Они вышли из машины в закутке, где цвела сирень и скрывался небольшой деревянный дом на две семьи. Коричневая краска кое-где облупилась. Крыльцо как будто вросло в землю. Ане показалось, что родной дом ей просто снится, а потому он немного не такой, как на самом деле. Давно она не была здесь. Утоптанная глиняная тропинка сразу напомнила раннее детство. Видимо, это были ее первые сознательные воспоминания. Коричневая ровная тропинка и зеленая трава. Правда, раньше она была гораздо ближе к глазам.
Сколько раз по краям этой тропинки выискивала она подорожник, чтобы прилепить его на разбитую коленку. А из этого окна, выходившего в маленький светлый коридорчик, тринадцатилетняя Аня выбиралась, чтобы сбегать на первое свидание у реки с соседским Валькой. Помнится, они ужасно замерзли. Костер, который обещал ей Валька из сырых веток, не загорался. Аня села на поваленное дерево и через некоторое время с визгом вскочила и забегала, как ошпаренная. Муравьи стройными рядами решили пройти домой прямо через Анину штанину.
Мария Петровна, поставленная Аней в известность о постояльцах, еще вчера вечером как заведенная готовила на кухне. А потому машину пропустила. Зато сколько было радости, когда Аня тихонько подкралась к ней на кухне и нежно обняла сзади. Мария Петровна, разгоряченная хлопотами у плиты, заметно смутилась, здороваясь с холодноватой красивой Светланой и долго вытирала руку о фартук, прежде чем протянуть ее гостье. А Ванечке обрадовалась ужасно.
— Пойдем-ка со мной, мой сладостный. А меня тетя Маша зовут. Знаешь, что я тебе покажу? Уууу… Ты такого никогда не видел.
Ванечка, сразу признав в тете своего человека, доверчиво за ней пошел.
— Ну наконец-то пацан в доме появился, — неожиданно обрадовался ему и Алексей Иванович. И Аня подумала, что, может быть, именно этого ее папочке и не хватало в жизни. Что возиться с девчонкой?.. А Ване он наверняка покажет истлевшие буденновки дореформенной Красной Армии и белые кости буланых коней. Вот мальчик обрадуется…
Аня позвала Свету наверх. Пошел за ними и Корнилов. Лестница непривычно заскрипела под его тяжелыми шагами. Там, прибранная и чистенькая, была ее девичья комната. И ничего в ней с ее отъезда не изменилось. Широкая тахта была покрыта покрывалом и цветными подушками. В углу возле стены сидел большой игрушечный медведь, с годами почему-то уши его стоять устали и мягко прилегли, сделав его похожим на печальную охотничью собаку.
Окна выходили на обе стороны дома и были до половины закрыты белыми, с мережкой, занавесками. А сверху видны были верхушки деревьев дальнего елового леса.
— Вот здесь будешь с Ванечкой жить. Это моя комната. Пусть с Бобиком моим поиграет, — сказала она, подкидывая на руках свою детскую игрушку. — Если что надо — маме скажи.
— Спасибо, Ань. — Света поставила на пол сумку. — Я пойду погляжу, как они там с Ванькой.
— Да, Света, — сказал преградивший ей путь Корнилов. — Ключи от машины давайте. Я найму какого-нибудь мальчика, чтоб отогнал ее ночью на стоянку. Путь думают, что вы в городе прячетесь и сами ее переставили. А телефон свой отключите. На звонки вам лучше не отвечать. Кстати, некто Судаков с вами встречался?
— Да уж, — сказала Перейкина, поджав губы. — Лучше бы не встречался… Я, конечно, понимаю, такая работа… Наверное. Но такие вопросы мне еще никто не смел задавать. Я даже грешным делом подумала, что хорошо, что Влада уже нет. И не надо мне со всем этим разбираться и страдать. Что было, то было. Точка поставлена. Нечего и ворошить.
— Скажите, Света, — Аня с удивлением смотрела, как Корнилов на глазах превращается в «легавого», желающего застичь подозреваемого врасплох, — кто убил Влада Перейкина?
Света выдержала его взгляд, и ни один мускул не дрогнул на ее лице.
— Это я бы хотела узнать от вас! — ответила она, потом, видимо, вспомнила, при каких обстоятельствах ведется беседа, и смягчила в своем голосе сталь. — Миша, я не имею об этом ни малейшего представления. Нас с Ванькой даже не было с ним рядом. Вы же знаете, мы были на Ривьере.
— Да что с тобой, Медвежонок? — озабоченно спросила Аня Корнилова, когда Света вышла из комнаты. — Ты сам на себя не похож…
— Откуда ты знаешь, когда я похож на себя, а когда нет? — оскалился на нее Корнилов. — Ведь ты же не можешь знать, Аннушка, каков я на самом деле.
— Моя повидавшая виды мамуля придумала чудный афоризм. — Аня потянула Корнилова за рукав и усадила рядышком на тахту. — «Самого дела на свете не существует». Ведь все кругом только и твердят — «на самом деле». Так и ты. А вот когда ты на себя похож — это я чувствую. Сердцем.
— Немножко не так, Анюта…Ты чувствуешь, когда я не на себя похож. Ты чувствуешь, когда я на него похож! На того, кто тебе нужен. — И добавил, вздохнув: — Вот и я на него стараюсь быть похожим. А значит, меня настоящего не существует…
— Эх… Философ доморощенный… — Аня ткнулась носом ему в шею. — Хватит, Корнилов. Это на тебя просторы земли русской так действуют. Пофилософствовать тянут. Еще Салтыков-Щедрин заметил, что русские отличаются тонкой душевной организацией, потому что всегда им есть куда уйти. Не надо притираться к соседу. Не надо вырабатывать терпимость. Не нравится — сел и уехал в глушь. Вот она — загадочность русской души. Просто сучки не пообрублены.
— У японцев в тесноте, значит, не души, а деревца-бонсай?
— Да. Посмотри, какие они вежливые. Зато у них простор внутри, а чувство долга — часть души. У нас же все наоборот. Протест в почете. Раззудись рука… Выплывают расписные…
— Вот и мне иногда кажется, что на нашей земле хватит места для каждого.
— Это правильно… На нашей земле, под нашим дубом, точно хватит. Пойдем обедать, Медвежонок. А то тебе обратно уже скоро выезжать…
Солнце золотое — совсем не преувеличение, потому что в тот вечер иначе его не назвал бы даже сугубый реалист и прагматик. Золото это растекалось на западе, а легкие облака вокруг озарялись таким червонным сиянием, что глаз было не оторвать. Как будто Боженька погасил верхний свет, а вместо этого включил уютный торшер с оранжевым абажуром.
И так же, как оранжевый абажур кому-то кажется символом мещанства, так и слишком красивый закат на картине вызывает снисходительную улыбку. «Так не бывает»… Однако жизнь показывает, что бывает и не так!
Берег у довольно быстрой здешней реки был горбатый, как кит. Он щедро порос зеленой травой, одуванчиками и сиреневыми ароматными медоносами. А громадная сосна с рыжей теплой корой заботливо раскинула ветви над женщинами, сидящими, словно две Арины Родионовны, над маленьким Сашей.
Аня со Светой сидели на теплой траве. Маленький Ваня бегал по зеленому лугу и ловил квелых к вечеру капустниц и шоколадниц.
— Осторожно только, крылышки ей не порви. Она же живая! Посмотри и отпусти! — кричала сыну Света, а потом продолжала тихо рассказывать Ане о том, что наболело. Но ни разу Света не дала волю своим эмоциям. Она была сдержанна. Высокомерие понемногу отошло на второй план, и осталась просто очень сильная женщина. Перейкина видимо была старше Ани лет на семь. Но это становилось Ане понятным только сейчас, когда она слушала Свету. Определить же возраст на глаз возможным не представлялось.
— Судаков… Ты не представляешь себе, что это за Судаков такой. Я у них под подозрением, видите ли… Представляешь, наша милиция нас бережет, называется. Позовешь на помощь, а они тебе руки за спину. Хоть кого-то схватить для отчетности. Этот Судаков утверждает, что у меня могли быть мотивы. У него вот такой список всяких баб, которыми Владик интересовался. А я за это должна была его убить. Я ему объяснять ничего не стала… Что мне ему объяснять? Что у нас были другие отношения? Подписка о невыезде… Вот Владик бы смеялся…
— Вань, смотри, кого я тебе поймала! Иди сюда! — помахала рукой Аня, зажав в ладошке божью коровку. — Во! Смотри! Божья коровка, полети на небко! Там твои детки кушают котлетки! Полетела!
— Коровки котлет не едят. Они вегетарианцы, — сказал Ваня.
— Ну ты и слова знаешь… Вундеркинд!
— Да он еще не то тебе расскажет… Папа научил… — Аня напряглась, но слез за этими словами не последовало.
— А что значит — у вас были другие отношения? Ты его не ревновала? — осторожно спросила Аня, когда Ванечка опять унесся, озвучивая свой бег недавно освоенной буквой «РРРР».
— Долго рассказывать…Я вообще знаю, почем фунт лиха в этой жизни. Я в Нальчике выросла. Жила себе, жила. На фармацевта училась. Сделала флюшку после сессии. Нам без нее зачетки не выдавали. Бац, — закрытая форма туберкулеза. В наше-то время! Да на теплом юге! Все… Жизнь закончилась… На год в больницу. Режим строгий, как в тюрьме. Чтоб заразу не разносили. Год, Аня! Этот год из моей жизни вычеркнут!
— Ужас, — качнула головой Аня.
