— Он правда погиб, как сказал Савва?
— Я, лично, мёртвым Данилова не видел.
— Данилов оставил меня за дочерью присматривать… Тут у нас такие разборки… Тебе лучше не знать.
— Согласен. Дома свои дела решите, сейчас надо вырваться из Африки.
— Ну так как, возможно перебить наших конвоиров и вооружиться?
— Надо выждать.
— Понятно.
Через полчаса пути конвоиры велели пленникам остановиться и передали им пластиковую бутылку с мутной тёплой водой.
— Заботятся о нас. Берегут свои инвестиции, — продолжал куражиться Борис. Сделав пару глотков, передал бутылку Антону. — Много не пей, а то жажда замучает. Я, пока нас от моря гнали, на себе это испытал. Советую до ночлега пить очень немного, маленькими порциями.
— Угу. — Антон сделал несколько глотков, хотя жар уже наседал и хотелось выпить как можно больше. Передав бутылку Лолите, утёр губы, спросил Бориса: — Далеко до Могадишо?
— О-го-го. Я почём знаю? Может, нас вообще гонят в другую сторону.
— Нет, судя по солнцу, гонят на восток.
И тут по округе разнёсся невероятный ужасающий рык.
— Мать моя! — Борис, а за ним и все остальные, в том числе сомалийцы, испуганно присели.
Рык раздался издалека, в нескольких километрах, но произвёл на всех ошеломляющее впечатление.
— Это львы? — пролепетала Лариса.
— Не похоже. — Борис кивком указал на перепуганных сомалийцев. Сразу бросилось в глаза, что, даже вооружённые, они не чувствовали себя защищенными и рык этот был им знаком.
Сомалийцы нервно закричали что-то друг другу, взмахивая руками.
Новый раскат рыка вмиг оборвал крики.
Вдали загремели выстрелы и тут же перешли в автоматные очереди, затем раздался один взрыв гранаты, другой.
Тревога и растерянность обуяли всех.
Сомалийцы, сбившись в кучу, шепча и затравленно оглядываясь на звуки очередей, перемежающиеся с рычанием и завыванием каких-то адских созданий, разделились, и оставшиеся трое конвоиров (два автоматчика и один с гранатомётом) истерично крича погнали пленников вперёд. Семеро сомалийцев побежали обратно к посёлку — там происходили ужасные события.
Пленным пришлось перейти на бег — конвоиры торопили.
Антон прокричал Борису:
— Это те твари, что порвали всех! Дикие собаки! Их сотни!
— Нет! — Лола, скорчившись от переполнявшего её ужаса, мотала головой. — Нет! Нет!
— Борис, отбежим чуть подальше и берём оружие! — сказал Антон.
— Понял. — Тот обернулся к остальным: — Все слышали?
— Он здесь не командует! — неожиданно рявкнул Кондрат. Его осунувшееся и озверелое лицо выражало тупую решимость не упускать контроль из своих рук.
Борис, указывая рукой на гранатомёт бежавшего рядом конвоира, прокричал:
— Кондрат, вот этой хренью я тебе проломлю башку, если не закроешь сейчас свою пасть! Он военный, а ты…
— Всё! — закричал Антон, кидаясь на сутулого, худого парня с автоматом. — В атаку!
Атаки не случилось, просто все пленники враз остановились, надавали невысоким, сухощавым сомалийцам оплеух и забрали оружие. Те сразу смирились с поражением, испуганно присели на корточки и обхватили голову руками. Борис захватил трубу РПГ, его оппонент Кондрат — длинную гранату к нему. Автоматы оказались у Антона и Гамида — это решило вопрос, кто в группе будет руководить.
Сомалийцы ожидали немедленной расправы и, затравленно взирая снизу вверх, на своём наречии молили о пощаде.
Антон отстегнул магазин, проверил наличие патронов — полный рожок. Молча отобрал у конвоира подсумок с ещё двумя магазинами, бутылку с водой и часы.
— Что с ними делать? — спросил Гамид.
Антону показалось, что тот готов был расстрелять их, так кипела в нём злость из-за унижений, пережитых его возлюбленной.
— Гони в шею! — велел Антон.
Со стороны посёлка ещё трещали очереди автоматов и гремели разрывы ручных гранат, но ужасающих рыков диких псов уже не было слышно.
— Пусть бегут к своим. Их там ждут.
— Бегом! — Гамид со злостью дал пинок одному из сидевших сомалийцев. — Пора покормить тварей! Бегом домой!
— Гамид! — взвилась Лолита. — Не бей их!
— А они тебя!
— Это же не те…
Гамид сразу остыл, обернулся к стоявшим и смотревшим выжидающе друг на друга Кондрату и Борису, сказал с ухмылкой:
— Эй, вы, гранатомётчики! Видите вот это? — Он потряс автоматом. — Вопрос о главном считаю решённым — главный здесь я, поэтому слушаемся все, и я в том числе, вот его — Антона. Кому не нравится — пулю в живот; воды у нас мало, а идти далеко!
Поправив ремень автомата на плече и видя, что его слова дошли до остальных, он снова переключился на сомалийцев, но, как он их ни гнал, они ложились на землю, закрывали голову руками и не трогались с места. Но как только обретшие свободу пленники начинали двигаться, они поднимались и плелись следом, что-то говоря на своём непонятном языке и жестами умоляя взять их с собой.
Вся эта возня мешала движению. Требовалось как можно быстрее уйти подальше от посёлка, где продолжался стрекот автоматов и изредка грохотали взрывы гранат.
— Гамид! — Антон решительно остановился и, обернувшись, посмотрел на замыкавшего шествие Гамида.
— Сам сказал не стрелять, — произнёс тот в оправдание.
Сомалийцы тут же подбежали к нему и сели на корточки, закрыв голову руками.
— Хорошо. Веди их сюда.
Антон внимательно всмотрелся в лицо каждого из парней. Да они совсем дети, подумал он. Какие двадцать лет, хорошо, если пятнадцать, — просто высокие для своего возраста, но совсем низкие для европейцев и очень худые. Понятно, почему они так напуганы — огромные дядьки забрали автоматы, а в родном посёлке идёт резня и мерзкие твари рвут соплеменников. Выход нашёлся сам собой.
— Бабек! — произнёс Антон.
— Ее! — по-английски отозвались все трое.
Антон обрадовался своей догадке — найти язык с местным населением сейчас самое главное.
Он обратился к сомалийцам:
— Кто знает английский?
— Все знают, в определённых пределах, — ответил за всех Кондрат, помахивая гранатой, словно древнерусский богатырь булавой. — Просто у одних одни пределы, у других — другие.
— Точно! — Лариса, освободившись от объятий Карена, который всё последнее время преувеличенно о ней заботился и оберегал (видимо, для того, чтобы это видела нашедшая утешение у другого жена), указывая на сомалийских парней, высказала общую мысль: — Мы все знаем английский, кто-то хуже, кто-то лучше…
— Лариса! — Борис подошёл к Ларисе и сжал её плечо, не обращая внимания на попытку Карена вступиться за неё. — Не кривляйся! Ты прекрасно говоришь на английском… Друзья, наша Лариса долго жила в США! Иди и объясни чуркам, что скажет Антон.
— Я хотела, чтобы все…
Борис молча ухватил её за руку и повёл за собой.
— Иди и переведи им что надо!
— Отстань от меня!
Лариса вырвалась и, поразив всех своей выходкой (почему не переговорить с сомалийцами ради общего обретения свободы?), побежала с дороги к торчащим в сухой острой серой траве колючим акациям. За ней побежал Карен, а следом и четверо молодых армян.
Антон покачал головой. На кону стоял вопрос жизни и смерти, а они всё ещё находились в плену личных обид и амбиций.
Он снова посмотрел на обезоруженных конвоиров и спросил:
— Спикин зе инглиш?
Парни обескураженно завертели головой. Антон грустно усмехнулся. Стоило уговаривать Ларису, если её знание никому не нужно.
Он улыбнулся сомалийцам и спросил:
— Могадишо?
Услышав название города, который белые считали столицей бескрайних территорий, живущих совершенно обособленно, по собственным законам и правилам, парни просияли и снова закивали, повторяя единственное знакомое им английское слово:
— Ес! Ес!
Антон каждого из них потряс за плечи, чтобы подчеркнуть всю важность задания. Он всех перетряс, покрутил неопределённо головой и произнёс два слова:
— Могадишо! Бабек!
Парни удивились, но радостно закивали и, махая руками, позвали за собой.
Антон улыбнулся и пошёл вслед за сомалийцами. Вдалеке по-прежнему гремели очереди из автоматов и разрывы гранат. Там было жарко.
Антон внимательно посмотрел на шагавшего рядом Гамида.
— Собаки сошли с ума, — произнёс тот и спросил: — Как думаешь, почему?
Антон пожал плечами. Ему до сих пор инцидент с тварями казался каким-то нереальным, фантастическим событием.
Шли без отдыха. Чтобы не наткнуться на очередную сомалийскую банду, решили двигаться не по дороге, а через саванну. Во время ночёвок Антон и Гамид несли караул по очереди. Автоматы теперь не доверяли никому, даже Суеву. Он в последнее время быт на взводе и на всех смотрел с нескрываемой ненавистью. Кроме Антона и Гамида, остальные тоже выказывали ему открытую неприязнь и иначе как педерастом его не называли. Даже воду ему пить давали не из общих фляг и бутылок, а наливали в специальную посуду, которая была у него.
