– Эта случайно попавшая к вам собака знала, что в вашей школе в стене лежит тротил. Она подавала, как ее учили, сигнал. Но до поры до времени никто ее не понимал. Пока один человек не обратил внимания на странное поведение старательной Уржаны… Он не хуже собаки знал, что замуровано в стене. Хотя бы потому, что два года тому назад сам пристроил взрывчатку в канал электрического кабеля во время ремонта, когда в классах устанавливали новые бра для развития художественного вкуса учащихся. Поняв, что собака представляет опасность, он, этот хорошо знакомый вам человек, принял решение собаку уничтожить. Однако сам сворачивать голову вашей Уржане не стал: он был уже слишком важной шишкой в иерархии террористической организации, которая замыслила нанести удар по так называемым сливкам общества, убив их детей. Да, он стал важной шишкой и слишком чистым господином, чтобы марать руки о собаку. И тогда был нанят Филипп Степанович Крошев, человек пьющий и нищий, известный в округе как просто Филя. Но просто Филя пожалел собаку, отдал ее за бутылку водки малознакомому человеку. Собаку увезли на дачу. Мы ее нашли. А Филя был, как вам известно, убит. Тот, кто не захотел лично связываться с собакой, не погнушался задушить своими руками беднягу Филиппа Степановича Крошева. Он же убил Константина Туза, сына ваших знакомых, телохранителя одного из ваших учеников. Потому что бывалый Костя-капитан встречался на прежней своей, военной, службе с проводниками служебных собак и, естественно, заподозрил неладное. Он ринулся к вам – поделиться своими опасениями. Ему и в дурном сне не могло привидеться, что школа «Капитан» была приговорена еще до своего основания и вы являлись главным исполнителем этого дьявольского замысла. Вы пытались к тому же уверить нас в вашей заинтересованности в расследовании. Мы должны были думать под вашу диктовку. Но мы, как говорят рыбаки, не повелись на мормышку…
– Это фантазии, фантазии, – перебила Далила Рафаиловна и принялась открывать сумочку, в которой находился ее белоснежный платочек.
Я подумал, что глупо прятать платок в сумку, если он может понадобиться в любую минуту, – у женщин имеется масса способов не убирать его далеко: положить в кармашек, засунуть за манжет рукава кофточки (на ней была именно такая кофточка), наконец, просто зажать в кулаке. Но Далила Рафаиловна вовсе не собиралась промокать свои безупречно очерченные глаза. В ее руках появился маленький (зажигалки бывают крупней) блестящий пистолет.
– Ах ты, уродец недоношенный, – не взвизгнула, не вскрикнула, а просто выговорила она, произнесла с огромной внутренней силой. И навела оружие на Валерия.
И в тот же миг погас свет. Погас свет и раздался выстрел.
Сухой щелчок выстрела и звук осыпающегося стекла. Два луча ручных фонариков выхватили из мрака поднявшуюся с кресла Далилу Рафаиловну, к ней стремительно приблизились две тени, и один из «апостолов» защелкнул на ее запястье наручники. Нырнувший на пол за мгновение до выстрела Валерий поднялся на ноги и щелкнул выключателем на подлокотнике кресла. Зажегся свет, и я увидел, что, во-первых, разбито окно и, во-вторых, комната наполнена народом. Кроме Петра и Павла, «опекавших» даму, здесь были полковник Калганов, сосед Петр Сергеевич и мой тезка Евгений. Кроме них, двое неизвестных мне людей: один с видеокамерой – он направлял объектив то на Далилу, то на Валерия, то на разбитое окно, другой с рулеткой – он замерял, кажется, все, что можно было замерить, и записывал цифры в блокнот. И вдруг я увидел завуча злополучной школы, мужа Далилы Рафаиловны Самсона Георгиевича. На него было больно смотреть. Я подумал, что ни гром среди ясного неба, ни землетрясение, погубившее родных и близких, нельзя было сравнить с тем, что на него навалилось. Он и не понимал пока сути происходящего.
– Далила! – дико закричал он. – Далила!!! Объясни, что все это значит!
Она посмотрела на своего мужа с такой брезгливостью, от которой профессору впору было сойти с ума. И вдруг произнесла слова, подобных которым, я уверен, он не слышал от нее ни разу за их не такую уж короткую совместную жизнь. Она сказала:
– Пошел на хуй, слизь!
О-ля-ля!
В комнате наступила тишина.
И в этой тишине раздался негромкий голос полковника Калганова:
– Не спускать глаз. Не отпускать от себя ни на миллиметр. Ни в туалет, никуда.
– В туалет-то… – пытался робко возразить один из «апостолов».
– Никуда. Вместе с ней. Плевать на все. Вытирать ей нос своим платком. Чесать, где чешется. Она должна быть жива. Хоть обосранная, хоть голая – ваше дело. Жива. Ясно?
– Так точно.
– Так точно.
Наш сосед и мой тезка подписывали какие-то бумаги.
Я понял, что это связано с покушением на Валерия – акты или протоколы. Потом мне объяснили, что покушение это, этот выстрел, было в общем-целом срежиссировано самим Валерием. Потому что иначе получить санкцию на арест Далилы Рафаиловны не представлялось возможным: у нее имелись немыслимо высокие покровители. Бред, если подумать…
Народ стал покидать нашу боевую штаб-квартиру. Ушли сосед и тезка.
Хватаясь за стены, наподобие слепца, ушел Самсон Георгиевич.
«Апостолы» вывели Далилу Рафаиловну.
Полковник Калганов попросил меня одеться и подойти к своей машине:
– У нас не хватает транспорта. Вы уж не откажите.
– О чем вы, полковник!
Я оделся и направился к «Москвичу».
Дюймовочки с собачкой поблизости не наблюдалось. «А ключи-то, ключи», – подумал я.
Однако в машине кто-то был.
На заднем сиденье.
Двое на заднем сиденье.
– Ключ, будем говорить, в замке, – раздался знакомый голос.
Я сел за руль, включил двигатель и оглянулся.
Рядом с Юрием Архиповичем сидел человек в черном пальто и тирольской шляпе.
Его правая рука была пристегнута наручником к подголовнику пустующего переднего места.
Его левая рука была пристегнута к правой руке Юрия Архиповича.
Пистолет же «Макаров» находился в левой руке отставного лейтенанта.
Я и не знал, что он может стрелять с обеих рук.
– Трогай, – раздался за моей спиной голос Архипыча. – Я буду говорить, куда.
Мы поехали.
Я плакал. Я лежал на спине на своем диванчике в нашей с Валерием служебно-бытовой квартире, и слезы лились из моих глаз беззастенчиво и бесконечно. Валерий принес мне теплого чаю, который вонял какими-то каплями, заставил выпить. Я подчинился. Помогло, но частично. Трясти меня перестало (до этого трясло), а слезы не прекращались.
Час назад мы смотрели по второму каналу криминальную хронику. При нашей теперешней деятельности это стало необходимо.
Чаешь
И вдруг. Самоубийство в морге.
Верней, не в морге – возле его дверей. Возле дверей морга больницы номер 18-А.
Сама пришла к моргу, позаботясь о том, чтобы с ней после смерти было меньше возни.
Молодая женщина, на вид 25–30 лет. Без документов. Одета в синие джинсы, черную куртку и черный свитер. Всех, кто знает эту женщину, просьба сообщить по телефону…
Вот ее портрет крупным планом.
Здесь-то меня и затрясло, и Валерий утащил меня к моему дивану.
Позвонил межгород. Женский голос попросил Валерия.
По акценту несложно было догадаться, что звонят из Эстонии. Взяв трубку, мой друг пришел в сильное волнение. «Ряд волшебных изменений милого лица»
– так, кажется, сказал поэт. Валерий то улыбался, то хмурился, то растерянно хлопал ресницами. Я счел за должное удалиться в свою комнату, хоть все равно не понимал ни слова: говорили по-эстонски. У меня имелось занятие, достойное отважного сыщика: заполнение налоговой декларации. Не так уж трудно было догадаться, кто вызвал смятение в душе мужественного директора сыскного агентства «Луч». Первая любовь, такая счастливая в детстве и такая трагическая в отрочестве и юности, напомнила о себе снежным московским вечером в день католического и лютеранского Рождества. Я ни разу не видел женщины с красивым именем Анна-Мария, ни разу не слышал ее голоса, но моментально «навел резкость». Все-таки странно, что он так разволновался. Странно, странно. Анна-Мария – это такое далекое прошлое! С тех пор все поменялось: люди, семьи, государственный строй. С тех пор у Валерия была Лика, и не стало Лики. С тех пор у меня была Ева, и не стало Евы. Но не обо мне, не обо мне речь, не обо мне… Я отложил налоговую декларацию и отправился на кухню. Достал из холодильника шампанское, шоколад, яблоки и мандарины. С детства Валерий привык отмечать 25 декабря Рождество Христово, вот я и приготовил ему маленький сюрприз. Подносик красочный тоже купил заранее в «Тысяче мелочей». И свечку толстую. Водрузил все великолепие на поднос и вплыл в комнату с самым торжественным видом.
