И она надела крестик на шею. «Сувенир» давнишний, а потому особой боязни его носить не было. Хотя в нашей практике всякое случалось.
— Ну, раз уж о талисманах заговорили, тебе, Геныч, я тоже мог бы показать вещь, которая все это время при мне была. Помнишь, рубашку свою ты мне прислал в Таганку?
И мы еще раз обнялись с ним крепко, по-мужски.
Отметить мое возвращение решили у Ани в Малаховке. Аня была уже замужем. Муж ее — «вор в законе» Слава по кличке «Зверь», молчаливый, немного угрюмый — при первой встрече разглядывал меня с любопытством. Словно изучал. После я понял, почему. Он не был, как я, карманником, занимался кражами из квартир либо «по случаю» брал сейфы в небольших учреждениях. И вот, когда за рюмкой водки язык у Славы немного развязался, он решил высказаться по поводу своего и нашего ремесла.
— Не возьму в толк, за что только вас, «щипачей», в тюрьму сажают. Украдете несчастную тысячу, и пять лет за нее сидите. Стоит ли овчинка выделки!
— У каждого своя профессия, — ответил я ему. — Попробуй, к примеру, в автобусе вытащить у «клиента» бумажник. Не сможешь, здесь особый навык требуется. И даже талант.
— А я и не собираюсь по мелочам пачкаться. На десятки тысяч счет веду, — заносчиво твердил захмелевший Зверь.
— Каждому свое. — Я не стал с ним спорить. Не хотелось мне омрачать душевное, мирное застолье, о котором на Шахан-горе столько мечталось. Хотя в одном был я со Славкой согласен. Кража краже, конечно, рознь. И к нам, карманникам, закон чересчур суров.
Сам он, между прочим, был не просто искусным «домушником», но и умел неплохо пристраивать краденое. Сбывал он его торгашам, которых в Малаховке обосновалось немало. Такса — половина государственной стоимости.
…Через неделю я получил паспорт. Прописался в Малаховке, у незамужней женщины с двумя детьми, по той же улице, где жил Хитрый Попик.
Его я, конечно, навестил.
— Ну как, Валентин, твои дела? — после теплых объятий спросила тетя Лена, мать Попика. — Похудел ты больно.
Вместо ответа я показал ей паспорт с пропиской.
— Это уже дело, обрадовалась за меня тетя Лена. — Вот если к тому же завязать надумаешь, совсем хорошо будет. Или опять придется мне посылки носить в тюрьму?
Хитрый, услышав ее слова, от души рассмеялся.
— Ну, заливает, прости Господи…
— Что ржешь, как сивый мерин, — отчитала его мамаша. — Дружок-то твой уже насиделся, знает почем фунт лиха. А ты — погляди на себя, какую морду-то наел. Смешно ему. Попадешь туда, волком взвоешь.
— Не пугай, маманя. Попадем — отсидим, не я первый. Так ведь, Валентин?
«До чего же везучий он, этот «божий человек», подумал я. — Аж завидки берут. Столько лет воровать и как с гуся вода. А тетя Лена в чем-то все же права».
С Розой в эти дни мы почти не расставались. Как-то вечером заглянули в Малаховский парк, с которым столько воспоминаний было связано. И, как нарочно, опять встречаем здесь Корчагина из угрозыска.
— Что задержался? — приветствовал он меня вопросом. — Дружки твои уже давно на свободе. А кое-кого по новой посадить успели. Сам-то ты как, завязал?
— Обижаешь, начальник. Как говорится, все в прошлом. Вот и Роза может подтвердить.
— Начальство словам не верит, — улыбнулась моя спутница. — Ты лучше покажи товарищу Корчагину паспорт с пропиской.
— Не надо, верю, — остановил он мою руку, потянувшуюся было за документами. — И жду, когда пригласите на свадьбу!
— А правда, Роза, не пора ли нам подать заявление в загс? — спросил я, когда отошел «опер».
Считал, обрадуется, кинется мне на шею. Ответ же любимой девушки меня ошарашил:
— Думала я об этом, Валя, — Роза дотронулась до моего плеча и немного помолчала. Не та у нас с тобой «профессия», чтобы друг друга связывать на всю жизнь какими-то обязательствами. Сегодня мы вместе, а завтра — неизвестно что. Не обижайся, дорогой, о тебе же забочусь. В общем, ни к чему он нам, загс. И без него жить неплохо.
От грустных размышлений Роза почти незаметно перешла на кокетливо-игривый тон, как это умеют женщины. Я сдался и игру принял.
— Ну, тогда пошли.
Мы начали жить отдельно, своей семьей. Но что это была за жизнь. Сегодня на одной квартире, завтра на другой. Старые связи, старые друзья. Нет, не вырваться из этого водоворота.
…Примерно в это время со мной произошел случай, который запомнился на всю жизнь. По утрам, когда народ ехал на работу, я обычно не терял времени даром. И не только я. В часы «пик» у большинства карманных воров была «напряженка». В этот раз мы с Пушкиным «держали трассу» на 93-м автобусе. Наше внимание привлек хорошо одетый элегантный средних лет мужчина. Стоял он в проходе ближе к передней двери, и, поработав локтями, я оказался рядом с ним. Осторожно ощупываю карман: деньги, чувствую, небольшие, но решил «брать». Не помешают, а риска почти никакого.
«Покупаю», передаю напарнику. Мужчина на мои действия никак не отреагировал, даже не повернул головы. Осталось от него отойти и выйти на первой остановке. Подъезжаем, открываются двери. Мы с Пушкиным выходим. И надо же этому быть: мужчина, который по всем признакам выходить не собирался, в последний момент спрыгивает со ступеньки вслед за нами. И быстро подходит ко мне.
— Молодой человек, не уходите, мне нужно с вами поговорить.
Чувствую что-то неладное. Сердце забилось часто-часто. Неужели заметил? Но карман-то он не прощупывал. И стоял молча. Тогда что же?
Останавливаюсь, поскольку бежать уже поздно. Мужчина неторопливо достает из кармана «ксиву». На корочке золотые буквы: КГБ (или МГБ, не помню).
— Отдай мне деньги, парень, — не повышая голоса, говорит он. — Их там немного, не разбогатеешь. А этим делом брось заниматься, очень советую. Иначе пропадешь.
От такого обращения я просто опешил. До того было непривычно. У человека вытащили деньги, а он не шумит, не ведет в милицию…
— Извините, — отвечаю ему, приходя в себя, — но ваших денег у меня уже нет. Вот, возьмите эти…
Достав из кармана бумажник, протягиваю ему несколько десятирублевых купюр.
— Не надо, — отстраняет он мою руку. — Подумай лучше о том, что я тебе сказал. Знаю, опуститься недолго, а вот стать опять человеком куда труднее. Но все же постарайся. Из тебя, я вижу, человек получиться может.
Подошел следующий автобус, комитетчик сел и уехал. А я продолжал стоять, переваривая необычную эту историю. Забыл даже о том, что где-то поблизости поджидает Пушкин.
— Ты чего? — Его вопрос вывел меня, наконец, из оцепенения. — Думал, этот мужик тебя к «мусорам» потащит. Гляжу, отошел. И чем ты ему так понравился. Может, слово какое знаешь? Так научи.
— Нашел, когда шутить, Пушкаренок. Тут такой случай, что и во сне не приснится…
И я рассказал корешу о том, как поступил со мной этот человек и что настойчиво мне внушал.
— Благородно, ничего не скажешь, — заметил Пушкин и тоже задумался.
Настроение стало паршивое, «работать» в тот день больше не тянуло.
Во время обеда рассказал об этом необычном случае всем ворам.
Слушали внимательно. Долго молчали. Видно, не только у меня одного — у многих поступок и слова этого человека разбередили душу, затронули такие ее уголки, которые, казалось бы, надежно упрятаны даже от самих себя.
Но вот, докурив сигарету и сплюнув, нарушил молчание Витя Шанхай.
— Этот мужик со «ксивой» перед тобой, Валентин, разыграл благородство. Хотя, не исключено, что у него натура такая.
— Есть же и там порядочные, — вмешался Хитрый.
— Не исключаю, — повторил Шанхай. — Но только мы должны помнить, что житуха у нас по-другому сложилась. И ни один из тех, кто называет себя Вором, совету его не последует. Хотя силой, вы знаете, никого не держим. Своя у нас жизнь, и песни тоже свои.
Шанхай налил мне стакан, поднял свой, недопитый.
— Вот за это, Валя, давай и выпьем.
И еще об одной встрече хочу рассказать — по тому же поводу.
Однажды вызвал меня прокурор Ухтомского района — приятная средних лет женщина, в которой было что-то материнское, располагающее к себе. Фамилия ее была, если не ошибаюсь, Гаспарова.
— Говорят, Валентин, опять карманы чистишь? — спросила она, чуть улыбнувшись.
На этот раз совесть моя перед законом была чиста, и я имел полное право возмутиться.
— Пришить чужие грехи хотите, товарищ прокурор. Обижаете.
— Зря надулся. Шутка моя, быть может, и неудачная, но с намеком. Можешь ответить мне, как на духу: воровать тянет?
Ее откровенный приветливый тон меня подкупил. И ничего не оставалось делать, как ответить тем же.
— Если по-честному — тянет.
— Ну, а как думаешь, пересилить себя сумеешь? Если сейчас, в молодые годы, не завяжешь, дальше так оно и пойдет. Погубишь свою жизнь — ни семьи, ни детей, ни пенсии.
