— Спокойно, Маша, — остановила машину сестра. — Еще не вечер. — И закурила.
— Ты уверена? — вопросила, глядя, как из разваливающейся колымаги с чувством собственного достоинства и правоты выбираются трое громил.
— А кто у нас спортсменка? Три удара — четыре калеки, если считать водилу.
— Калеками будем мы.
Я не понимала поведения Евгении, которая была спокойна и невозмутима, словно мы отдыхали на лавочке летнего ЦПКиО.
Приблизившись к нам, гвардейское трио заулыбалось, будто встретило дальних родственников на поминках.
— Ну, что, красавицы, платить будем или как? — наклонился к открытому окну «Вольво» годзилла с рыжеватым детским чубчиком и такими выпуклыми глазами, будто ему при рождении передавили пуповину и то, что было ниже её. «Рыжик», молча и мило улыбнулась я ему.
— Плати, — Евгения пыхнула сигаретным дымом тому в потную физию.
— Чего? — крайне изумился. — У меня три свидетеля, ты меня срезала, куколка, штуки на две баксов. Если не три. Плати «маню», — набухал обширной мордочкой своей, точно предгрозовая тучка. — Или возьмем натурой. Тем более, есть чего брать, — глянул на меня, как негоциант на тюк дорогой мануфактуры.
— Попробуй, возьми, говядина, — процедила Евгения и… оросила физиономию Рыжика из газового баллончика.
Я никогда не видела, как воздействует паралитический газ на годзиллу в человеческом обличье. От неожиданности и воздействия такого духовитого средства наш новый друг обмер, пуча смешно зеницы свои.
Потом его физиономия приобрела цвет багряного заката. Затем из глаз и носа потекло нечто неприятное и соплисто-воднянистое.
Пытаясь поймать губами свежий воздух, но так и не поймав его, Рыжик рухнул на мягкий асфальт, словно трухлявый городской тополь, отравленный выхлопными газами СО и СН.
Поскольку все это происходило в доли секунды, то испугаться я не успела. Продолжала сидеть в кинотеатре «Жизнь» и смотреть интересное кино.
Трое сотоварищей неудачника, включая уже водителя, пришли в неописуемое изумление: более тупого общего выражения я не встречала. Даже древний питекантроп на рисунке в учебнике истории выглядел куда симпатичнее.
— Ты что же делаешь… — взревел второй вымогатель, употребляя далее нечленораздельные выражения, и неосторожно приблизил личико к открытому окну нашего «Вольво».
Женя была весьма неоригинальна: выпростав руку вперед, она обильно оросила из баллончика и второго примата. И, глядя на очередного артиста театра мимики и жеста, пытающегося выжить в предлагаемых условиях, со мной случился нервный припадок — я принялась хохотать; я так хохотала, что чувствовала, как вибрируют мои кишочки с рубиновыми прожилками, похожие на розовые коралловые растения в лагуне Галапагосских островов.
Между тем, отважная Евгения выбралась из авто. Не для того ли, чтобы лучше обозреть поле битвы? Или решила до конца провести профилактические оздоровительные процедуры?
Через несколько секунд мне стало понятно её столь бесстрашное поведение. К месту происшествия, где валялись двое сопливо-визгливых паралитиков, подкатила машина, похожая на микроавтобус, правда, без окон в фургоне, но с дверцей, которая и отворилась. Из автобусика появились, как ангелы с облаков, три атлетических человека в штатских костюмах и с характерными выносливыми лицами людей с «Лубянки».
Я прекратила смеяться, забыв, однако, закрыть рот — свой. Все происходящее казалось мне утопическим, как и поведение моей двоюродной сестры, которую я до сих пор считала милой и беззащитной обаяшкой.
— Проверить! — коротко бросила людям в штатском.
И те тотчас же взяли ситуацию под свой контроль, заключающийся в том, что два более удачливых «бомбилы», так и не познавших ипритного запаха газа, легли рядом со своими парализованными и уже безмолвными приятелями.
— И что это все значит, подруга дней моих суровых? — разумеется, вопросила я, когда мы продолжили путь в сторону района Щукино, где проживала, напомню, бывшая манекенщица Белла.
— А вот не надо хамить на дорогах, — ответила сестра. — И будить во мне зверя.
— Я не об этом.
— О чем речь?
Я сказала: речь о неком микроавтобусе, явившимся к месту происшествия так вовремя. Меня не поняли: что тут такого удивительного? Тогда я вспылила, предупредив, что не надо из меня лепить дурочку; что, вообще, происходит, может, началась охота на маньяка, а я не ведаю?
— Ну, Машка, — рассмеялась Женя, — ты меня достала этим маньяком.
— Тогда в чем дело?
— Это конфиденциальная информация.
— Что? — подпрыгнула от возмущения. — Что за игры патриотов?
— Это не игры, а жизнь, — ответила Евгения. — Скажу пока лишь одно, задай себе вопрос, милая моя: откуда знаю Максима, сестер Миненковых и прочих товарищей, имеющих отношений к государственной безопасности.
— И откуда? — была проста.
— Сама отвечай, — и, проговорив это, прижала указательный палец к губам. — Но про себя. Болтун — находка для шпиона.
Что за чертовщина, ахнула я. Про себя. Какая же я наивная дуреха, считала свою двоюродную сестру незатейливой простушкой. У неё же руки, как клещи, ноги олимпийского марафонца, поведение энергичное, уверенное и порой безапелляционное. А я-то решила, что это есть свойство её трудного характера. Отнюдь. Все это благоприобретенное.
Неужели она тайный агент спецслужбы, выполняющий некий магический замысел? Но какой именно замысел? Связан он со мной или какой другой? Словно прочитав мои мысли, Евгения проговорила:
— Не ерзай, Маша. Все развивается эволюционным путем.
— И каков наш путь?
— В данном случае, к «винтовой» Белле.
И по тону сестры поняла, что дальнейшие расспросы бессмысленны и даже вредны. Ну что ж, надо принимать условия неизвестной пока мне игры. Можно лишь питать надежду на то, что со временем все прояснится. Предполагаю, меня оберегают от лишних душевных волнений.
… Две высокие «нью-йоркские» башни у подземки «Щукино», под которыми копошился базарный люд, встретили нас. Почти Америка, усмехнулась Евгения и уточнила адрес. Одна из башен оказалась «наша».
Подкатив к подъезду, обратили внимание на карету «скорой помощи» и милицейский «уазик». Переглянулись — не «винтовая» ли Белла совершила некий трагический каприз? И не ошиблись, поднявшись на тридцать седьмой этаж башни. На скоростном лифте, разумеется.
На общей площадке толпились соседи в домашних неопрятных одеждах. Дверь в квартиру охранял молоденький сержант милиции. Евгения предъявила ему удостоверение, знакомое мне по цвету бордо, и нам разрешили пройти.
Квартира была однокомнатная, однако сработанная по западным образцам: лишь легкая стена из пластика огораживала клозет и душевую от кухни.
Стены были выкрашены в розоватый цвет надежды. На них висели большие портреты красивой девушки — увеличенные портфолио. Это было единственное «убранство» в квартире, не считая полуразбитого телефонного аппарата.
Из мебели по центру комнаты стояла только кровать, заваленная грязноватым одеялом и серыми простынями. На них и лежала старуха. Так мне показалось, что старуха. Когда-то красивое лицо топ-модели было изнеможенно и неузнаваемо. В уголках приоткрытого рта запеклась пена, остановившиеся зрачки смотрели в окно, где путешествовали легкие и близкие облака.
У тела бывшей манекенщицы хлопотала бригада «скорой помощи», вернее, прекращала свою работу. За кухонным столиком сидел человек в милицейской офицерской форме и составлял протокол. Рядом с ним находилась мощная тетенька с усиками под кавказским носом и бубнила о тех безобразиях, кои творила её соседка.
Неприятный запах дешевой парфюмерии и жженых тряпок выворачивал душу. Исходил он именно со стороны газовой плиты и помойной алюминиевой посуды. Грязное пластмассовое ведро была завалено доверху мусором, а также использованными шприцами.
— Участковый, младший лейтенант Солнцев, — представился милиционер, удостоверившись в личности моей двоюродной сестры. — Передозировка. — И не без удивления заметил: — Оперативно работаете, товарищи?
— Мы скорее по личному, — призналась Евгения. — Когда смерть наступила?
— Минут пятнадцать назад, — включился в разговор пожилой Айболит в медицинском халате.
— Это я, это я, — поспешила мощная соседка с уверениями, — услышала такой душераздирающий крик… Ужас!.. У меня волосы на голове… веером…
— Услышали и что сделали? — задала вопрос Женя.
— У нас тут слышимость, как в Турции. Турецкий-то проект… Вот Белла кричит, а потом слышу её хрип: «Мила, помоги…». Меня Мила зовут, сделала попытку сделать книксен. — Я ей старалась помогать, жалко-то девку. Такая вот красивая, летящая вся, — указала на фото. — А потом такое началось… — Притушив голос, призналась. — К ней в последнее время даже эти… ну… черные… с базара приходили… Такие вакханалии устраивали… Я вот милицию вызывала…
