«Альбинос» и на сей раз не внял моим словам.
— Это не мои проблемы, брат, — произнес он лениво. — Пусть хоть банк бомбанут, мне до фонаря. Я свою работу выполняю, помогаю здесь Паштету с ремонтом да дачу его сторожу. За это бабло и получаю.
Сорвалось, черт возьми, но я не сдавался — уж очень мне хотелось подманить к себе Диму.
— Ну, может, водички дашь попить? — кивнул я на бутылку с минеральной водой, что стояла у ног парня. Было жарковато, а в подвале еще и душно, и Дима притащил минералку с собой.
Белобрысый отрицательно покачал головой.
— Отвянь!
Снова неудача. Ничего, один черт я до тебя доберусь. В запасе у меня был еще один ход. Я взглянул на Дашку, которая с интересом следила за нашей беседой, и знаками и мимикой показал ей, чего хочу. Девушка сразу поняла меня, прикрыла в знак согласия глаза, а потом заявила:
— Ну, к нему подходить нельзя, а ко мне-то можно? Я же не такая крутая, как Игорь, чай, не нападу? Или женщины испугался, орел? — Последние слова Дашки прозвучали вкрадчиво и насмешливо.
— Тебе что, тоже в туалет? — усмехнулся «альбинос».
— Да нет, попить. Во рту пересохло. Дай глоток из твоей замечательной бутылки.
— Обойдешься, — отказал Дима, впрочем, не так категорично, как мне.
— Ну, дай! — заныла Дашка. — Люди во время войны куском хлеба делились, а ты в мирное время глотка воды жалеешь!
Наш охранник демонстративно отвернулся и с удвоенной энергией принялся вырезать на ветке узоры.
Однако Дашка не отставала и начала скулить так, что у меня зубы заныли. Очевидно, подобные неприятные ощущения в области десен испытывал и Дима. Минут пять он крепился, но, в конце концов, не выдержал и, со всей силы рубанув прутом, как шашкой, воздух, заорал:
— Да заткнись ты, сука безмозглая!
— А вот и не заткнусь! — злорадно сказала Дашка, ощерила слегка распухший рот — ей, видать, тоже здорово от подручных Паштета досталось. — Пока воды попить не дашь. Ну-у да-ай!..
И «альбинос» сдался.
— Чтоб тебя, зануда! — в сердцах воскликнул он и отложил свое рукоделье вместе с ножом. Прихватив бутылку с водой, парень поднялся со стула и направился к Дашке, не подозревая, что отправляется в пасть ко льву, в данном случае к львице. Он остановился рядом с девушкой, неторопливо свинтил с бутылки пробку и, перевернув бутылку, приложил пластиковое горлышко к губам пленницы.
Дашка ужасно хотела пить, как, впрочем, и я, а потому безропотно дала себя напоить. Она припала к бутылке и, вызывая у меня зависть, с шумом стала глотать сильно газированную, наверняка прохладную и приятно освежающую воду. Минералка выливалась из бутылки свободно, как будто в бездонную бочку, и наверняка вылилась бы вся, если бы «альбинос» не оторвал горлышко от уст девушки.
— Хватит, лошадь! — Он деловито тряхнул бутылку, приподнял ее, оценивая, сколько в ней осталось жидкости — оказалось менее четверти, — и стал завинчивать пробку.
— А ты ведь угадал, — широко улыбаясь, заявила Дашка. — Меня действительно Лошадью обзывают. Я не обижаюсь. А что, лошадь хорошее животное, благородное, доброе, а когда надо, и постоять за себя может. А знаешь, как лягается?!
Продолжая все так же улыбаться, Дашка подняла ногу и неожиданно с силой опустила низкий каблук туфли на стопу Димана. Парень был в шлепанцах, абсолютно не защищающих от подобного удара, и заорал так, что я отшатнулся. Посмотрим, действительно ли здесь трусливые, как говорил «альбинос», соседи или все же прибежит кто-нибудь на дикий вопль.
Парень сделал то, что и должен был бы сделать. Сгибаясь, он инстинктивно потянулся к ушибленной ноге и тут же нарвался на двинувшуюся вверх коленку девушки. Крик Димана захлебнулся, а сам парень, вскинувшись, полетел ко мне спиной.
Этого момента я как раз и ждал, заранее повиснув на балке. Едва парень оказался сантиметрах в семидесяти от меня, я выставил перед собой левую ногу, остановил его движение, а правой что есть силы хрястнул по затылку. Слегка подавшись вперед, Диман на рысях помчался в обратном направлении прямо на Дашку, причем все убыстряя и убыстряя бег. Девушка едва успела сдвинуться в сторону, как мимо нее пролетел наш охранник, всей плоскостью тела впечатался в новенькую стену подвала и расплылся на ней, как клякса, наверняка увеличившись в площади тела и уменьшившись в его толщине. Он пару секунд стоял без движений с приподнятыми руками, а потом отвалился от стены, будто кусок штукатурки, и плашмя рухнул на бугристый пол подвала.
— Класс! — оценила наш совместный проект по выведению из строя охранника Дашка и безрадостно улыбнулась. — Только ох и отыграется белобрысый на нас, когда очухается.
— Не успеет, — ответил я рассеянно, глядя поверх головы Дашки на ее руки, привязанные к балке. — Мы к тому времени освободимся.
Девушка недоверчиво посмотрела на меня.
— Но как?
— Увидишь!
План нашего освобождения у меня давно созрел, иначе я не стал бы вырубать охранника, который действительно, придя в себя, мог порвать нас с Дашкой в клочья, как Тузик грелку.
Я сцепил в замок над балкой руки, рывком приподнял ноги и обхватил ими брус. Затем, качнувшись, изловчился и с трудом, но все же перевернулся. Оказавшись на балке сверху, я растянулся на ней и свесил онемевшие руки. Понять, каким удовольствием для меня было опустить, выражаясь медицинским языком, верхние конечности (дурацкое, ей-богу, выражение), может только тот, кто несколько часов кряду простоял с поднятыми вверх руками. Я полежал несколько секунд без движения, дожидаясь, когда в этих самых конечностях начнет циркулировать кровь, а потом дал задний ход по балке. Продвинувшись метра на три, я достиг того места, где стояла Дашка, миновал его и остановился в тот момент, когда торчащие над балкой руки девушки оказались напротив моего лица. Девице пришлось еще хуже, чем мне. Ее верхние конечности были так сильно стянуты пеньковой веревкой, что посинели. Дашка смотрела на меня, задрав голову. Она уже поняла, что я задумал, и улыбалась. Я подмигнул ей и взялся за дело. Первым делом приподнял голову и рассмотрел, каким образом завязана веревка. Да, ребятишки наплели здесь черт-те что. Разобраться в узлах и переплетениях веревки не было никакой возможности. И я, не мешкая, взялся за дело. Не обращая внимания на лезшие в рот волокна пеньки, стал где развязывать узлы, а где перегрызать веревку. Через несколько минут во рту было такое ощущение, будто съел килограмма три кукурузных рылец или полкило свежесостриженных волос, но я не обращал внимания на сопутствующие неприятному занятию противные ощущения и продолжал грызть веревку, будто кролик морковку. Наконец истончилась и распалась веревка в одном месте, в другом, развязался под натиском зубов тугой узел, путы, стягивающие запястья Дашки, ослабли, и она высвободила руки.
— Здорово! — разминая затекшие верхние, а заодно и нижние конечности, произнесла девушка. — Мы свободны!
— Пока только ты, — заявил я. — Давай поторопись, Дашка. Поищи в карманах у Димана ключ от наручников. Может, Паштет ему ключик оставил. Только осторожно, вдруг этот белобрысый очухался; подойдешь к нему, а он как врежет!
— Ладно, буду начеку!
Дашка с опаской приблизилась к лежавшему все так же с приподнятыми на уровне плеч ладонями Диману и потрогала его ногой. Парень пошевелился, издал стон, но глаза так и не открыл. Девушка осмелела, присела рядом с «альбиносом» на корточки и, слегка повернув его на бок, засунула руку в задний единственный карман, имевшийся в одежде нашего — уже бывшего — охранника. Секунду спустя она издала торжествующий клич и вытянула из кармана парня ключик.
Оказывается, лежать на балке с опущенными руками намного приятнее, чем стоять с поднятыми, поэтому я, поудобнее примостившись на брусе, наблюдал за действиями девушки. Не стал слезать с балки и тогда, когда она подошла ко мне, так как в таком положении было удобнее снимать опостылевшие мне наручники. Испытывая радость от предвкушения скорого освобождения, я с готовностью протянул Дашке руки. Через несколько мгновений наручники, поочередно щелкнув, освободили мои запястья, а сам я спрыгнул с балки на пол.
Мы с Дашкой ликовали и от избытка чувств даже обнялись. В этот момент вновь застонал Диман, но на этот раз открыл глаза. Однако он еще был слаб, чтобы вступать с нами в схватку.
— Что будем с ним делать? — поинтересовалась Дашка, с хмурым видом разглядывая недавнего нашего охранника.
Я кивнул на валявшиеся на полу наручники.
— Браслеты вон наденем да прикуем.
В глазах девушки вспыхнул злой огонек, и она мстительно сказала:
— А давайте его, гада, к балке присобачим. Пусть постоит несколько часов с поднятыми руками, как мы с вами стояли.
— Да ладно тебе, — сказал я добродушно. — Мы же с тобой не Паштет с Витьком. Пусть на стуле отдыхает, вон возле той скобы. — И я указал на торчащую из стены арматуру. — Эй, блондин! — Я пнул «альбиноса» по подошве. — Есть кто-нибудь, кроме тебя, в доме?
