– Дядя Витя что?
– Ах, Шура, ты ж ничего не знаешь… Мама из-за него вены себе вскрыла. Любила она его. Много лет любила. И ждала, что он на ней женится. Но не дождалась, как ты понимаешь… И умерла.
– Ты это серьезно?
– Куда уж серьезнее, – горько улыбнулась Вера. – Я как узнала, так его возненавидела… Я и сейчас… – Она отставила чашку, но тут же придвинула и стала барабанить по фарфору пальцами. – Но когда Стаса полюбила, запретила себе плохо думать о его отце. Оправдания ему находила, а главное, думала – все прощу только за то, что благодаря ему на свет появился человек, с которым я хочу прожить всю жизнь…
Она замолчала.
– Мы твою маму хотели помянуть, – нарушила тишину Шура. – Давай?
Вера кивнула и шумно втянула шампанское. Потом задумалась о чем-то, глядя в одну точку.
– Что ты будешь теперь делать? – спросила Шура, имея в виду сегодняшний день. Видя, в каком Вера состоянии, она хотела побыть с ней и занять ее чем-нибудь.
– А что мне остается? Только ненавидеть. Уже обоих.
– Да я не об этом…
Но Вера будто не слышала ее реплики.
– А дяде Вите я все же отомщу. Теперь можно. И потом уеду.
– Куда? Опять к тетке?
– Нет, далеко уеду. Туда, где ничто не напомнит о злом роке, довлеющем над женщинами семьи Чаек…
Она схватила чашку и, залпом выпив шампанское, с размаху швырнула ее в стену. Толстый, второсортный фарфор раскололся не на мелкие кусочки, а на два уродливых куска, которые упали на пластиковый стол. Вера взяла в руки тряпку, смахнула осколки в ведро и обыденно проговорила:
– Ты, Шур, извини, что выгоняю, но мне надо делами заняться. Пока!
И пошла в комнату, где засела за компьютер.
Постояв немного в прихожей и убедившись в том, что Вера не замечает ее присутствия, Шура покинула квартиру.
* * *
Вера шла по коридору, чеканя шаг, как солдат на параде. Она на самом деле ощущала себя солдатом, только не на парадном плацу, а грязным, потным, злым бойцом с передовой, который вот-вот с криком «ура» ринется в атаку.
– Вера Николаевна! – окликнула ее секретарша Радугина. – Вера Николаевна, да куда же вы? Вам разве назначено?
– Да, – бросила Вера через плечо и шагнула к двери в кабинет.
– Но у меня не записано…
Чайка тряхнула волосами, дернула дверь за ручку и вошла.
– Вера? – удивленно проговорил Виктор Сергеевич, подняв голову над бумагами, лежавшими на столе. – Привет. Проходи, садись.
– Здравствуйте, – сухо приветствовала Радугина Вера.
– Ты по делу или у тебя ко мне личный вопрос?
– У меня есть к вам вопросы, но, боюсь, вы на них не ответите.
– Не понимаю тебя…
– Хотя один задам! – грубо оборвала его Вера. – Вас хоть иногда мучает совесть?
– Перестань разговаривать со мной в таком тоне! – вскипел Радугин. – Ты что себе позволяешь?
– Так что там с совестью, Виктор Сергеевич? Мысли о маминой смерти вас мучают или вы уже давно выбросили из головы воспоминания о женщине, которая любила вас настолько, что, когда вы ее бросили, посчитала за лучшее покончить с собой?
Виктор Сергеевич побледнел. И как будто меньше ростом стал. Вера впервые видела его таким.
– Ты знаешь? – спросил он хрипло. – О нас с Ульяной?
– Знаю.
– Но откуда?
– Из маминого дневника. Она записывала в него все свои переживания… – Вера почувствовала, что к горлу подступает ком. Но плакать было нельзя, поэтому она кашлянула и продолжила: – Мать посвятила вам всю себя. Многие годы вы были центром ее Вселенной. А она для вас, кем была она? Той, чья слепая любовь тешила ваше самолюбие?
– Ты ошибаешься, Вера… Ульяна много значила для меня.
– Вот уж в чем я как раз не сомневаюсь! Кому неприятно осознавать себя центром Вселенной.
– При чем тут это? – Радугин поморщился. – Я бы предпочел, чтобы Ульяна более спокойно ко мне относилась…
– Вы должны были ее отпустить сразу, как только решили, что не хотите разводиться. Ведь вы не хотели, правда? А мать пичкали «завтраками» лишь для того, чтобы держать ее при себе!
– Нет, все не так. Я метался между двумя женщинами и долго не мог принять окончательного решения… Многие годы!
– Но все же приняли! А маме не сказали. Продолжали врать, обещать, держать ее на привязи своими сказочками… – Вера подалась вперед. Ее карие глаза покраснели, щеки покрылись пятнами, и сейчас она очень походила на себя маленькую. На того самого Опарыша, которого дразнили и во дворе, и в школе. Но теперь никто бы не посмел обозвать ее, потому что Вера излучала такую силу духа, что Радугин почувствовал себя неловко под ее пронизывающим взглядом. – Так почему же, Виктор Сергеевич? Почему вы ее не отпустили?
– Я не мог, понимаешь, не мог…
– Почему?
– Но это же так очевидно! Я любил ее, Вера!
– Да бросьте!
– Иначе я настоял бы на том, чтоб она прервала беременность.
– Что? – Вера привстала, но тут же опустилась обратно на стул. – Мама была беременна от вас?
– А ты разве не читала в дневнике?
– Нет… Ничего такого там не было… – Вера стала лихорадочно вспоминать мамины записи, пытаясь обнаружить в них хотя бы намек на «интересное положение», но так и не смогла. – И что же стало с ребенком?
– Он не родился, – после долгого молчания ответил дядя Витя. – У Ульяны случился выкидыш, и она очень переживала…
– Тогда почему мама ничего об этом не написала?
– С какого времени она начала вести дневник?
– Когда мы переехали в новый дом.
– А забеременела она от меня за год до переезда.
– Так вы были знакомы раньше?
– Да. И именно я помог Ульяне получить квартиру. Похлопотал…
– Поразительно, – прошептала Вера. – Я думала, вы скрывали свой роман десять лет, а оказывается, больше…
– Мы познакомились с Ульяной, когда тебе был годик. Она гуляла с коляской, а я ехал на машине и окатил ее грязной водой из лужи. Мне было ужасно неудобно, но я не намеревался останавливаться и извиняться, поскольку очень торопился, но вдруг увидел ее лицо… Любая другая на ее месте скорчила бы злобную мину и крикнула бы вслед что-нибудь ругательное. Ульяна же стояла потерянная, утирала лицо рукавом и плакала. Я дал задний ход, вышел из машины, попросил у нее прощения и предложил довезти до дома. Она, естественно, отказалась. Да и коляска не поместилась бы в машину. Но я все равно проводил ее… Она шла, а я ехал рядом, и мы болтали…
– Все это прекрасно. И романтично… И, возможно, будь мама сейчас жива, я даже поблагодарила бы вас за те драгоценные минуты, которые вы дарили ей. Но мамы нет! Она умерла из-за вас. Из-за вашей гордыни или малодушия, не знаю…
– Не надо делать из меня козла отпущения, Вера! – возвысил голос Виктор Сергеевич. – Да, возможно, я виноват перед Ульяной, но я же не подталкивал ее к самоубийству! Многие, если не все женщины переживали и переживают подобные ситуации, но они не режут себе вены, не травятся, не вешаются… Вот ты бы из-за несчастной любви или малодушия своего избранника покончила бы с собой?
– Я – нет.
– Вот видишь!
– Но я – не Ульяна. Я другая. А вы знали, какова она, моя мать. Ведь вы с ней больше десяти лет были вместе!
– Я не мог представить, что она решится на суицид. Правда, она постоянно твердила, что покончит с собой, если я брошу ее, потому что существование потеряет для нее всякий смысл, но думал – просто пугает, чтобы иметь надо мной власть… – Виктор Сергеевич сделал паузу, потянулся за стаканом, но махнул рукой и просто сглотнул ком в горле. – И еще я ей не верил из-за тебя. Ульяна тебя очень сильно любила, и я не допускал даже мысли, что она может бросить свою девочку, у которой, кроме нее, никого на свете нет…
– Так, все, хватит! – вскричала Вера. Она боялась, что, если он продолжит говорить, все иссякнет: и ненависть, и решимость и ей придется покинуть кабинет, не сделав того, что планировала. – Виктор Сергеевич, я пришла не за тем, чтобы выяснять отношения. Для себя я давно все решила и записала вас в свои враги сразу, как прочла дневник и узнала правду. Теперь пришел ваш час получить по заслугам…
Вера раскрыла сумку, которую держала на коленях, и засунула руку в одно из отделений.
– Ты собираешься меня убить? – стараясь держаться спокойно, спросил Радугин и принялся шарить под столешницей. Руки его подрагивали, выдавая страшное волнение. – Но это глупо, Вера… Тебя же посадят!
– Мысль убить вас посещала меня, не скрою, – ответила она. – Но я ее отмела. Так что не надо вызывать охрану, Виктор Сергеевич.
Радугин смотрел недоверчиво и руки из-под столешницы не убирал.
– Я даже не собираюсь доводить вас до самоубийства, хотя такое мне тоже в голову приходило. А все потому, что плохо знала вас. Сейчас же, поработав на вас, я поняла – броню Виктора Сергеевича Радугина ничем не пробьешь. Ее можно только немного повредить, и что я постараюсь сделать…
Вера достала из сумки дискету. Радугин сумрачно взглянул на нее и спросил:
