Но если Рита права и Сейфур переслал мне материалы в Москву, то мы еще встретимся с Красницким… врагами. Чего мне, естественно, не хотелось.
– Ладно. – Рита посмотрела на часы. – Мне пора. Еще покупки надо сделать. Не составишь компанию?
Я покачала головой.
– Нет настроения.
– Наоборот, шопинг бодрит и тонизирует.
– Согласна. Но не в моем случае.
– Как хочешь, тогда – пока. До встречи в Москве или… в Лондоне. – Рита усмехнулась. – Кто знает, может, ты еще вернешься сюда.
– Может… – с горечью сказала я.
Мы распрощались. Она отправилась в универмаг, а я домой.
Проснулась я в двенадцать часов. Предстоял насыщенный день.
Нужно было привести в порядок дом и купить билет в Москву. Здесь больше делать нечего, а оставаться дальше просто опасно. Чем скорее я уеду из Лондона, тем лучше.
День прошел как в тумане. Я купила билет, собрала вещи, привела в порядок клумбу. Нонна приезжает через три дня, но к тому времени меня уже здесь не будет.
Последний вечер. Я сижу в садике, пью вечерний кофе и курю.
Мои мысли все время возвращались к убитому Сейфуру, к Красницкому, к нашему последнему разговору. Я все испортила: мне нужно было завести разговор об «Атланте» в другой раз. Кто дернул меня за язык! Но сделанного не воротишь. Я во всем виновата сама. Если бы я могла повернуть время вспять, то ни за что бы не повторила этой ошибки.
И все-таки, несмотря ни на что, мне жаль покидать Лондон.
Я привыкла к этому городу. К его неспешному ритму, солидности и вместе с тем экстравагантности. Лондон называют серым и хмурым. Это не так. Мне повезло: во время моего пребывания в основном стояла хорошая погода, и я наслаждалась солнечными деньками.
Я привыкла даже к котам, к этим чертовым зверюгам, которые хулиганили на клумбе и гадили под кустами. Постепенно между нами установилось молчаливое взаимопонимание. Когда я сидела в садике и пила кофе, они высыпали на забор, наблюдая за мной. Причем возникали они в строго определенном порядке. Эрл Грей, Флинт, Рам, Жак и Нэнси. Наверное, старой кошке было трудно прыгать, и поэтому она появлялась последней. Мне будет их не хватать. Я решила сделать снимок на память, пошла в комнату и взяла фотоаппарат.
– Кис-кис! – позвала я.
Они не замедлили явиться.
Щелк! Щелк!.. Мои глаза застилают слезы. Щелк! Щелк!
Я опускаю фотоаппарат, и рыдания сотрясают мое тело.
Мне кажется, что в глазах котов я читаю сочувствие. Они понимают, что со мной происходит…
* * *
Я возвращалась в Москву в подавленном состоянии. Обычно мне нравится приезжать домой после командировок, ощущать легкое волнение – вот сейчас увидишь свое, родное. Дом, лавочку у подъезда, разросшиеся кусты, обнесенные зеленым низким заборчиком, ряд вывесок на соседнем доме: ПРОДУКТЫ – СПОРТМАСТЕР – ПАРИКМАХЕРСКАЯ. На этот раз все было иначе. Никакого драйва, сплошная тоска.
И дело не в том, что я не смогла спасти фирму. Какой смысл врать самой себе! В Лондоне я оставила что-то очень дорогое и близкое, мужчину, который был МОИМ.
Войдя в подъезд, я проверила почтовый ящик. Ничего. Только кипа рекламных объявлений и газет, которые я махом заснула в картонную коробку, стоявшую под лестницей. Туда жильцы дома сваливали ненужный газетно-бумажный хлам.
Дома я поставила в угол чемодан и, не раздеваясь, прошла в комнату. Раздвинула шторы. Свет хлынул в окно, и я прищурилась – слишком ярко. Контраст между унынием в душе и ярким солнечным светом показался таким очевидным, что я поскорее вновь задернула шторы.
Чтобы не предаваться воспоминаниям и хандре, я решила заняться домашними делами. Еще перед отъездом у меня накопился ворох грязного белья, которое я не успела постирать. Я сунула белье в стиральную машину, включила ее и принялась разбирать чемодан.
Звонок заставил меня вздрогнуть. С вешалкой в руке я прошла к телефону и сняла трубку.
– Алло!
Это был Славка Горячев.
– Как дела, Татьяна Владимировна? – спросил он. – С возвращением вас.
– Спасибо, Слав, – преувеличенно-бодро сказала я. – Вроде все нормально.
Слава – единственный сотрудник «Атланта», посвященный в истинную цель моей лондонской эпопеи. Я не должна демонстрировать ему свое расстройство. Я все-таки начальница, и мне полагается держать фейс в любую погоду и при любом раскладе.
Славка на том конце провода буквально замер. Он пытался понять по интонации, правду я говорю или нет. Оно и понятно: никому не хочется быть уволенным или постоянно жить под дамокловым мечом. Коллектив у нас уже сработавшийся, Слава – работник хороший, с перспективой карьерного роста, свое дело знает. И что я могла сказать ему? Правду? Ну не могла я резать по живому, тем более что надежда была, пусть слабая и призрачная, но – была. А она, как говорится, умирает последней.
– Все подробности потом, Слав, – опередила я его. – У нас там все нормально?
– Да, Татьяна Владимировна. Я вам полный отчет представлю. Вы завтра на работу выходите?
– Да, Слав.
– Тогда до свидания. Ждем вас.
– Всего хорошего.
Я дала отбой и легла на диван, тупо глядя в потолок. Кажется, кто-то сказал, что ожидание хуже смерти, и я была целиком и полностью согласна с этим философом.
Следующий звонок был от родителей.
– Алло! Танечка, ты уже приехала? – раздался в трубке взволнованный голос матери.
Еще в Лондоне я позвонила им накануне и сообщила, что завтра приезжаю в Москву.
– Да, мам.
– Мы с папой ждем тебя. Я испекла твой любимый яблочный пирог. Давай приезжай.
Настроение было паршивым, но поступить по-свински с родителями я не могла. Все-таки я у них единственная дочь, и они жутко волновались и переживали за меня.
– Хорошо, мама, – подавив вздох, сказала я. – Только душ приму и приеду.
Не успела я подойти к двери родительской квартиры, как она передо мной распахнулась.
– Мы тебя в окно увидели. – Мама радостно расцеловала меня в обе щеки, а отец обнял за плечи и подтолкнул вперед.
– Ну… проходи. Чего в дверях-то стоять.
В коридоре все родное и знакомое: вот, например, вешалка из темного дерева. Наверху была прибита доска с изображением парусника. Эту вешалку я привезла родителям из Праги, когда была там в командировке.
– Вот твои тапочки.
Я сунула ноги в ярко-желтые тапки с круглыми помпонами. Наверное, для родителей я была по-прежнему маленькой девочкой со смешными хвостиками и задорной улыбкой – как на школьных фотографиях.
Я прошла в большую комнату и села за стол, положив около ног пакет с подарками.
Здесь тоже все без изменений. Добротная румынская стенка из темного дерева, купленная в середине восьмидесятых, чешская хрустальная люстра. Напрасно я предлагала родителям сменить мебель и даже давала деньги. «Вся современка обязательно развалится, – уверял меня отец. – Не сейчас, так потом, годика через два-три. А с этой мебелью ничего не случится. Сделано добротно, крепко. Люди тогда работали на совесть»…
Единственным недавним приобретением в квартире были толстые икеевские полки для сувениров, которые я привозила родителям в подарок из поездок.
– Ну, как там туманный Альбион? – хохотнул отец. – Рассказывай, рассказывай. Мать, где там у нас вино хранится домашнее, которое нам тетя Тася дала? Тащи его сюда.
– Ой, ну я совсем уже, – с досадой сказала я. – Надо было мне в магазин сходить и продуктов купить. Как не подумала!
– Да что ты, – замахала руками мать, – у нас все есть. Сиди, не беспокойся.
– А может, мне сейчас сходить?
– Сиди, сиди. Мы тебя словно целую вечность не видели – дай насмотреться. А ты снова куда-то бежать собралась.
– Ну, смотрите, – шутливо повернулась я сначала в фас, потом в профиль. – Сильно изменилась?
– Похудела, – отметил отец. – Осунулась. Ты там хоть отдыхала или работала?
– Ну, пап! Конечно, работала. Я же говорила. У меня была срочная деловая поездка.
– Что ты на ребенка накинулся, – остановила его мать. – Не успела Танечка за стол сесть, как налетел. Дай ей поесть, расслабиться.
– Вот именно! А где тут пирог? – Я решила переменить тему. – Соблазнили, а я ничего такого не вижу.
– Ой, – засуетилась мать. – Одну минуту. Только сначала борщ. Первое нужно есть обязательно.
Я вздохнула: если у меня до сих пор нет гастрита, так это благодаря моей маме. У нее было железное правило: с утра – каша, в обед – первое. Без этого еда не еда.
– Давай, – согласилась я. – Тем более что в Лондоне я сидела без первого.
– Как это? – всполошилась мать.
– Так получилось. Ладно, мам, я вернулась, теперь буду питаться нормально.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Я съела полтарелки наваристого, вкусного борща.
– Все, больше не могу. А то пирог не влезет.
– Еще котлеты с картошкой есть.
– Нет, мам. Не хочу.
– Мать! Тащи вино и закуску, – прогудел отец. – Отметим Танино возвращение.
Мы выпили домашнее вино тети Таси, отдававшее терпким вкусом черной смородины, и я рассмеялась.
