– Если честно, так, по-моему, вам самой захотелось, чтобы я посмотрел. Начистоту так начистоту.
– Похоже на то. Давно уже на меня мужики не пялились. И не хочется забывать, что такое когда-то имело место.
Она просунула бокал под шаль и отпила из него. Походило это на цирковой фокус.
– В вас что-то есть, – сказал Свистун.
– Ага, значит, вы это поняли? Значит, вы понимаете, что иную женщину заставляют заниматься проституцией вовсе не страсть к наркотикам, ранний пересып с родным папашкой и свирепые сутенеры?
– Нет, что-то еще.
– Вот именно. Что-то еще. Каждая женщина, у которой есть пара буферов и кое-что между ног, может завести мужика так, что он заскулит как щенок.
– В этом есть сила, но и опасность тоже, – заметил Свистун.
– Ага, и это вы знаете. Потому что играешь с огнем. Будишь зверя. Даешь незнакомцам. Все это крайне опасно.
– Вы встретили кого-нибудь, с кем не смогли управиться? Сутенера, который вас за что-нибудь наказал?
– Один мудак ткнул в меня пальцем. Я так ничего и не поняла.
– Я тоже, – сказал Свистун.
– А на палец у него было насажено лезвие. Она потянула шарф, скрывающий лицо, за край – и тот соскользнул тяжелой темной волной. Один мудак сотворил с ее лицом нечто страшное.
– Меня зовут Арделла, – сказала она.
Он посмотрел на нее со всей возможной невозмутимостью, уповая на то, что у него на лице не проступят ужас, жалость и отвращение, им испытываемые. Что она не сможет прочитать его мысли. Красивое и завлекательное тело увенчивалось воистину чудовищным лицом.
– Меня зовут Свистун.
– Я ведьма, – сказала Арделла. – Могу произнести заклятие. Или приготовить отвар и вылечить вас от простуды. Ведь у вас простуда.
Чтобы догадаться о его простуде, вовсе не обязательно было быть ведьмой. Голос у него был сейчас отвратительный, да и вид, наверное, тоже.
– Приеду домой и выпью витамин «С», – сказал он. – Но все равно спасибо.
Она сделала глубокий глоток, а затем вновь закрыло лицо.
– Мою бабушку, а фамилия у нее была Тижо, в семье называли ведьмой, – сказал Свистун. – Она вдруг застывала на месте и объявляла что-нибудь вроде того, что сейчас появится кузена Шарлотта. И кузена Шарлотта, которую никто не видел полгода, тут же стучалась в дверь. Однажды она сказала: "Билли погиб". А Билли был ее братом и воевал в Корее. Через два дня прибыли военные и сообщили, что капрал Уильям Тижо пал смертью храбрых.
– Предвидение. Второе зрение, – заметила Ар-делла. – Это у вас наследственное?
– Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
– А у вас не было предчувствий, которые сбывались?
– Если уж речь зашла об этом…
Свистун замолчал. На него нахлынули воспоминания и теперь он уже сам удивлялся тому, что забыл о странных явлениях, имевших место лет тридцать назад, когда он был еще мальчиком.
– Что-то вспомнили?
– По-моему, да.
– И что же?
– Когда мне было лет пять или шесть, мне снились страшные сны накануне того, как кто-нибудь из родственников умирал.
– В каком смысле страшные?
– Накануне того, как умер мой дедушка Тижо, мне приснилось, что я проснулся у себя в комнате и услышал, как разговаривают. Я вылез из постели и пошел по коридору на кухню, где горел свет. Коридор во сне оказался более длинным, чем наяву. Очутившись в дверном проеме, я увидел своего брата на коленях у дедушки. То есть, самих коленей я как раз не увидел, потому что они оставались под столом. Я прошел в кухню и осмотрелся. Мои отец с матерью сидели там и, как всегда по вечерам, пили кофе. Они улыбнулись мне, а мать сказала брату, чтобы он слез у дедушки с коленей и дал посидеть мне. А сама приобняла дедушку. Брат освободил мне место, но тут я обнаружил, что на ногах и на коленях у дедушки нет тела. Это были голые кости. И тут, прямо во сне, я вспомнил, что мой брат мертв. Он умер, когда был совсем маленьким, еще до того, как я родился на свет, а сейчас – во сне – дело происходило восемь лет спустя, так что брату – если бы он не умер – было бы десять. Через пару дней после этого дедушка умер от рака в больнице где-то в Коннектикуте.
– А вы тогда знали, что он лежит в больнице? – Не помню. Наверное, знал.
– Наверняка знали. Вам сказали, что ваш дедушка в больнице, это вас встревожило, и тревога проявилась во сне.
– Вполне разумное объяснение. Подавшись вперед, она прикоснулась к его руке.
– Только и всего. Но, конечно, это могло оказаться и вторым зрением. Оно есть у многих, но у большинства оно приглушено или задавлено, потому что люди смеются над такими вещами, объявляя их предрассудками и суевериями.
– Но когда вы сказали мне о том, что вы ведьма, я подумал…
– … что я добрая ведьма?
– Когда-то я был знаком с девушкой, которая утверждала, будто умеет заклинать духов.
– Очень может быть, – сказала Арделла. – Очень может быть. Но вы правы. Я добрая ведьма. Я практикую только белую магию. Я жрица Викки.
– Вы собирались рассказать мне кое-что про Джорджа, – напомнил Свистун.
– Кении Гоч пытался завербовать его.
– Завербовать куда?
– В служители Сатаны.
– Вроде той церкви сатанистов, что в Сан-Франциско?
Арделла рассмеялась. Смех у нее был сочный и соблазнительный.
– Это все детские игры. Сатанисты в Хуливу-де занимаются кое-чем посерьезней.
– И намного серьезней?
– Они серьезны по-настоящему. Они верят в то, что говорят. Многие из них. Они проводят жертвоприношения. Они убивают детей.
– А откуда вы об этом знаете?
– У меня были гонцы.
– И ваши гонцы сами видели что-нибудь в этом роде? И у них есть хоть какие-нибудь доказательства? Фотографии? Документы? Хоть что-нибудь?
– Если бы тайные общества вели снимки или документацию, недолго было бы им суждено оставаться тайными, – заметила Арделла. – А от чего умер Кении Гоч?
– У него был СПИД.
– Вот как?
Арделла задала этот полувопрос несколько таинственно, словно у нее имелись какие-то другие сведения.
В игрушки играет, подумал Свистун. На одно намекнет, о другом как бы невзначай спросит, посмотрит на ладонь. Скажет что-нибудь настолько туманное, что ошибочным оно оказаться не сможет. Но в людях она и впрямь разбирается. Сообразила же она буквально с первого слова, что он не просто разыскивает потерявшегося друга.
– Он умирал от СПИДа, так оно и есть, – сказал Свистун. – Однако кто-то перерезал ему горло.
Она охнула, при этом шарф, скрывающий ее лицо, заколыхался, как парус под ветром.
– Я устала, – сказала она. – Я отвыкла говорить с людьми. Вы ведь на меня не обидитесь?
Свистун тут же распрощался с Арделлой, оставив ее наедине с бутылкой.
Конечно, думать так было жестоко, однако не думать он не мог: если она и впрямь ведьма и владеет тайнами белой магии, то почему не прибегнет ни к какому волшебству, чтобы залечить свое обезображенное лицо.
Канаан разбирался в людях. Не так уж трудно оказалось затащить в участок Уильяма «Пуча» Ман-деля. У парня был испуганный вид, растерянный взгляд, безвольный рот, узкие плечи и тонкая, как у девочки, шея. Судя по внешности, любовники должны были поколачивать его постоянно, причем этот крест он должен был нести долгие годы и сам уже, несомненно, начал догадываться об этом.
Он зашел туда, где постоянно ошивался этот парень, заметил его и подождал, пока к нему не обратится молодая темнокожая женщина:
– Не могу ли быть вам чем-нибудь полезна?
– Мне бы хотелось поговорить вон с тем парнем.
– С Уильямом?
– Да, верно, с Уильямом.
Она с сомнением посмотрела на него. Чуткая, как все, кто прошел жизненную школу на улицах, она узнавала полицейских с первого взгляда. И все же подошла к парню и сказала, что его спрашивают.
Мандель посмотрел на Канаана, как испуганный олененок, и едва не свалился с ног, споткнувшись о стул по дороге к нему.
– Чем могу быть полезен?
От волнения он уже сбился с дыхания.
– Пуч? – с улыбкой спросил Канаан.
– Что?
– Тебя ведь зовут Пучем?
– Меня зовут Уильямом. Уильям Мандель.
– Да, здесь. В офисе Анонимных Алкоголиков. Это мне понятно. На работе тебя никто Пучем не называет. Это неуважительно. Но на улице-то тебя зовут Пучем, верно?
– Кто это называет меня Пучем? И где это – на улице?
– Твои друзья. Твои друзья на панели.
– Я не знаю, что еще за панель.
– Твой друг, Кении Гоч, называл тебя Пучем, когда вы с ним крутились на панели. Ну, и так далее. Ты понимаешь, о чем я? Не на работе. И не дома. Ты ведь жил с Кении Гочем?
Мандель быстро огляделся по сторонам, не слышит ли кто-нибудь слов Канаана, хотя тот и говорил тихо – тихо и крайне доверительно.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
Канаан положил открытку на край письменного стола.
– На конверте твой обратный адрес. Ты сообщаешь своему дружку, что ты любишь его, хотя тебе страшно.
