Марина вдруг замолчала, пристально посмотрев на Ивана. На этот раз он ее внимательно слушал. Темнота, луч проектора, как свет от костра, на экране – палаточный лагерь… Ему показалось, что он сейчас – там, в лагере, сидит вместе с детьми у костра и слушает голос своей воспитательницы. На какой-то миг Иван почувствовал сближение душ. Она со своим рассказом сумела проникнуть сквозь плотный защитный панцирь осторожности и прикоснуться к его душе. Марина коснулась не руками – это было бы слишком грубо, – она словно нежно дотронулась губами, оставив на его сердце свой поцелуй.
– С каждой сменой мы ходили на экскурсию в местный заповедник. Экскурсовод водил нас к притоку реки Ингур, к тому месту, где был идол, и очень интересно про него рассказывал. Оказывается, раньше идол был золотым, но потом он куда-то исчез, и на его месте установили новый, но уже из железа. По легенде, к подножию этой горы спускаются боги, чтобы умыться прозрачной водой горной речки. Поэтому жившие там ясы приносили к реке дары, чтобы задобрить богов, и просили богатый урожай. Сейчас на том месте люди тоже обращаются к богам или к Мирозданию, чтобы оно исполнило их желания. Туда народ толпами ходит ради того, чтобы произнести свои просьбы. Кто-то оставляет записки, кто-то произносит желание вслух, а кто-то – про себя. Ведь боги умеют читать мысли. Я тоже загадывала желание, но оно пока не сбылось. Может, еще не время, а может, я неправильно загадывала. Ведь для верного результата нужно зайти в воду, туда, где идол. Но это очень опасно – речка быстрая, со скользким каменистым дном. Там немало людей погибло. Одни по глупости хотели приблизиться к идолу, чтобы загадать желание, а другие пытались найти там клад ясов.
– Неужели там есть клад?
– Экскурсоводы говорят, что есть. Это подношения богам: монеты, украшения, посуда. Язычники их складывали в определенное место, оставляли все там. Но, возможно, это только легенда для привлечения туристов.
– Смотрел сейчас фильм и думал: какая все-таки красота! Где это место?
– Поселок Анаклия, недалеко от Сухума. А вы что, хотите туда отправиться искать клад?
– Конечно, хочу! – широко улыбнулся Иван.
– Напрасно веселитесь. Клад вы вряд ли найдете, потому что до сих пор его никто не нашел. А может, и нашел, только об этом не известно никому.
– Все может быть, – неопределенно ответил Иван. На него нахлынула вторая волна любви. Он потянулся, чтобы поцеловать Марину, но та уже вошла в привычный образ строгой училки. Девушка отпрянула и, как шпагу, схватила в руки указку.
– Что вы себе позволяете, Иван! – приструнила она его как нарушителя дисциплины.
«Вот дура», – подумал он. Ролевые игры весьма хороши, но не с таким же перегибом! Тьфу, все желание улетучилось.
За окном рыхлым белым снегом лежали облака. Самолет держал курс на юг, навсегда унося Ивана из северных краев. Путь Ивана лежал к Черноморскому побережью, туда, где когда-то давно осели ясы – родственный венграм народ, перекочевавший с Урала. То, что он не первый по счету кладоискатель, Ивана ничуть не смущало. Все действуют наудачу, а он знает наверняка, где искать.
Он вспомнил Марину: ее манеру говорить – с восклицаниями, синие, как озера, глаза, пахнущие лесом волосы, плавные линии тела. Она такая разная – то лед, то пламень, из нее то бьет фонтан эмоций, то слова не вытянешь. И она умеет прикасаться губами к душе. Это так приятно и безопасно, как если бы кошка прыгнула на колени и замурлыкала. Женщина может больно ранить душу, если ее туда впустить. И кошка может оцарапать, если ее резко тронуть, но, когда она мурлычет, ничего дурного она тебе не сделает. Так же можно не волноваться за свою душу, когда ее целует Марина. Она славная, но с ней хорошо лишь некоторое время, потом она начинает утомлять. Сжирает твою энергию, и ты чувствуешь себя выжатым лимоном.
Она работает с детьми, и ей самой присущи детская наивность и то настоящее, которое утратило большинство взрослых. Марина – простая, открытая и понятная. Даже слишком, как учебник для пятого класса. В нем все настолько разжевано и знакомо, что ему, взрослому мужчине, читать его скучно.
Марина – полная противоположность Майи. Майя – интересная, сложная, как многослойный торт с кремом из каких-нибудь экзотических фруктов. Ее принимать нужно маленькими порциями, смакуя каждый кусочек, с глотком хорошего вина, в дорогом ресторане или на палубе яхты. Майя показала ему изысканную сторону жизни, немного гротескную, с богемой и городскими сумасшедшими, с экстравагантными поступками, свободой от условностей и привкусом кофе с имбирем. Она сама – как этот кофе. Постоянно его пить невозможно, ибо он способен приесться и небезвреден для здоровья.
Майя – почти мечта поэта. Почти, потому что она слишком много значения придает материальным вещам, что ее безнадежно заземляет, превращая в обычную, стремящуюся к роскоши женщину.
Тихим утром – капельки росы на острых стеблях лебеды – он зашел к Марине, чтобы проститься. Она, как обычно, собиралась на работу и все делала на бегу: одновременно готовила завтрак, чистила зубы, причесывалась, зашивала колготки.
– Я уезжаю, – произнес он, словно сказал: «На улице дождь».
– Счастливо, – голос ровный, даже холодный, а в глазах – грусть и разочарование. Марина отвела взгляд. Спрятала глаза, чтобы он не видел, как ей горько, но он все-таки заметил.
– Сейчас поеду, чтобы успеть на вечерний рейс в аэропорт или на поезд – это как получится.
– Сейчас? – голос ее дрогнул.
– Да. А зачем тянуть? Попрощаюсь с Варварой Степановной и поеду. Я вчера с мужиком из красного дома договорился, он на мотоцикле до райцентра меня довезет.
– С дядь Пашей? Ну да, он всегда всех выручает.
– Вот. Поеду я, значит, – сказал Иван, абсолютно не зная, что принято говорить в подобной ситуации. Ему было несколько неудобно. Он ей ничего не обещал, но как будто бы что-то был должен.
Бросив на него быстрый взгляд, Марина отставила в сторону тарелку, набросила на плечи куртку, обулась и, не говоря ни слова, выскочила из дома.
Варвара Степановна на известие о его отъезде отреагировала бурно, и было сложно понять, радуется она или грустит.
– Так быстро? Погодь маленько, еду соберу.
Женщина проворно упаковала снедь: с широтой русской души положила в пакет оставшиеся с вечера пироги, вареные яйца, огурцы, котлеты, сделала бутерброды.
– Чаю на дорожку попей, – предложила она.
– Да нет, спасибо. Пойду я. Меня уже дядь Паша ждет.
– Тогда присядь на дорожку.
Варвара Степановна усадила его на тахту и заставила оторвать от пола ноги (на легкий путь!).
– Ну, с богом! – сказала она и обняла его как родного.
Иван шел по дорожке, ведущей на окраину поселка, где жил дядя Паша. Он еще не услышал ее шагов, но почувствовал спинным мозгом, как в тайге чувствовал приближение зверя. Обернулся. Марина быстро переставляла ноги, скрытые неудобной для «марша» длинной узкой юбкой.
– Успела. Отпросилась с урока, – на ее глазах явно собирались выступить слезы.
– Ну, выше нос! Было бы из-за чего расстраиваться, – успокаивающе сказал Иван.
– Есть из-за чего. Я впервые встретила такого, как ты.
– Какого?
– Необычного. Таких, как ты, в нашем поселке нет.
– Да ну, брось. Как я, нет, зато есть другие.
Он все понимал. В Выхине, где «восемь девок, один я», он выглядел первым парнем и завидным женихом.
– Мама говорит, что ты не ленинградец. Она по выговору определила. Мой отец из Ленинграда.
– Не ленинградец.
– И не художник. Ты карандаш не так держишь. Нам в пединституте привили навыки рисования. Художники, когда рисуют, мизинец в сторону отводят, так, что он листа касается.
– Не художник, – согласился Иван. Он не боялся расспросов, кто он такой на самом деле и откуда. Он уезжал, поэтому ему было все равно что отвечать. Но Марина не спросила.
– Оставь мне на память свои рисунки.
– Я же не художник.
– Это не имеет значения. Важно, что нарисовал их ты.
– Хорошо, – Иван открыл сумку и вытащил лежавшие сверху два свернутых листа, которые собирался выбросить, но не в доме Лариных, иначе это выглядело бы нелогично – приехал на пейзажи, а потом свои работы отправил на помойку.
Марина прижала к себе «ели», названные ее матерью огурцами, и еще одно художество, не поддающееся идентификации.
«Ну вот, теперь она будет их хранить как засохший букетик с первого свидания», – грустно подумал Иван. В сложившейся ситуации он чувствовал себя немного мерзавцем. Для девушки он значит гораздо больше, чем она для него.
До двора дяди Паши они шли молча. Иван нарочно ускорил шаг, чтобы быстрее избавиться от взгляда печальных синих глаз. Марина, как собачонка, поспешала за ним. Она не решалась взять его под руку, чтобы потом ее не вынимать и тем самым еще больше не травить себе душу. И только у дяди-Пашиных ворот девушка уткнулась в его плечо и всхлипнула:
