, это. – Галина выхватила у нее из рук снимок. – Так, приятель детства. И как он тут оказался? – Она сунула фотографию на полку между книг.
Кроме фотографий, в коробке были какие-то записки на пожелтевшей бумаге, листки с нотными записями, значок «Участник областного смотра художественной самодеятельности», шариковая ручка с головой тигренка, еще одна выцветшая фотография – единственная групповая. На ней тот же мужчина стоял перед группой женщин разного возраста, которые смотрели на него с выражением скуки и ожидания.
– Это его ученицы, вокальный ансамбль, которым он руководил, – пояснила Галина. – Их сфотографировал муж одной из участниц.
– Но моей сестры здесь нет!
– Да, действительно. Может быть, она в тот день заболела или просто не смогла прийти. Всякое ведь бывает.
Галина один за другим вынимала из коробки листочки, задумчиво разглядывала их:
– Это его нотные записи. Вот это песня «Ласточка», знаете такую? «Ты лети, лети, ласточка моя…» Боря немного изменил тональность песни под голоса участниц ансамбля. Он вообще был очень творческий человек, даже стихи писал – вот здесь, видите. Это стихотворение, правда, не окончено, но есть и другие.
Инга с тоской подумала, что Галина начнет читать ей стихи своего покойного брата, но та уже перешла к другим сокровищам жестяной коробки.
– Вот эту ручку я подарила ему на последний его день рождения. А это его читательский билет, он был записан в районную библиотеку, он вообще много читал, особенно классическую литературу. А где же?.. Странно, он должен быть здесь…
«Зачем вообще я сюда пришла? – думала Инга, вполуха слушая Галину. – Ничего я здесь не узнаю, ничего не найду, только жалкие осколки чужой жизни. Жил человек, чем-то увлекался, кого-то любил, делал свою работу, которая казалась ему важной, и что от него осталось? Коробка с какой-то ерундой. Впрочем, для Галины это совсем не ерунда. А что осталось от моей сестры? И того меньше. А что останется от меня? Вот уж на это наплевать, некому будет меня вспомнить».
