Ноги его подогнулись, и Виктор Голубянкин провалился в окончательную бездонную тьму смерти.
Когда фальшивый курьер убедился, что Голубянкин больше не подает признаков жизни, его как будто подменили. Хромота и нерешительность тут же исчезли. Ловко и уверенно он взвалил безжизненное тело на плечо и отнес в ванную. Сбросил труп на пол, открыл свою сумку, достал оттуда тонкие латексные перчатки, рулон непрозрачной пленки и синюю пластиковую бутылку.
Перчатки он натянул на руки, а пленку расстелил на дне ванны. Затем перевалил труп Голубянкина в ванну, придал ему позу нерожденного ребенка, открыл синюю бутылку и посыпал тело белесыми кристаллами, замедляющими разложение и предотвращающими появление запаха.
После этого фальшивый курьер аккуратно завернул труп в пленку, погасил свет и вышел из ванной комнаты.
В прихожей он нашел связку ключей.
Выключил свет, вышел из квартиры, запер ее ключами Голубянкина и вызвал лифт.
На первый поезд она не успела, так что в Луге была часов в одиннадцать. С вокзала нужно было ехать на маршрутке, но Инга пошла пешком, чтобы, как она себе сказала, посмотреть, что стало с городом. На самом деле чтобы оттянуть встречу с родным домом, который после убийства сестры перестал быть родным.
Город, конечно, изменился – больше стало магазинов и кафе, улицы шире и аккуратнее, но Ингу это не слишком интересовало.
Вот их улица, она пуста – будний день, время полдвенадцатого, кто на работе, кто в школе. Она приблизилась к своему дому и встала у калитки, не в силах войти во двор.
Участок безобразно зарос, кусты и мелкие деревца подходили уже к самому крыльцу. Однако опавшие листья были аккуратно собраны в кучу. Калитка покосилась, но замок открылся без труда, видно, был смазан. Все ясно – тетя Соня, соседка, исправно несет службу. Инга посылала ей иногда какие-то деньги, да тетя Соня и так бы старалась, она всегда к ним хорошо относилась. Первое время Линка даже ночевала у нее, когда Инга на работе задерживалась.
– Инга! – послышался знакомый голос. Это тетя Соня торопилась к своей калитке. – А я тебя из окна увидела, – запыхавшись, говорила она, – думаю, ты или не ты. Что ж не позвонила-то?
– Вот приехала. – Инга вздохнула, не решаясь войти на участок.
– Вишь, как дед-то мой в прошлом году помер, так и деревца порубить некому, – пригорюнилась тетя Соня, – со своим огородом едва управляюсь.
– Ничего.
– Знаешь что, пойдем ко мне, а? Чайку попьем, ты с дороги в себя придешь, а потом уж туда, – тараторила тетя Соня и тянула Ингу к своему дому.
Инга малодушно согласилась.
Кроме чая тетя Соня налила в рюмки свою смородиновую наливку. Инга хотела отказаться – ей нельзя алкоголь, Дзюба предупреждал, но вспомнила, что таблетки она теперь не пьет, они пропали. Надо бы съездить к Дзюбе, да все некогда. И привычный черный ужас не накатил как всегда. Страшно входить в дом – это правда, но она себя преодолеет, найдет силы.
– Помянем Линку, сестру твою невинно убиенную, – сказала тетя Соня. – Уж восемь лет прошло, а я все ее вспоминаю. Ведь выросли вы у меня на глазах. Помню, как мама твоя Линку у меня оставляла, если нужно в магазин или еще куда.
– Вы нам всегда помогали, – сказала Инга, что было правдой.
– Вот уж досталось тебе в жизни – и родителей потеряла, и сестру, – продолжала тетя Соня. – И ей, девочке нашей, страшная судьба выпала. Казалось бы, все устроилось, замуж вышла, жить бы да жить, ан нет.
Что-то такое было в голосе соседки, что Инга посмотрела на нее вопросительно.
– Что уж теперь, – тетя Соня отвела глаза, – дело прошлое, только жили они мужем неважно. Нехороший у него был характер, тяжелый. Как разозлится – так орать начинает, мне через двор все слыхать.
Характер у Ивана и правда был грубоватый, но, насколько помнила Инга, к сестре он относился хорошо, любил ее.
– Разве они ссорились? – Она взглянула на соседку. – Я не замечала.
– Тебя-то дома не было часто, а как ты за порог – так он орать. Особенно последние два месяца. Ревновал он ее сильно, вот что я тебе скажу. – Тетя Соня понизила голос.
– Ревновал? Да что вы, никого у нее не было, я бы знала. Да и вообще, Линка не из таких, они же всего года полтора прожили, она к мужу привязана была.
– А я и не говорю, что кто-то был. – Старуха поджала губы. – Но вот как устроилась она в Дом культуры…
Это верно, Иван сам настоял, чтобы Линка ушла из магазина. Нечего тебе, сказал, по двенадцать часов горбатиться, ищи работу полегче. Она и устроилась в Дом культуры администратором. Работа непыльная, материальной ответственности никакой, а денег, Иван сказал, хватит, он заработает.
– Там этот Борис Викентьевич, – бубнила старуха, – который у детей хор вел, очень ею заинтересовался. Потому что у нее голос.
Все верно, Линка пела. Пела с детства как колокольчик, папа звал ее «моя канарейка». И в садике, и в школе на всех праздниках пела. Хотели отдать ее в музыкальную школу, да Линка заупрямилась – играть ни на каком инструменте не хотела, а петь, говорила, я и так умею. Мама тогда отступилась.
– Он, Борис Викентьевич, ансамбль организовал женский. Очень Лину туда звал, она и сходила пару раз на спевки. Он прямо пристал к ней как смола: голос, говорит, у вас потрясающий, вам бы учиться нужно. Она смеется – куда мне. Но согласилась в ансамбль записаться. Репетиции поздно заканчиваются, пару раз проводил он ее до дома. Но в дом она его не пустила, это я тебе точно говорю. Не было у них ничего серьезного, он, Борис-то этот, росту невысокого, хлипкий такой, вид, в общем, неказистый… Фамилия и то какая-то несерьезная – Кочетков. Видит бог, не от меня муженек Линочкин узнал об этих провожаниях, доброхотов-то хватает. И началось у них…
Инга вспомнила, что в последние два месяца сестра стала нервной, взвинченной, похудела. Но ей не призналась ни в чем.
– А тут маньяк этот в районе объявился, мы все со страху помирали, – продолжала тетя Соня. – Меня сестра позвала в город погостить. Я хозяйство на деда оставила, он еще смеялся – меня, мол, не тронут, кому я, старый пень, нужен. Так что, когда все случилось, никто ничего не видел, потому как дед мой покойный уж так крепко всегда спал, никакой пушкой не разбудишь его.
– Надо же, я ничего не знала, – пробормотала Инга. – Линка ничего не говорила, Иван потом ни словом не обмолвился, ты, тетя Соня, тоже ни словечка.
– Что уж потом-то зря на женщину наговаривать, – снова тетя Соня поджала губы. – Какая уж потом разница, ревновал муж, не ревновал, когда Линочку нашу маньяк убил. – Голос ее дрогнул.
«Так ли это?» – подумала Инга, но вслух сказала другое:
– Тетя Соня, а что, этот Борис Викентьевич все еще живет в Луге?
– А ты не знала? – Старуха уставилась на Ингу. – Ведь убили его!
– Когда? – Инге вдруг стало плохо, голова закружилась, показалось, что опрятная соседкина кухня понеслась по кругу – все плошки-поварешки, цветущие герани на окне, старинные резные ходики, которые были сломаны, сколько Инга себя помнила, соседка держала их только за красоту.
– Инга, ты что? – Тетя Соня теребила ее за руку. – Тебе плохо? Пойди приляг!
– Ничего, отдышусь. – Инга уперлась в колени и дышала глубоко. Вскоре обморок отступил.
– Худая ты очень, – вздыхала тетя Соня. – Мучаешь себя восемь лет, а толку? Сестру не вернешь, нужно свою жизнь строить.
– Когда его убили? – повторила Инга, ощутив, что все предметы в кухне встали на место.
– Что? Ах, Бориса-то Кочеткова? Да почитай вскоре после того, как Линочку нашли. Буквально дня через три-четыре. На похороны он не пришел, я еще тогда девочек спросила из ансамбля, где ваш-то? А они в слезы: убили, говорят, его поздно вечером прямо на улице, забили до смерти. Никого не нашли, решили, что наркоман какой-нибудь. Взял денег сколько-то, на дозу хватит. Я потом сестру его встретила – идет как тень, меня не узнала.
– Он с сестрой жил?
– Ага, они оба одинокие, так и жили вместе. Она и сейчас там же, никуда не уехала, в библиотеке работает.
– А вы мне адрес ее не подскажете?
– Тебе зачем? – вскинулась тетя Соня. – Душу только зря травить! Ладно, скажу, у меня в том доме знакомая живет, раньше работали вместе.
Инга подошла к типовой панельной пятиэтажке. На скамье у подъезда сидели старухи, о чем-то оживленно беседовали. При появлении Инги они замолчали и проводили ее настороженными взглядами.
Дверь была закрыта на домофон. Инга хотела было нажать номер нужной квартиры, но в это время дверь сама распахнулась, и из подъезда выкатилась детская коляска, за которой следовала молодая мама с растерянным лицом. Инга придержала дверь, помогла выкатить коляску и вошла в подъезд под неприязненными взглядами старух.
Поднявшись на третий этаж, позвонила в дверь.
За дверью послышались торопливые шаги и озабоченный голос проговорил:
– Сейчас, Валя, сейчас, ключ куда-то засунула.
