Потом дом заняли русские солдаты. У них очень кстати оказался морфий – Андрея ранило в ногу, и от боли он стонал не переставая. Инъекции на пару часов превращали мир в чудесную звенящую сказку, и небо казалось волшебно-голубым, и хотелось на него смотреть до бесконечности, а никакого страха не было и в помине. Через пару дней замолотила российская же артиллерия – и погибла та самая женщина, и ребята-бойцы.
Андрей жалел, что имени своей спасительницы он так и не узнал…
Измученный жаждой, Шульгин собрал все силы и выполз на улицу.
Страха у него больше не было. Собственная судьба волновала мало. Просто очень сильно хотелось пить…
Он полз, полз – и практически уткнулся в берцы. Поднял голову, застонал: «чех» с автоматом в руках ухмыляется, рожа бородатая. Боевик расстегнул штаны и помочился ему на лицо. Нанося колющие раны штык-ножом, заставил подняться на ноги и идти за ним.
Потом Шульгин поймет: с пленом ему повезло. Над ним особо не издевались, его не пытали. Просто сковали ноги, бросили в подвал. И по мере необходимости заставляли выполнять то строительные работы, то копать огород.
Андрей все реже думал о том, как там, в Москве, мать и отец. Все реже злился на Сашку, из-за которой он и оказался в сыром подвале. Он понял, что, сохранив жизнь, все же потерял главное – веру в людей и возможность придумать самый крутой комп. Ощущение времени для Андрея изменилось. Он стал различать смену сезонов, понял, что находится в горном ауле уже пять лет. Это означало катастрофу. Техника мчится вперед семимильными шагами. Задержавшись на старте, догнать потом уже невозможно.
Освобождение российскими грушниками, проводившими в селе какую-то спецоперацию, Андрей воспринял если не с полным безразличием, то без особой радости уж точно.
Он отчетливо понимал, что проиграл, потерял все, что ему было дорого. Поэтому жить дальше не имеет смысла…
– Сынок! Живой! Живой, слава господи! – причитала мать, похудевшая и постаревшая так, что Андрей ее едва узнал. – А мы сначала похоронку на тебя получили. А потом косточки твои из Ростовской лаборатории пришли, мы их и схоронили. Жаль отца, не пережил…
Андрею было не просто жаль – ему было ТАК БОЛЬНО, что облегчило бы эту боль только одно: смерть Сашки-сучки и Лехи-дурака. Но, как оказалось, расправляться уже не с кем. После своей подставы предатели куда-то слились, затихарились на пару месяцев. А потом вернулись в Москву, на ворованные деньги купили джип. И разбились на нем в тот же день, сразу же после того, как забрали тачку из автосалона.
Вспомнив о том, как быстро наркота превращает любую боль в чудесную светлую яркую сказку, Андрей подсел на героин.
Какое-то время он работал грузчиком, таскал ящики в супермаркете возле дома. Но такая работа не для наркомана, а больше ничего делать Андрей не умел.
И начался тот ад, через который рано или поздно проходят все родственники «торчков»: исчезающие вещи, украденные деньги, «Скорые», пока успевающие откачать после передоза.
Мама прятала деньги, так как понимала: если этого не сделать, Андрей в два счета спустит их на героин и в доме будет нечего есть.
Андрей ждал ее пенсии как панацеи. Представлял, как вкатит себе полноценную дозу. Не полкубика, чтобы отходняк снять, а нормально, по-крутому – и сразу в сказку.
Ну, вот и она. Вернулась. С деньгами…
– Андрей, нет! Я не дам тебе денег! Нельзя, хватит! Тебе надо лечиться!
Мама зажимала купюры в кулачке и прятала их за спиной.
Андрей в два счета разжал мамины пальцы, но она снова выхватила деньги, тогда он замахнулся и…
Тот взгляд матери, наполненный страхом и ужасом, хлестнул его плетью.
Он не человек больше.
Он может ударить или даже убить свою мать.
Сколько пацанов превратились в головешки в танках, разлетелись на клочки со взрывами снарядов – а он, Андрей Шульгин, выжил и стал дерьмом.
Отпустив мамину руку, Андрей пробормотал:
– Прости.
И пошел в наркологическое отделение больницы.
Если бы не Женька, его лечащий врач, Андрей бы сорвался.
Ломало его жестко. И даже потом, когда он понял, что уже может просто дышать, и ходить, и спать, и есть – и все это без наркоты, даже тогда все мысли были об одном. Выйти из больницы и ширнуться.
Только вот Женька…
Он был немногим старше Андрея. Но он так искренне любил своих наркош-пациентов, так радовался их успехам… Когда Андрея ломало, Женька неделю с ним по ночам сидел. Рассказывал, что каждую минуту, проведенную без наркоты, Андрей становится все более чистым, его организм адаптируется, перестраивается…
Он угощал пациентов мамиными пирожками и рассказывал анекдоты, жестоко ругал за срывы и поощрял малейшие успехи.
И Андрей больше просто не смог думать о том, как он ширнется после выхода из больницы. В глазах стояло укоризненное Женькино лицо – и Андрей понял, что предать врача не сможет. На своей шкуре знает: когда тебя предают, это больно.
В больнице постоянно ошивались какие-то чудики в оранжевых длинных рубашках. Они говорили с пациентами о Боге, учили дыхательной гимнастике и пению мантр.
Андрей по приколу как-то попробовал дышать животом и завывать:
– О‑м‑м‑м… О‑м‑м‑м…
Невероятно, но эти глупые фокусы действовали, приносили облегчение, снимали боль. Да и настроение вроде бы становилось получше.
Когда Андрей закончил лечение, Женька устроил его на работу. К своему родственнику – у того был магазин, где продавали ноутбуки.
Никто никогда не взял бы наркомана на такую работу. Но Женька, наверное, сумел как-то убедить владельца.
Андрей с утра до вечера находился среди гринбуков. И начинал чувствовать к Джонни Грину невероятную, испепеляющую ненависть.
Его ноутбуки были самым прекрасным, что только существовало на свете!
Андрей смотрел на фотографию Джонни, опубликованную в «Форбсе». И мысленно с ним разговаривал: «Ты похож на Иисуса Христа, Джонни Грин. У тебя карие глаза, каштановые волосы до плеч и такая улыбка, как будто бы ты готов обнять целый мир. Вот только меня обнимать не надо, сукин ты сын и мерзкий ублюдок. Я тебя ненавижу. В принципе в моей жизни сейчас осталось только одно – ненависть к тебе.
Мистеру Грину, впрочем, от этой ненависти не холодно и не горячо. Я прав? Конечно, прав; где ты и где я?! Кто ты и кто я?! Ты плевать хотел на таких мелких сошек вроде меня, они просто находятся за пределами твоей вселенной. Прибыли твоей компании исчисляются миллионами. Твоя улыбка не сходит с обложек глянцевых журналов. Тебя хотят все женщины мира, и ты – кумир всех подростков. На твоих комфортных, разбросанных по самым лакомым кусочкам мира виллах есть все условия для персонального рая. Ты, правда, раю предпочитаешь офис. Поэтому сегодня каждый владеет ноутбуком, планшетом или мобильником с зелененьким листочком – логотипом твоей компании. А если не владеет – продукция твоей конторы не из дешевых, но она того стоит, – то страстно жаждет владеть и копит бабки для того, чтобы зайти в грин-шоп и купить заветный девайс.
Ты действительно гений. Не признавать это глупо. Весь мир у тебя в кармане – и ты изменил этот мир, ты сделал его таким, какой он есть.
И все-таки я не могу согласиться, что твой успех – заслуженный. Ты, наверное, даже не подозреваешь, насколько тебе повезло, – ты родился в Штатах. Это вроде бы такая мелочь, которая на самом деле определила все.
Ты мог просто позволить себе паять свой первый ноут. Тебя не посылали подыхать в Чечню, ты не лечил простреленную ногу, ты не подсаживался на серьезную наркоту, потому что иначе перенести боль было невозможно (твоя марихуана, невинный наркотический петтинг, разумеется, не в счет).
Ты просто тупо родился в Штатах. Поэтому теперь где ты и где я?..»
Андрея мало волновало, что лично Джонни Грин никаким боком не виноват в обрушившихся на него бедах.
Он просто больше всего на свете захотел его уничтожить. И был этому очень рад. По крайней мере, ему хоть что-то захотелось в этой жизни…
Сначала он решил убить Джонни Грина.
А потом понял, как именно это сделает.
Ему помогут те самые чудики в оранжевых рубашках, которые бродили по больнице.
