И последнее «то ли» плохо. Очень плохо. Потому что сил все меньше, причем если физические пока держатся стоически, то ментальные ослабевшими руками цепляются лишь за упорство.
Он должен спасти сына, должен! Иначе… все зря? Он, Вика, Михаэль — зачем тогда все это? Шутки высшего разума?
Нет, испытание.
Или наказание?
Ты захотел нормальных человеческих отношений, тепла, любви, счастья? Совершенно забыв при этом, кто ты. Вернее, ЧТО ты. И среди КОГО ты живешь.
Не смог удержаться тогда? Ты ведь хотел — так ты сам себя убедил — всего лишь вырвать девушку из липких похотливых лап «белокурой бестии» и отвести ее к ближайшему поселку, где имеется связь. Но стоило Вике просто прикоснуться…
Вот и иди теперь, шагай на автопилоте, со свистом втягивая потрескавшимися губами колючий воздух. Колючий потому, что во рту пересохло до боли, казалось, что и туда добралось солнце и обожгло все внутри. Хотя солнца‑то как раз уже почти не было, оно подкатилось к вершине горы и кокетливо выглядывало теперь оттуда, приглашая в опочивальню.
А значит, он идет уже не меньше четырех часов. И никаких признаков человеческого жилья вокруг. Вообще.
Будь он в норме, легко смог бы настроиться на «прослушивание» окрестностей и отыскать людей. И даже тех жалких остатков ментальных сил, что у него были сегодня днем, вполне хватило бы…
Но жалкие остатки сейчас соскальзывали с монолита упорства, не в состоянии больше держаться. И низкий старт приняла копившаяся все это время боль — рецепторы вот‑вот перейдут в положение «вкл»! Спина ведь продолжала травмироваться, причем все сильнее, трещины сочились то ли кровью, то ли еще какой гадостью. Мокрые были, в общем.
Кай в изнеможении присел на поваленное дерево и с тоской осмотрелся по сторонам. Затем положил сына на мягкий мох и принялся разминать затекшие руки. Затекшие во всех смыслах — и мышцы окаменели, и повязки на ладонях заскорузли.
— Ничего, малыш, ничего, — прошептал мужчина, болезненно морщась, — мы не потерялись, не волнуйся. Мы просто немного сбили направление, но в целом идем в нужную сторону. Вон, видишь, там, где тот лохматый красный шарик, весь день уродовавший твоему папе спину, садится за горы, там запад. И он с правильной стороны от нас. Так что рано или поздно мы дойдем, вот только надо придумать, где переночевать. Идти по ночному лесу в том состоянии, в котором сейчас находится твой папа, не самое разумное решение. Надо отдохнуть. Папе. Ты и так целый день почти проспал… О, привет! — невольно улыбнулся он, увидев распахнувшиеся глазенки сына. — Выспался? Ну вот и хорошо, сейчас мы…
Что там придумал папа, Михаэль узнать не пожелал. Потому что понял, что ему мокро. И еще он ужасно, просто кошмарно проголодался! Так с ребенком обращаться нельзя!! Он уже давно толком не ел, мамочка все время плакала, а молока было очень мало!!! А в последний раз вообще ничего не было‑о‑о‑о‑о!!!!
Я ПРОГОЛОДА‑А‑А‑АЛСЯ!!!!!
— Да ты, парень, просто профессионал по части ора! — озадаченно проговорил Кай, подхватывая заходящегося в плаче сынишку. — Что случилось‑то? Чего скандалишь? Болит что‑то? Ну давай, скажи папе. Дай мне почувствовать, понять. Пусть я вымотан, но ты вроде — если судить по плачу — полон сил и энтузиазма, так что давай, подсказывай.
Мужчина прикрыл глаза и попытался настроиться на мальчика. Передавать он ничего не мог, но принимать‑то мог! Наверное. Ведь до сих пор с другими эмпатами общаться не приходилось.
И через пару мгновений Кай почувствовал, что у него свело желудок от голода и мокрая попка. И если первое ощущение порой приходилось испытывать, особенно когда, заработавшись, забывал перекусить, то второе в последний раз приходило около тридцати лет назад.
И нельзя сказать, что он сильно тосковал от разлуки.
— Я все понял, Михаэль, — тяжело вздохнул Кай, укачивая покрасневшего от плача сына. — Вот только что с этим знанием теперь делать? Чем тебя накормить, во что переодеть? Я рассчитывал, что мы доберемся до жилья гораздо раньше, а теперь, когда придется ночевать в лесу…
— АААААААААААААААА!!!!!
— Не аргумент. Ну нет у меня ничего, понимаешь? Нет! Потерпи, маленький, пожалуйста! Не кричи так! А то тебя могут услышать те, чей визит нам совсем не нужен. Особенно это касается клыкастых соплеменников Лока. Или мордастых моих. Соплеменников. Хотя мои сюда не заходят, они вообще из крысиной норы вылезают только по необходимости. Впрочем… — нахмурился Кай, тревожно оглянувшись по сторонам, — сегодня могут и вылезти. Меня ведь явно уже хватились или вот‑вот хватятся, и Грета отправит людей на поиски. Так что я тебя очень прошу, Помпончик, не плачь! Ты ведь хочешь увидеть маму?
Наверное, он хотел. Или просто почувствовал настроение отца, его эмоции. А может, тому была и иная причина, но мальчик прекратил плакать, причем резко. Только что выгибался дугой, заходясь возмущенным ором, и вдруг затих. И замер, судорожно всхлипывая и глядя прямо в глаза отцу.
Теперь Кай понял, отчего люди боялись смотреть в его глаза. Вернее, почувствовал. Фиолетовая пульсация завораживала, притягивала, гипнотизировала.
Остальных. Он же буквально слился с разумом мальчика в единое целое. Вернее, сейчас, когда разум ребенка был пока не развит, Кай просто слышал, видел и ощущал то же, что и его сын.
А ощущал он затаившуюся за стволами деревьев опасность. Причем эта опасность, переполненная жестокостью хищника, разделилась на пять частей, окружив небольшую полянку, на которой находились они с Михаэлем. Пять сгустков мрака со всполохами охотничьего азарта.
— Так вот почему ты перестал плакать, — еле слышно произнес Кай, лихорадочно соображая, что теперь делать. — Только поздновато, тебе не кажется? Но ничего, не бойся, с тобой все будет хорошо. Вон, видишь то дерево? А в нем — довольно большое дупло, ты должен туда поместиться. Там тебя никакой хищник не достанет. Нет, о рыси мы даже думать с тобой не будем, договорились? Сейчас главное — спрятать тебя, освободив этим папе руки. А потом…
Что он собирался сделать потом, Кай придумать не успел. Прятавшиеся за деревьями хищники решили, видимо, что реальной опасности этот человек для них не представляет. Железной палкой, плюющейся огнем, от него не пахнет, а вот сладким нежным мясом человеческого детеныша — пахнет. Да и сам человек тоже должен быть довольно вкусным, потому что не старый еще, и мяса на костях много.
Так что хватит прятаться за деревьями, охота будет легкой, а пиршество — долгим.
И пять серых силуэтов, рыча и капая слюной, вышли из‑за деревьев и начали медленно зажимать добычу в кольцо. Добежать до спасительного дерева Кай уже не успевал…
Безвыходность, дикая нелепость, абсурдность ситуации — на самом деле позволить хищникам сожрать не только сына, но и себя! — сдвинули что‑то внутри вычерпанного, казалось, до донышка Кая. Словно каменную плиту, скрывавшую неведомый раньше запас сил. Неприкосновенный запас, на случай крайней необходимости.
И фонтан силы выплеснулся наружу, заставив воздух вокруг мужчины и ребенка буквально завибрировать.
— Ну давайте, — Кай поднялся во весь рост, крепко прижимая к груди сына, — подходите, красавцы! Ближе!! Ближе!!!
Хищники на мгновение приостановились, озадаченные странным поведением добычи, принюхались — огнем все еще не пахнет. Правда, непонятно откуда появилось и стало нарастать ощущение опасности, инстинкты буквально взвыли: «Бежать! Спасаться!»
Но голод оказался сильнее. И вообще — что такого опасного в окровавленном, едва стоящем на ногах человеке и его детеныше? Атакуем!
И они рванули. Все вместе. Захлебываясь рыком и слюной. Вот она, добыча, стоит, не убегает! Рвать! Грызть! Убивать!
Рвали. Грызли. Убивали. На полянке повис густой, тошнотный запах свежей крови, клацали челюсти, с хрустом ломались кости, затихали предсмертные хрипы…
Через несколько минут все было кончено.
Посреди поляны каменным монументом замер высокий стройный мужчина с ребенком на руках. А вокруг него подергивались в предсмертных конвульсиях пять загрызших друг друга волков.
Монумент вдруг зашевелился, странными, рваными движениями переступил тело ближайшего к нему хищника и направился в лес.
Но смог пройти всего несколько шагов.
А потом ноги монумента словно подломились, и он рухнул на землю, последним усилием прикрыв собой ребенка.
Странное какое пробуждение! Это что же такое он вчера делал, что уснул на животе? И как это некоторые постоянно спят в такой жутко неудобной позе? Дышать трудно, грудная клетка толком подняться не может, повернутая вправо шея затекла, руки в плечевых суставах — тоже. Потому что лежат (руки) над головой, словно у собравшегося нырнуть пловца.
И в целом мироощущение препоганейшее — тошнит, слабость дикая, даже пошевельнуться толком не может, в голове пусто до легкого эха, во рту пересохло…
