Дуарте в задумчивости потер подбородок.
— Так доклад комиссии вас удивил?
Александр покачал головой.
— Ужаснул, мой дорогой друг, ужаснул.
* * *
В Риме слухи множились, как сорняки. И скоро пошли разговоры о том, что Провидение лишило Хуана жизни, потому что злонамеренные братья Борджа, как и сам Папа, спали с Лукрецией.
Джованни Сфорца с большой неохотой согласился на развод, но начал бороться с пересудами о причине развода встречными обвинениями семьи Борджа в инцесте. Эти скандальные слухи вскорости достигли Флоренции. И Савонарола вновь пылко вещал о том, что «ложный Папа распространяет зло».
Александра же эти страсти нисколько не трогали. Он подыскивал дочери нового мужа. И наиболее желаемым кандидатом ему представлялся Альфонсо Арагонский, сын короля Неаполя.
Симпатичный молодой человек, высокий, светловолосый, обходительный, как и его сестра Санчия, незаконнорожденный, получил от отца титул герцога Бисельи, что увеличило его доход и подняло статус. Более того, родство семьи Альфонсо с Фердинандом послужило бы укреплению союза Папы и испанского короля, дало бы Александру тактические преимущества в спорах с правителями городов-государств, расположенных к югу от Рима.
Пока Александр строил планы на будущее, молодой Перотто каждый день привозил в монастырь Сан-Систо письма, в которых Папа сообщал о том, как движется бракоразводный процесс.
За это время Лукреция и Перотто стали добрыми друзьями. Они рассказывали друг другу разные истории, пели под аккомпанемент гитары Перотто, гуляли по саду. Он поощрял ее в стремлении к личной свободе, и впервые она наслаждалась жизнью, выскользнув из-под жесткой опеки отца.
Лукреция, все еще юная, и обаятельный Перотто, держались за руки, делились секретами, после обеда часто сидели на траве, и Перотто вплетал цветы в длинные золотистые волосы Лукреции. Она снова обрела способность смеяться, ожила, почувствовала себя молодой.
Однажды Перотто прибыл с известием о том, что Лукреция должна вернуться в Ватикан и принять участие в заседании высшей церковной комиссии, которая принимала решение о разводе. Лукреция пришла в ужас. Сжимая пергамент трясущимися руками, расплакалась. Перотто, к тому времени уже по уши влюбившийся в Лукрецию, хотя никогда не говорил ей об этом, прижал ее к груди, чтобы успокоить.
— В чем дело, моя сладенькая? — в тревоге спросил он, отбросив формальности. — Что причинило тебе такую боль?
Она уткнулась лицом в его плечо. О ее беременности знал только Чезаре, но теперь ей предстояло появиться перед церковной комиссией с большущим животом и утверждать, что она — девственница. Поверить ей мог только слепой. Если бы ее отец или кто-то еще узнал о ее состоянии, потенциальный жених, Альфонсо Арагонский, мог отказаться от предложенной чести. Хуже того, враги могли потребовать приговорить к смерти ее и брата, да и отец мог лишиться папского престола.
И Лукреция, довериться все равно было некому, поведала Перотто всю печальную историю. После чего он, благородный рыцарь, предложил не признаваться в связи с братом, а заявить, что отцом ее еще не родившегося ребенка является он, Перотто. Конечно, такое признание не обойдется без последствий, но они будут не столь серьезными, как в случае предъявления обвинений в инцесте.
Предложение Перотто тронуло и испугало Лукрецию.
— Но отец прикажет тебя пытать, потому что под угрозой окажется мой будущий брак, призванный усилить его позиции в Романье. Разумеется, слухов и так полно, но доказательств-то не было, а вот теперь… — она похлопала себя по животу и вздохнула.
— Я готов отдать жизнь за тебя и церковь, — ответил Перотто. — Я уверен, что за добро моих устремлений Господь вознаградит меня, независимо от того, какое решение примет Святейший Папа.
— Я должна поговорить с моим братом, кардиналом, — колебалась Лукреция.
— Скажи ему все, что считаешь нужным, а я готов к любым страданиям во имя любви. Ибо последние месяцы стали лучшими в моей жизни.
Он поклонился и отбыл. Но лишь после того, как она вручила ему письмо брату.
— Письмо это должен получить он, и только он. Ты знаешь, какая мне будет грозить опасность, если оно попадет в чужие руки.
* * *
По приезде в Рим Перотто немедленно встретился с Папой, чтобы сообщить, что Лукреция на шестом месяце беременности и отец ребенка — он. Умолял Папу простить его за то, что злоупотребил оказанным ему доверием и клялся, что готов к любому наказанию, дабы искупить свою вину.
Александр внимательно слушал Перотто. В какой-то момент на его лице отразилось недоумение, но он определенно не вышел из себя, не разозлился. Лишь приказал молодому испанцу никому, безо всяких исключений, ничего не говорить. Объявил, что Лукреция останется в монастыре до самых родов. Невесты Христовы поклялись в верности церкви, а потому он мог не сомневаться в том, что они будут хранить ее секреты.
Но оставался логичный вопрос: что делать с ребенком?
Естественно, Альфонсо и его семья не должны были знать о его существовании. Никто не должен был, за исключением его самого, Лукреции и, конечно, Чезаре. Даже Хофре и Санчия могли оказаться в опасности, если откроется правда. И оставалось надеяться, что Перотто и под пыткой не выдаст страшной тайны.
Когда молодой человек собрался уходить, Александр спросил:
— Как я понимаю, ты никому об этом не говорил?
— Ни единой душе, — подтвердил Перотто. — Любовь к вашей дочери запечатала мои уста.
Александр обнял его.
— Береги себя, — напутствовал он Перотто. — Я ценю твою искренность и смелость.
Покинув Папу, Перотто зашел к кардиналу Борджа, чтобы отдать ему письмо сестры. Чезаре побледнел, читая письмо, в удивлении вскинул глаза на Перотто.
— В чем смысл твоего признания? — спросил он.
Перотто, с гитарой через плечо, улыбнулся.
— Моя любовь — моя награда.
У Чезаре учащенно забилось сердце.
— Ты кому-нибудь говорил?
Перотто кивнул.
— Только его святейшеству.
Чезаре с трудом удалось изгнать дрожь из голоса.
— И его реакция?
— Он держался спокойно и тепло проводил меня.
Чезаре встревожился. Он знал, что внешнее спокойствие отца верный признак того, что он вне себя от ярости.
— Поезжай в Трастевере и спрячься там, — посоветовал он Перотто. — Если тебе дорога жизнь, никому ни слова. Я подумаю, что можно сделать, и вызову тебя, как только вернусь из Неаполя.
Перотто поклонился и направился к двери.
— У тебя честная душа, Перотто! — крикнул вслед Чезаре. — Прими мое благословение.
* * *
В Риме Лукреция, на восьмом месяце беременности, поднялась перед двенадцатью членами церковной комиссии. Даже одежда свободного покроя не могла скрыть ее состояния. Но в монастыре она ела мало, много молилась и спала, так что, с заплетенными в косу золотыми волосами и чистеньким розовым личиком, выглядела юной и невинной.
Увидев ее, трое кардиналов наклонились друг к другу и начали перешептываться, но вице-канцлер, кардинал Асканьо Сфорца, взмахом руки призвал их к тишине. Потом предложил Лукреции говорить, и она произнесла речь, написанную для нее Чезаре на латыни, говорила так хорошо, держалась так скромно, что очаровала всех кардиналов.
Они начали совещаться, а Лукреция, сидя перед ними, достала носовой платок, чтобы промокнуть слезы.
— Вы уж простите меня, святые отцы, если я еще раз попрошу вас проявить ко мне снисхождение, — она опустила голову, а когда подняла, глаза ее вновь наполнились слезами. — Пожалуйста, примите во внимание, какой у меня может быть жизнь без детей, которых я не смогу держать на руках, заботиться о них. Неужели своим приговором вы лишите меня узнать страсть объятий мужа, его ласк? Заклинаю вас, в вашей доброте и милосердии, пожалуйста, аннулируйте этот неудачный брак… в котором нет места любви.
Никто не возразил, когда Асканьо поднялся, повернулся к Лукреции и объявил, громко и твердо: «Femina intacta!» Девственница. В тот же вечер она уехала в монастырь, чтобы ожидать появления своего первенца.
* * *
Когда Перотто приехал в Сан-Систо, чтобы сообщить, что ее развод окончательно оформлен, а переговоры о ее бракосочетании с Альфонсо, герцогом Бисельи, успешно завершены, глаза Лукреции наполнились слезами.
— Как только родится ребенок, его у меня заберут, — грустно сказала она Перотто, когда они сидели в монастырском саду. — И мне больше не разрешат видеться с тобой, потому что в скором времени я выйду замуж. Так что этот день для меня и счастливый, и грустный. С одной стороны, я более не замужем за человеком, которого не люблю, с другой — теряю ребенка и самого близкого друга.
Перотто обнял ее, чтобы утешить и ободрить.
— До того самого дня, когда я попаду на небеса, ты будешь жить в моем сердце.
