Заканчивался учебный год. В школе всем уже все было известно. Катя постаралась будто бы случайно распустить слух среди одноклассников о своем новом статусе и о том, что Зойка только что вышла из психушки. И когда Зоя пришла в класс, она стала больной птицей, на которую тут же слетелась стая стервятников, чтобы пощипать ее тельце. Дети жестоки, им бы только найти повод. А тут повод был – лучше не придумаешь. Но, к их удивлению, Зоя не плакала, не огрызалась, не оправдывалась, а только молчала и так смотрела, что подходить к ней уже не хотелось. Через несколько дней издеваться стало не интересно. Улей поутих, и только кличка «придурошная» прилипла к ней вместо имени.
Дни проходили за днями. А обосновавшаяся внутри нее ненависть все росла и росла, сплетя поближе к сердцу себе уютный домик из терновых веток, иголками которых были поступки ее близких и не близких людей. Ненависть крепла с каждым днем, подпитываемая гостеприимной хозяйкой, зрела, обтесывалась, смаковалась и в один момент оформилась в совершенно взрослую барышню, занявшую своими размерами не только место у сердца в своем колючем домике, а все остальное пространство. Прошло время и постепенно добрая девочка, любящая дочка, славная подруга, ласковая воспитанница начала свой новый жизненный этап. А это, как говорится, уже совсем другая история.
Москва. 1948—1950-е годы
– Дорогой, мне кажется, что любимая нянюшка заслужила себе отдых. Лиза неплохо справляется со своими обязанностями. А Полина старенькая, ей уже тяжело. Иногда зайду в кухню – она сидит, а еда подгорает. Или смотрю в окно, а она с сумками еле плетется, прям сердце разрывается. А предлагаю отдохнуть – обижается, – сказала как-то Наталья Владимировна мужу, когда они собирались спать.
– Наташенька, Полина уже давно стала членом нашей семьи. Как же я могу ее выгнать?
– Володя, ну кто же говорит про выгнать! Пусть она живет у себя. Ну ты говорил, у нее же есть где-то комната в коммуналке. Во-первых, там соседки, ей не будет скучно, есть с кем поболтать, вечер скоротать за разговором, отдохнуть по-человечески, как ей уже положено, а не то что здесь – посуду намывать. Во-вторых, мы будем продолжать ей жалованье платить, девочки будут ее навещать, и она пусть ходит к нам на все праздники и просто в гости. Володенька, пойми, она уже старый, усталый человек, и ей необходим покой. Кому, как не тебе, врачу, это понимать. Раньше я еще сомневалась. Но после этой недавней истории, – Наталья прикрыла глаза и помотала головой, как бы стряхивая с себя неприятные воспоминания, – я сделала окончательный вывод, что у нашей Полины, как это ни печально, уже происходят умственные возрастные изменения.
Владимир Михайлович вздохнул и взял жену за руку.
– Ты права, дорогая. Я поговорю с ней.
А история произошла такая. Утром Полина приготовила обед и собралась пойти на рынок. На обратном пути навестить свою приболевшую приятельницу, занести ей продуктов, помочь прибраться, чайку попить и вернуться аккурат к возвращению девочек из школы. Благо еда готова и только останется ее подогреть. Отпросилась специально у хозяйки. Уже доехала до рынка, хватилась, а кошелька-то и нет. Сначала подумала, что карманные воришки украли, потом вспомнила, что трамвай был полупустой и за деньгами она всегда следит. Делать нечего – пришлось возвращаться.
Зашла в квартиру и, услышав мужской голос, замерла в размышлении – Владимир Михайлович, что ли, пришел? Вот хорошо, что вернулась. Хоть чаем напоить, устал небось. Прислушалась – не он. Голос раздавался из-за прикрытой двери спальни. Полина тихонько приблизилась, да так и застыла на месте, не в силах шевельнуться. Говорил брат Натальи Владимировна:
– Ну что, шлюха, ложишься под своего однорукого доктора?
– А хотя бы и ложусь, тебе-то что?
– Хорошо с ним? Как он трогает тебя?
– Убери лапы. А если скажу, что хорошо?
– Ишь ты, как заговорила. Дамочку теперь будешь из себя интеллигентную корчить, а суть-то все та же. Было бы хорошо, меня бы не позвала.
Послышалась возня, потом приглушенный скрип кровати и стоны Натальи, не выражающие ничего, кроме наслаждения.
Бедная Полина, не осознавая того, что происходит, нашла в себе силы тихонько выйти из квартиры и на улице, дав волю слезам, как могла быстро побежала к метро, потом от метро на автобус, бегом-бегом к доктору на работу.
* * *
Наташа вся растрепанная, в съехавших чулках и распахнутом халате, с совершенно удовлетворенным видом лица, шествовала в ванную. Но когда она увидела в коридоре пустую корзину, с которой нянька ходит за продуктами, блаженная улыбка исчезла, и мозг заработал на полных оборотах. Эта старая ведьма все знает. Если она ушла, то только к Володе. Вот мразь. Вернулась, прокралась и все подслушала. Ну я тебе устрою. Она ворвалась в спальню. Степан развалился голый на кровати.
– Вот ненасытная стерва! – довольно усмехнулся он. – Еще хочешь?
– Быстро в ванную и одевайся. – Она швырнула ему одежду.
– Да что случилось, дура, объясни!
– Потом. Быстро! – Он ушел, а Наталья стала лихорадочно заправлять кровать.
Пометалась по квартире. Потом, легко шлепнув себя по лбу, словно о чем-то догадалась, побежала на кухню, сняла с антресолей ящик с инструментами. Принесла в гостиную, отодвинула кресло, стамеской отогнула плинтус, аккуратно пережала клещами электропровод и надломила его. Включила свет – не горит. Отлично! В довершение ко всему притащила стремянку, поставила под люстру. Степан вошел, увидел Наталью с инструментами:
– Ты чего задумала, извращенка?
– Заткнись, идиот. Нянька слышала, чем мы здесь занимались. Садись и чини провод.
Она едва успела выйти из ванной, по-домашнему прибранная, как в квартиру влетел Владимир Михайлович с рыдающей и прячущейся за его спиной Полиной. «Брат» заканчивал заматывать провод изолентой.
– Володенька, дорогой. – Кинулась к нему удивленная жена. – А ты раньше освободился? Вот и хорошо, пообедаем вместе. Сейчас как раз девочки из школы придут. Ты представляешь, – тараторила она, не давая вставить слова оторопевшему мужу, – включаю свет, а он не горит. И лампочки проверяла, чуть со стремянки не свалилась – все исправные. Пришлось Степку вызывать. Мальчишку с улицы попросила сбегать. Он тут искал, искал в чем дело, еле нашел.
Степан поднялся с корточек, нажал на выключатель – лампочки загорелись.
– Ну вот, порядок! А вы это кресло особо не двигайте. А то шарашите его туда-сюда. Оно тяжелое, вот провод и перебился. По потолку прошелся – вроде в порядке все. Пришлось плинтуса отгибать. Вот – нашел. Здравствуй, Владимир Михалыч! – Он бодро протянул руку хозяину.
– Полиночка, а ты что ж вернулась, кошелку бросила и убежала? Даже не сказала ничего. – Наташа вдруг осеклась на полуслове. Посмотрела на них будто повнимательнее. – Что это с вами? Что-то случилось? Володенька, говори, что произошло? Что-то с девочками?
– Полина, что все это значит? – Доктор недобро взглянул на онемевшую няню. – Здравствуй, шурин. Извини, тут недоразумение вышло. – И опять повернулся к Полине. – Я жду объяснений.
Та стояла ни жива ни мертва. Снова принявшись рыдать, она клялась и божилась, что все до единого слова, что она сказала, – правда. Ей нет резона обманывать своего благодетеля, своего доктора, в котором она души не чает, которому всю жизнь верой и правдой служила и будет служить. Только Владимир Михайлович оставался строг.
– Не ожидал от тебя, Полина, не ожидал.
– Какая правда, что за правда? Вы о чем? – делала круглые глаза Наталья.
– Потом поговорим, – отрезал муж, и тут в дверь позвонили. – Девочки вернулись. Давайте обедать. Накрывай, пожалуйста, Полина.
За столом сидели молча. У каждого был свой повод молчать: хозяин обдумывал сложившуюся ситуацию; Наталья изображала легкое недоумение и недовольство, что ей ничего не объяснили; «брат» тактично не лез в дела семьи; Зоя последнее время вообще предпочитала ни с кем не разговаривать («сестры» даже из школы возвращались в молчании); а Кате было все равно – ну молчат и молчат – тем лучше. Полина незаметно тихо подавала блюда.
После обеда все разошлись, и Владимир Михайлович поведал жене о сегодняшнем происшествии. Та выразила такую неподдельную обиду и негодование, что оставалось усомниться только в честности или разуме (что, вероятнее всего, в ее-то возрасте) Полины, чем подвергнуть недоверию репутацию Наташи.
* * *
Разговор состоялся недолгий. Полина ждала этого и сказала, что уйдет жить к себе, только просила разрешения видеться с Зоей. Доктор пообещал. Вызвали шофера, погрузили вещи. Зоя смотрела в окошко своей каморки на удаляющуюся машину.
У подъезда Полининого дома Владимир Михайлович все же не удержался, хоть и обещал себе этого не делать:
– Полина, я только одного не пойму, зачем ты все это придумала, сорвала меня с важной лекции?
