Карпушин.
Остальные члены его семьи послушно последовали за главой семейства и поднялись со своих мест.
Больше никто не обмолвился ни словом. Тимофей Савельевич искренне хотел проводить семейство Карпушиных на железнодорожный вокзал, но Юрий Геннадьевич не позволил ему сделать это. Он вежливо, но в категоричной форме попрощался с Тимофеем Савельевичем, поблагодарил его за услуги, оказанные их семье, после чего велел своим домочадцам следовать за ним, оставив нашего героя в некоторой растерянности, которая усугублялась новой проблемой, которую ему подкинули Карпушины. А именно, что делать с оставленной ему урной с прахом?
Однако прошедший день был и так чересчур наполнен событиями, и заниматься ещё и тем, что могло подождать, уже не стоило. Поэтому Тимофей Савельевич убрал урну с прахом в пакет и повёз её к себе домой.
Оказавшись в родных стенах, наш герой вновь почувствовал неимоверную усталость, которую влекли за собой его заботы по восстановлению честного имени Людмилы Стрельцовой и возвращении её тела семье. И Тимофей Савельевич едва успел разуться, скинуть пиджак и дойти до дивана, как тотчас уснул. И лишь на следующий день, когда голова его немного посвежела, он снова посмотрел на пакет, стоящий у него в коридоре, и начал думать.
Если он отнесёт эту урну в полицию, как того хотел Юрий Карпушин, то это вряд ли обрадует туманогорских полицейских. Хотя Тимофей Савельевич был уверен в том, что в урне находится прах пропавшей гражданки Анохиной, доказать это сейчас будет невозможно. А потому никто и браться не будет за такое безнадёжное дело. А добавлять лишнюю головную боль родной полиции Тимофей Савельевич не хотел. Поэтому он решил поступить так: навестить сожителя Анохиной и вручить ему урну с прахом. Пусть он похоронит свою бывшую подругу по-человечески, потому что никто другой это делать точно не будет. Пусть этот человек развеет прах в каком-нибудь памятном для них двоих месте и будет жить со спокойной душой, зная, что его любимая женщина нашла упокоение. И Тимофей Савельевич вновь надел свой пиджак, прихватил пакет с урной и отправился по адресу Лавочкина Николая Ильича, чьи данные имелись в материалах расследования. Благо, на календаре была суббота, и имелись все основания считать, что гражданин Лавочкин находится сейчас у себя дома.
Поднявшись на второй этаж четырёхэтажного кирпичного дома, Тимофей Савельевич подошёл к нужной двери и поморщился. Входная дверь в квартиру была старой, и в некоторых местах на ней имелись заметные вмятины. И насколько убого выглядела квартира, располагавшаяся за этой дверью, приходилось только догадываться. Но Тимофей Савельевич решил, что следует надеяться на лучшее и нажал на дверной звонок. И вскоре Лавочкин Николай Ильич, собственной персоной, появился на пороге.
Это был мужчина лет пятидесяти, но выглядел он старше из-за глубоких морщин на лице и землистого цвета кожи. Он был трезв, что уже являлось удачей, и Тимофей Савельевич заговорил с ним.
– Николай Ильич, если не ошибаюсь?
– Он самый, – ответил мужчина, стоящий в дверном проёме. – Что надо?
– Я хотел поговорить с Вами по поводу Вашей жены, – вежливо произнёс Тимофей Савельевич, но Лавочкин прервал его.
– Я не женат и никогда не был, – сказал он.
– Простите, я неточно выразился, – тут же поправился Тимофей Савельевич. – Я по поводу Вашей гражданской жены.
– Я уже сказал, что не женат! – громким голосом повторил Лавочкин и собрался захлопнуть перед Тимофеем Савельевичем дверь, но тот выставил вперёд ногу, чтобы не позволить хозяину квартиры сделать это.
– Я по поводу Надежды Васильевны Анохиной, – уточнил Тимофей Савельевич, надеясь окончательно прояснить ситуацию.
– Надюшка объявилась? – мигом заулыбался Лавочкин, обнажив два ряда прокуренных зубов. – Что ж ты, мужик, сразу не сказал? Проходи! Побазарим!
Тимофей Савельевич не стал отказываться от этого предложения и прошёл в квартиру.
Как и следовало ожидать, внутренняя обстановка жилища была крайне скромной, если не сказать убогой. На стенах – выцветшие отклеивающиеся обои, некоторые розетки были обуглившимися, а некоторые вообще отсутствовали. Вместо них торчали оборванные провода. Мебели было мало, да и ту, вероятно, произвели не менее полувека назад. Зато на некоторых стенах висели старенькие ковры – свидетельства былой роскоши.
Лавочкин проводил своего гостя на кухню и сразу же предложил выпить за встречу.
– Я сегодня выходной! Могу себе позволить!
– А где Вы работаете? – автоматически спросил Тимофей Савельевич, хотя совершенно не собирался ни о чём расспрашивать Николая Ильича.
– Грузчиком в супермаркете, – ответил тот, открывая холодильник.
Лавочкин достал из холодильника кусок сырокопчёной колбасы и четвертушку чёрного хлеба. И Тимофей Савельевич отметил про себя, что в сообразительности Николаю Ильичу не откажешь: в холодильнике хлеб дольше не портится, да и тараканы туда не заберутся.
Затем Лавочкин водрузил на стол бутылку водки.
– Стаканы с полки достань! – обратился он к Тимофею Савельевичу.
– Вообще-то я не пью, – вежливо ответил наш герой.
– Больной что ли? – тут же предположил Лавочкин.
– Да, с давлением проблемы, – честно ответил Тимофей Савельевич.
– Ну, по маленькой-то можно? – стал настаивать Лавочкин.
– В том-то и дело, что нельзя. Врачи запрещают.
– Врачи и не такое придумают! – с видом знатока произнёс Лавочкин. – Нет такой болезни, которую нельзя было бы вылечить водкой!
После этого он сам достал себе стакан.
– Но я не настаиваю, – сказал Лавочкин, открыл бутылку и плеснул себе щедрую порцию горячительного. – За Надюшку! – добавил он и выпил всё содержимое стакана.
Затем он отломил кусок хлеба и принялся жевать его.
– Так что с Надюшкой-то? Она с тобой сейчас живёт?
– Нет, – покачал головой Тимофей Савельевич. – Не со мной.
– Да? – слегка удивился Лавочкин. – А что тогда пришёл?
– Рассказать про Надежду Васильевну, – ответил Тимофей Савельевич.
– А что про неё рассказывать? Она мне не жена! Пусть живёт, как хочет! Я её упрекать не стану.
– Боюсь, что с ней случилось несчастье, – грустным голосом произнёс Тимофей Савельевич.
– А ты не бойся! Она – баба боевая! Умеет за себя постоять! Особенно, когда под этим делом! Ей палец в рот не клади! – тут же охарактеризовал свою бывшую сожительницу Лавочкин, после чего взял в руки колбасу и, даже не нарезав, принялся есть.
– Именно такой я её себе и представлял, – проговорил Тимофей Савельевич, глядя на то, как Николай Ильич старательно разжёвывает колбасу.
– А тут представлять не надо! Так оно и есть, – подтвердил Лавочкин умозаключения своего гостя.
– У меня для Вас грустные новости, – вновь стал подводить хозяина к цели своего визита Тимофей Савельевич. – Есть основания полагать, что Надежда Васильевна скончалась.
– Да? – в ответ протянул Лавочкин, и недоверие отразилось на его лице. – Шутишь, что ли?
– Нет, не шучу, – серьёзным тоном ответил наш
