– Знаешь, с женщинами мы сегодня отложим, – повесил нос Петя. – Когда ты уехал, я вышел в сортир. Не к столу будет сказано, у меня с конца закапало. Кажется, триппер намотал.
Казакевич присвистнул. Вон непруха.
– Я подозреваю, меня та самая заразили, ну, светленькая такая, вертлявая. Ну, четыре дня назад, вспомни. Она ещё на той съемной хате плясала на столе, а под столом ширинку мне расстегнула.
– А, эта, – вздохнул Казакевич. – Ну и блядь. Редкостная. Такая за десятку в церкви стриптиз исполнит. Техника безопасности – не пустое понятие. Говорил ведь тебе…
Казакевич не закончил фразу, только рукой махнул. Доброе настроение улетучилось, даже выпить на посошок расхотелось. Не было двенадцати, когда они вернулись в квартиру Казакевича. Жена Серафима ещё не спала. Остаток вечера пришлось провести в её обществе. На кухне расставили пивные бутылки, порезали красной рыбы.
– Многое сегодня успели сделать? – спросила Сима.
Жена была уверена, что Казакевич мотается по Москве с Петей, устраивая его служебные дела. «Господи, весь вечер придется врать и отвечать на тупые вопросы Симы», – с тоскливой мукой подумал Казакевич. Все в мире меняется, и только жены остаются прежними.
– Да, успели многое, – ответил Казакевич и мрачно покачал головой. – Даже очень многое.
– Вы где-то ужинали? – не отставала вежливая Сима, не понимавшая, что своим присутствием тяготит мужчин. – Хорошо провели время?
– Очень хорошо, – Пятя почесал мошонку.
Вскоре разошлись спать. Казакевич заперся в своем кабинете. Он дважды пересчитал деньги, которые должен был завтра вручить Валиеву, положил их в пластиковый пакет, запер в ящике стола.
Он долго ворочался на скрипучем кожаном диване. Наконец, не выдержал, открыл секретер и махнул двести водки. До сих пор он не изменял привычкам, а из всех видов снотворного отдавал предпочтение сорокаградусной.
* * * *Возможно, Тимонин задохнулся бы дымом и тихо скончался от удушья, но ветер, неожиданно поменявший направление и набравший силу, спас его. Ветер подул в сторону пожара, рассеял, отогнал удушливый дым, задышалось легче. Тимонин, глотнув свежего воздуха, пришел в чувство.
Он долго сидел на земле, борясь с головокружением, разглядывал свою исцарапанную грудь и руки в сухих чешуйках запекшейся крови. Через четверть часа он смог подняться, подхватив портфель, побрел по лесу, спотыкаясь на пеньках и кочках. Через час он достиг торфяного поля, со всех сторон окруженного лесом. Поле дымилось. Тимонин не стал выходить на открытое место, а пошел опушкой леса по краю поля.
Через четверть часа он наткнулся на крошечное обмелевшее болотце. Поставив портфель на сухую землю, он сбросил с себя ботинки и латаные штаны. Зашел на середину болотца, где вода доходила до щиколоток. Затем повалился грудью в теплую тину, перевернулся на бок и стал глотать грязно-бурую воду широко раскрытым ртом.
Казалось, в жизни он не пробовал ничего вкуснее.
Напившись, Тимонин уселся посередине болотца, выплюнул изо рта песок, земляные комочки, пальцем снял с зубов прилипшую к ним гнилую траву. Еще раз ополоснув грудь, грудь и ноги, он поднялся, выбрался на сушу, нарядился в штаны и ботинки. Метрах в пятистах впереди он увидел широкую лесную просеку, вдоль которой торчали опоры высоковольтной электролинии. Вот она, дорога, которая ведет к людям. Чтобы срезать путь, он пошел через дымящееся поле.
Подошвы ботинок быстро нагрелись, пропускали жар тлеющего торфа. В эту минуту Тимонин понял смысл поговорки «земля горит под ногами». Не разумом, собственной шкурой понял. Пришлось снова свернуть в лес. Наконец, он выбрался на просеку и пошел по траве, надеясь рано или поздно выйти к населенному пункту, деревеньке или поселку.
Тимонин и вправду был близок к цели. Высоковольтная линия электропередачи пересекала автомобильную магистраль всего в четырех с половиной километрах от того места, где он находился. Оставалось последнее усилие, час с небольшим пути…
Ветер снова стих, дым наползал на просеку со всех сторон, но здесь с дороги было трудно сбиться. Прошагав пару километров, Тимонин услышал за спиной отчетливый механический шум, доносившийся с неба. Он остановился, повертел головой. Шум приближался. Со стороны леса по направлению к просеке низко на медленной скорости летел вертолет МИ-8 ядовито зеленого цвета.
Тимонин мгновенно оценил ситуацию.
Он рванулся вперед, запрыгал, замахал руками. Нет, он не мечтал обратить внимание летчиков на собственную персону. Он хотел предупредить экипаж вертолета о близкой опасности. Если опоры электролинии ещё слабо угадывались в дыму, то высоковольтные провода оставались совершенно невидимыми. Вертолет летел слишком низко, запросто мог зацепить их лопастями винта или пропеллера, корпусом или шасси.
– Поднимайтесь выше, – заорал Тимонин не своим голосом. – Выше, выше.
Он оступился на высокой кочке, потерял равновесие и через секунду растянулся на земле.
* * * *За слоистым дымом пилоты не видели человека, метавшегося внизу. Вертолет был пассажирским вариантом Ми-8, имел двадцать шесть посадочных мест. Сегодня на борту находились лишь все три члена экипажа, включая бортового техника, напосившегося посмотреть на пожар сверху. Плюс трое пожарных из района, осматривающих горящий лес, местный эколог и лесничий.
Вертолет лесной авиационной охраны перебросили сюда только вчерашним вечером из другого района области для разведки горящего лесного массива, отслеживания новых очагов возгорания. День только подошел к середине, а летчики уже успели совершить два вылета. Когда вертолет подлетел к высоковольтной линии, штурман заканчивал связь с пожарными, находившимися на земле в трех километрах к западу.
– Накал – три, Накал – три, я Голубь, – орал штурман, стараясь покрыть голосом шум моторов и винта. – Новых возгораний в квадрате семь не вижу. Повторяю… Прием…
Сквозь треск помех, шипение и свист донесся ответ пожарных.
– Голубь, я Накал – три, сделайте ещё круг, возьмите севернее. Кажется, там новое возгорание. К нам прибыли две машины с водой. Берите севернее. Прием. Повторяю…
– Севернее?
Штурман вертолета совершенно не знал местности, он имел при себе старую карту, на которой не была нанесена свежевырубленная просека и новенькие опоры электролинии.
– Поднимайтесь, – орал снизу Тимонин, махая руками. – Ну, выше давай, выше.
Тимонин чуть не сорвал голос, закашлялся от дыма. Но вертолет, словно назло ему, спустился ещё ниже. Его шасси едва не касалось макушек высоких елей. Машина медленно приближалась к проводам электролинии. Тимонин решил, что теперь столкновения уже не избежать, если только не произойдет чуда. Но чуда не произошло.
Вероятно, в последние секунды перед аварией командир корабля заметил перед собой огромную металлическую рогатку и даже провода линии, но ничего уже не успел предпринять.
Передняя часть вертолета впечаталась в верхнюю часть опоры. Удар был такой силы, что кабина смялась в гармошку. По сторонам разлетелись стекла и мелкие части обшивки. Опора высоковольтной линии стала медленно заваливаться на сторону, но не упала. Устояла, повиснув на толстых, как морские канаты, проводах.
При ударе об опору несущий винт с пятью цельнометаллическими лопастями оторвался он вертолета. Продолжая с чудовищным свистом стремительно вертеться в воздухе, винт диаметром двадцать один метр, пролетел над головой Тимонина, сбив его с ног воздушным потоком. Описав дугу в сотню метров, винт, как ножом, срезал макушки ближних деревьев, перевернулся в воздухе, с корнем выломал пару могучих берез, срезав верхний слой почвы, и опустился в лесу.
Вертолет камнем упал вниз. Двигатели продолжали работать до момента падения. Окружающий мир содрогнулся, когда шеститонная машина достигла земли.
Забыв о страхе, Тимонин, находившийся в ста метрах от места катастрофы, бросился к упавшему вертолету. Машина сломала шасси и лежала на брюхе. Продираясь сквозь высокую сухую траву, он наткнулся на переднюю искореженную ударом часть вертолета. Через выбитые стекла заглянул в кабину, вернее в то тесное сплющенное пространство, которое осталось от кабины.
* * * *Утром Казакевич позвонил на службу, сказал, чтобы машину за ним не присылали. Он вышел на кухню, никого. Видеть сейчас жену особенно не хотелось. Но, к счастью, Сима работала, нет, не из-за денег. Из-за каких-то своих, непонятных Казакевичу принципов. Из-за своей самостоятельности, ещё черт знает из-за чего…
Выпив минералки, он стал бродить по квартире, ожидая звонка Валиева из телефона-автомата и условной фразы бригадира. По этому сигналу можно с легкой душой выезжать в Химки и рассчитываться с азербайджанцем. Но ожидание затягивалось. Проснулся Петя. В одних трусах он приперся на кухню, уселся на стул, широко раздвинул ноги. Почесывая рукой больное место, стал тупо разглядывать голую стену и, наконец, подвел итог раздумий.
