заметке, датированной шестнадцатым марта, Оля с отчаянием говорила, что ему, кажется, нравится Светка, ведь она такая красотка, с идеальной фигурой, с модными шмотками и обувью, которая несчастной Оле даже не снилась. К тому же Светлана очень уверена в себе, для нее флирт – дело обычное, она даже на спор с подружками могла завести отношения с тем или иным парнем. По Светке сохла добрая половина одиннадцатого «В», где учились преимущественно мальчики. Возможно, этот мифический «Он» тоже был из этого класса? Оля упоминала, что Светка ходила на концерты, где выступал возлюбленный отличницы. Выходит, этот парень играет или поет в какой-то молодежной группе? Я поинтересовалась у Марии Васильевны, говорила ли ей дочь что-нибудь про концерты, в которых участвовали старшеклассники. Может, девушка сама хотела пойти на подобное мероприятие? Однако Золотова только отрицательно покачала головой. Я все больше удивлялась: неужели между матерью и дочерью были только официальные отношения и единственное, что интересовало Марию Васильевну в жизни Оли, так это сделала ли она домашние задания и какие оценки получила?
Предпоследняя запись в Олином дневнике внесла хоть какую-то ясность. Заметка оказалась короткой, написана она была третьего мая. Приведу текст дословно:
«Сегодня в школе было просто невыносимо. Я думаю, что еще один такой день – и я не выдержу, сломаюсь, как старый механизм. Я пыталась терпеть, но жить мне уже давно не хочется. Я схожу с ума. Мне уже не хочется ничего делать, я не могу ни учить эти параграфы, ни заниматься, ни просто читать. Я пытаюсь открыть книгу, но не понимаю, что там написано. Вместо того, чтобы переписывать в тетрадь примеры по алгебре, я начинаю рисовать какие-то закорючки, а потом их приходится замазывать, чтобы не переписывать все заново и не выдирать из тетрадки листы. Я не могу не думать о Соловьеве, иногда мне кажется, что я его ненавижу. Лучше бы его никогда не существовало, лучше бы я никогда не ходила в эту школу. Но сама мысль о том, что после выпускного я никогда его не увижу, сводит меня с ума. Может, это паранойя? Или как это называется? Навязчивые мысли? Зацикленность на одном? Надо узнать, были ли у нас в роду сумасшедшие. Если нет, наверное, я буду первой… Представляю, какой это удар будет для моей мамы. Она-то думает, что я хочу только учиться на отличные оценки и поступить в универ. Да сдались мне эти оценки! С какой бы радостью я променяла все свои знания, все эти проклятые пятерки на то, чтобы у меня была такая внешность, как у Светки. Я хочу, чтобы у меня была ее жизнь, а не это мое дурацкое существование. Она живет, а я прозябаю. Она ходит в дорогих шмотках, потому что у нее самая красивая фигура, самое красивое лицо, а я уродина. Я никому не нужна, я ничтожество. Она меня унижает, но ей это позволено, ведь она красавица, а я чудовище. Она может быть счастливой, а я обречена всю жизнь ненавидеть себя и весь этот мир. И завидовать ей. Она думает, что мне все равно, что меня можно постоянно доводить и ничего за это ей не будет. Да, я не могу ей ответить, потому что я боюсь ее. И мечтаю о том, чтобы быть такой, как она. Почему я – это не она? Почему?
Иногда мне кажется, что было бы лучше для всех, если бы я умерла. А зачем мне еще жить? Жить для мамы, потому что она родила меня для себя? Я не хочу этого. Я не просила, чтобы она давала мне жизнь. Почему она не сделала аборт? Если бы она уничтожила меня еще до рождения, мне бы не пришлось терпеть все эти унижения, всю эту грязь. Иногда мне очень хочется покончить жизнь самоубийством, я даже как-то зашла в аптеку, смотрела там снотворные без рецепта. Если купить препарат и выпить сразу десять таблеток, все будет так, как мне хочется. Но… но пока я не могу этого сделать. Из-за мамы. Она обрекла меня на это адское существование, и из-за нее я вынуждена страдать всю жизнь. Она говорит, что любит меня, но на самом деле даже она ненавидит меня, иначе она никогда бы не допустила всего этого… Не унижала бы меня своим чертовым платьем на выпускной, своей заботой, своей гордостью за меня. Я люблю ее и ненавижу одновременно, так же, как люблю и ненавижу Соловьева. Я никогда ей этого не скажу, но она во всем виновата…
Ладно, завтра многое прояснится».
Последняя запись в дневнике была сделана на следующий день. Она была очень короткой и непонятной для меня. Быстрым почерком Оля написала всего-навсего одно предложение:
«Если у меня не получится, то смысла дальше нет».
И все – на этом записи в тетрадке заканчивались. После заключительной фразы Оля к дневнику не притрагивалась, хотя тетрадь была исписана только наполовину. Но исчезла-то девушка позже! Почему она до этого времени ничего не записывала? Может, у нее не получилось то, о чем она говорила, и поэтому она не стала дальше вести дневник? Странно. Хотя… Вполне могло статься, что после своей неудачной затеи, какой бы она ни была, у девушки пропало всякое желание что-либо записывать. Но что она намеревалась сделать?
С этим вопросом я обратилась к Марии Васильевне, которая тенью стояла позади меня.
– Скажите, вы помните события, которые происходили с Олей в начале мая? – спросила я у женщины. – Ведь в майские праздники вы наверняка не работали, а Оля не училась, верно?
– Не совсем так… – произнесла Мария Васильевна. – Оля в каникулы все равно занималась, да у них и недолгие они были. Выходные только первое, второе и девятое, у старшеклассников в этом году решили так сделать. А я себе подработок набрала – помимо уборки еще и официанткой подрабатывала на другом конце города. Только никому об этом не говорите, пожалуйста…
– Неужели вы и отпуск себе никогда не берете? – поразилась я. – Нельзя же так на износ работать! Любой человек должен отдыхать, и ваша дочь, думаю, была не в восторге, что ее мамы никогда дома не бывает!
– Ну зачем вы меня так упрекаете? – вздохнула Мария Васильевна. – Я же работаю только для Оли! Представляете, сколько денег на репетиторов уходит? Одно занятие
