Омрачали жизнь только взаимоотношения со свекровью. С ней они так и не поладили. Сима наотрез отказалась бывать у Гошиных родителей, хотя Натан Моисеевич иногда приглашал невестку на семейные торжества. Но та не забыла унижения, пережитого на свадьбе. Гоша ездил к родителям один, не реже двух раз в неделю, а когда мать звонила, жалуясь на нездоровье, бывал у нее каждый день. Серафима терпела, интуитивно поняв, что не стоит встревать между мужем и его обожаемой мамочкой.
Своих родителей она тоже предпочитала навещать одна. На расспросы неизменно отвечала, что все замечательно, и со временем они примирились с выбором дочери. В дни рождения и праздники Гоша лично поздравлял тестя с тещей, и между ними установились вполне терпимые отношения.
И вдруг — как гром среди ясного неба: у отца диагностировали рак желудка, а мама слегла с инфарктом. Он лежал в одной больнице, она в другой, а Серафима разрывалась между институтом, больными родителями и квартирой, которую они с мужем снимали.
И лишь спустя три десятка лет Сима вспомнила, что Гоша даже не предложил ей помощь. Она прибегала с занятий, готовила еду по специальной диете для отца и отдельно — для матери, потом с двумя сумками мчалась в одну больницу, затем в другую, на обратном пути покупала продукты, чтобы назавтра не тратить времени на беготню по магазинам. А Гоша жил в прежнем ритме — регулярно навещал своих родителей, встречался с друзьями, ходил на вечеринки и в увеселительные заведения, зимой, как обычно, съездил в горы покататься на лыжах, а летний отпуск планировал провести на море, покупал себе обновки, любил вкусно поесть и ворчал, если жена не успевала приготовить ужин.
Отца прооперировали, дали группу инвалидности, и больше он работать не мог. Маму выписали через месяц и тоже оформили инвалидность. Все сбережения быстро растаяли. Нужно было нанять постоянную сиделку — днем Серафима в институте, а родители совсем беспомощны. Да и лекарства стоят немалых денег. А еще арендная плата за квартиру — Гоша и слышать не хотел о том, чтобы жить с ее родителями.
Сима подрабатывала, где только можно — разносила телеграммы, вечерами мыла подъезды, не отказывалась помочь по хозяйству соседке или посидеть с чьим-то ребенком. Чтобы муж не узнал, она старалась находить время, когда тот был на работе или уезжал к обожаемой мамочке. От родителей Серафима тоже скрывала, что хватается за любую подработку, и с безмятежной улыбкой обманывала их — мол, Гоша так много зарабатывает, что этого вполне хватает и им самим, и на оплату услуг сиделки, и на лекарства.
Гошу родители устроили в престижный проектный институт, но, проработав два года, он предпочел стать прорабом на стройке, чтобы получить квартиру, — сколько можно ютиться по чужим углам! После этого свекровь, и без того не жаловавшая невестку, возненавидела ее. Недели не проходило, чтобы Фира Марковна не позвонила и ядовитым тоном не подчеркнула, что, женившись на ней, Гоша погряз в быте, гнет спину ради жилплощади. Они-де, полагали, что Серафима из хорошей семьи, но приличные родители мигом разменяли бы свои трехкомнатные хоромы на Ленинском проспекте, чтобы выделить молодой семье отдельную квартиру. Мысль о размене собственной жилплощади Фире Марковне в голову не приходила — еще не хватало на склоне лет отказаться от благоустроенной квартиры и ютиться в однокомнатной! Ради любимого сына она бы на это пошла, но лишаться налаженного быта, чтобы “паршивка Симка” попользовалась ее законными метрами, — нет, никогда! И зловредная свекровь снова и снова долбила, что Серафима должна — именно ДОЛЖНА, — разменять родительскую квартиру. В подтексте звучало, что именно жилищная перспектива являлась ее единственным достоинством, иначе Гоша никогда бы ей не достался, а она, неблагодарная, не ценит, как ей повезло в жизни. В общем, не оправдала Серафима надежд, которые на нее возлагались, и если она немедленно не одумается, то… Тут Фира Марковна делала многозначительную паузу, давая Симе возможность додумать, что ее ожидает.
Серафима не собиралась затевать разговор с больными родителями о размене их квартиры. Сами они не раз предлагали переехать к ним. “Жить нам осталось недолго, доченька, и уже нет смысла разменивать хорошую квартиру, пусть она останется вам с Гошей”, - говорил отец, а на глаза Симы наворачивались слезы, и она тут же обрывала тягостный разговор.
Все эти годы она корила себя за то, что своим упрямством причинила родителям столько огорчений. Возможно, у мамы не случился бы инфаркт, если бы не ее свадьба… Конечно, назад дороги нет, да и не собиралась Серафима что-то менять, но нужно было стать Гошиной женой без потрясений для мамы с папой.
Первые годы брака молодым жилось очень трудно. И денег вечно не хватало, и свекровь пила кровь, и детей они не могли себе позволить. Симе очень хотелось ребенка, но увы… Кто пустит с младенцем на квартиру? К тому же, у нее на руках беспомощные, больные родители. Да и Гоша почему-то не горел желанием стать отцом.
И тем не менее, ни разу за все двадцать девять лет брака Серафима не пожалела о том, что стала женой Георгия Новицкого. “Мы счастливы, потому что любим друг друга”, - так она говорила и себе, и родителям. Она и в самом деле ощущала себя счастливой, зная, что у них с мужем есть будущее, и скоро все изменится к лучшему. Если бы еще родители не болели, то ее жизнь можно было бы считать безоблачной.
Закончив институт, Сима работала в двух местах — смолоду не привыкла к праздности и научилась рационально планировать свое время. Много успевает тот, кто много делает, — таким был девиз Серафимы Новицкой.
Ненавистная свекровь вместе со свекром отбыли на постоянное жительство в Израиль, и Сима вздохнула с облегчением. Правда, отъезду предшествовали долгие разговоры с сыном, но Гоша на уговоры не поддался. Серафима ни единой секунды не сомневалась, что никуда ее муж не уедет, но все же, когда он сам сказал: «Мы с тобой повязаны до самой смерти. Если бы ты согласилась поехать, то я бы еще подумал», — ее душа наполнилась гордостью.
“Нет, не зря я связала свою судьбу с Гошей, — думала она, нежно глядя на мужа. — Я выбрала настоящего мужчину и надежного спутника жизни”.
Если бы могла тогда Сима предполагать, что будет думать о муже спустя многие годы!..
Весьма довольная жизнью и собой, Алла вышла из ванной. Все замечательно, кроме проклятого гипса. Принять душ — проблема. Верный оруженосец купил подходящий полиэтиленовый чехол, в который она засовывала руку, а широкая плотная резинка охватывала плечо. Но мыться, орудуя одной рукой, — удовольствие так себе. Впрочем, если посмотреть на ситуацию под другим углом, то можно найти и позитив: рука, пусть на штифтах и скобах, но все же в наличии, а не ампутирована, через пару недель снимут гипс, — значит, нет повода печалиться.
Брызнув на сэра Персиваля водой, — тот посмотрел на хозяйку с немым укором, а для пущего эффекта сморщил нос и отчаянно расчихался, — Алла рассмеялась и, мурлыча себе под нос привязавшийся незатейливый мотивчик, отправилась на кухню.
Перс ее уже простил и, задрав пушистый хвост, степенно пошел следом. Иногда в нем прорывались прежние задатки шустрого, веселого котенка — папашины гены, — но чем старше он становился, тем больше в нем появлялось вальяжности настоящего персидского кота, сознающего, что он красавец и украшение жизни своих хозяев.
- Что, сэр Персиваль, желаете чего-нибудь отведать? — обратилась к нему Алла.
Хитрюга всем своим видом изобразил, что хозяйка все поняла правильно, и теперь ей желательно подтвердить свои слова соответствующими действиями.
Заботливая Зося Павловна, вняв советам Толика, презрела книжные рекомендации, и теперь для услады желудка привередливого Перса в холодильнике всегда стояла баночка с мелко нарезанным сырым мясом.
Когда хозяйка достала заветную баночку, мордашка Перса приобрела умильное выражение — мол, я тебя очень люблю, потому что ты понимаешь, чтолюблю я. Ко всем прочим своим причудам, Перс не желал есть лакомство из кормушки, а брал только с рук. И это маленькое пушистое существо быстро приучило всех домочадцев считаться со своими привычками.
Ритуал кормления любимца Алле нравился: она протягивала кусочек мяса Персу, а тот становился на задние лапки, цепко охватив ее руку передними, и хватал мясо. Но почему-то еда у него часто выпадала изо рта. То ли строение челюсти такое — у персов широкая мордочка, а не вытянутая, как у обычных кошек, — то ли слишком широко разевает ротик, то ли непривычно есть мясо кусочками, хоть оно ему очень нравится. Но если лакомство падало на пол, сэр Персиваль, проследив за ним глазами, переводил на хозяйку взгляд с безмолвной просьбой: “Подними, пожалуйста”. Поначалу Алла из принципа пыталась заставить его самого взять с пола оброненное мясо, но не тут-то было. Если хозяйка не поднимала упавший кусок, Перс садился на попу и ждал следующей порции. Ей так и не удалось его перевоспитать — не желал он брать с пола, и все тут! Так что процесс кормления затягивался надолго — каждый второй кусочек неизменно шлепался на пол, хозяйка его подбирала, опять совала питомцу в рот, но тут уж как повезет — Перс сумеет ли с ним справиться или опять уронит, и все пойдет по кругу.
