— Угомонись, Мария! — перебил женщину страшный голос незнакомца. — Я отлично знаю, кто ты такая. И Утюга твоего ничуть не боюсь, если понадобится — я его вообще от розетки отключу, и остынет твой Утюг в три счета!
От этих слов Марья Фоминична похолодела.
По тону незнакомца чувствовалось, что он не шутит, что он и в самом деле ничуть не боится всесильного Утюга. Но еще хуже было то, что он назвал ее по имени. Значит, это не случайный хулиган и даже не залетный грабитель-гастролер. Это какой-то серьезный и опасный человек, который подстерегал здесь именно ее.
Незнакомец, видимо, почувствовал ее страх.
Отчасти именно этого он и добивался — чтобы она испугалась и стала сговорчивой и покладистой. Но теперь он решил немного успокоить ее и снова заговорил:
— Я отлично знаю, кто ты такая, и если бы захотел — убил бы тебя не задумываясь. Но мне это сейчас не нужно. Мне нужно, чтобы вы с Константином для меня одно простое дело сделали. Очень простое. Я вам за это даже деньги заплачу. Десять тысяч рублей. Пять сейчас, пять — когда сделаешь.
С этими словами он протянул к Марье руку и вложил в ее дрожащую от страха ладонь хрустящую бумажку.
При этом Марья Фоминична на мгновение почувствовала руку незнакомца. Рука эта была, как его голос — холодная и неживая. И еще какая-то скрюченная, как ветка старого дерева.
А вот бумажка, которую он вложил в руку женщины, была самая что ни на есть приятная, самая настоящая — Марья Фоминична прекрасно отличала настоящие деньги на ощупь, безо всякого инфракрасного или ультрафиолетового освещения, безо всякого специального аппарата. Более того, она на ощупь безошибочно определяла номинал купюры, и сейчас узнала, что в руке у нее — пять тысяч.
От этого она приободрилась настолько, что снова обрела голос и спросила:
— Делать-то что нужно?
— Вот это — правильно! — одобрил незнакомец. — Делать нужно вот что. Знаешь котельную в соседнем дворе?
— Еще бы мне не знать! Я тут все дворы как свои пять пальцев знаю! Или даже лучше!
— Так вот, завтра здесь появится молодая женщина с собакой…
— С собакой? — опасливо переспросила женщина. — А собака-то большая?
— Собака как собака! Тебе нужно будет собаку как-то отвлечь, а женщину заманить в подвал котельной и запереть там.
— Это статья… — неуверенно проговорила Марья Фоминична. — Это… как его… похищение. Я такими делами не занимаюсь.
— Не занимаешься? — Незнакомец угрожающе склонился над ней, и Марья Фоминична почувствовала дуновение могильного холода. — Ну да, ты больше насчет скупки краденого…
— Не знаю, о чем ты говоришь… — поспешно выпалила Мария.
— Очень даже знаешь… В общем, так: сделаешь, что я сказал — я тебе заплачу еще пять тысяч и оставлю тебя в покое, больше меня не увидишь. Не сделаешь — пеняй на себя, лежать вам с Константином на Старообрядческом кладбище…
— Сделаю… — испуганно пробормотала Марья Фоминична.
— Ну вот, давно бы так! Я в тебе не сомневался! — Незнакомец отступил назад и растворился во мраке.
— Ну вот, — проговорила Марья Фоминична, закончив свой рассказ. — Сильно он меня напугал, поэтому я все сделала, как он велел… Мы с Константином сделали, — уточнила она на всякий случай, чтобы не брать ответственность только на себя. — Исключительно от страха…
— А он нам пять тысяч так и не заплатил! — подал голос ее принципиальный сожитель.
— Значит, не только от страха, — отметил майор. — Но еще и из корыстных соображений.
— Из каких таких соображений? — переспросил Константин.
— Из корыстных! — повторил майор. — То есть за деньги!
— Да разве же это деньги? — проныла Марья Фоминична. — Всего-то пять тысяч!
— Пять тысяч — тоже деньги! — строго возразил Веригин и задумчиво проговорил: — Ты все вспомнила, что он тебе сказал?
— Все! — воскликнула женщина и ударила себя кулаком в грудь в подтверждение своей искренности. — Все, как на этом… на духу!
— Допустим… — задумчиво протянул майор. — А почему этот человек упомянул именно Старообрядческое кладбище? Вроде бы тут ближе Кузнецовское…
— Откуда же я знаю? — Марья Фоминична всем своим лицом изобразила недоумение. — Может, он сам из староверов, или родственники у него там работают…
— Может быть, — кивнул майор, но в голосе его не было уверенности. — Может быть…
Кристофоро возвращался из дворца герцога в смятенных чувствах.
Ему показалось, что герцог заинтересовался его предложением — но отчего же прямо не сказал об этом? И кто была та знатная дама, которая присутствовала при их разговоре?
Кристофоро вернулся на постоялый двор, но не мог ни есть, ни спать от пережитого волнения.
Неужели и на этот раз ему не удалось добиться поддержки? Неужели и на этот раз он не смог заразить знатного и богатого господина своей уверенностью в победе?
Весь следующий день прошел в напрасном ожидании.
Кристофоро не находил себе места от волнения, он ходил взад-вперед по своей комнате, как дикий зверь в клетке.
Только на третий день его нашел слуга герцога.
— Извольте отправиться со мной, сударь! — проговорил он высокомерно, как будто сам был герцогом, и препроводил Кристофоро к карете.
Карета была странная — без пышного герцогского герба, с плотно закрытыми окнами. Кристофоро сел на заднее сиденье, лошади бодро побежали вперед.
Из-за того, что окна были закрыты, Кристофоро не видел, куда его везут. Ехал он довольно долго. Наконец копыта лошадей зацокали по камням, карета остановилась.
Дверцы кареты распахнулись. Кристофоро вышел и огляделся по сторонам. Он находился во внутреннем дворе какого-то большого замка. Мимо то и дело проходили люди — слуги с озабоченным видом несли тюки и ящики, знатные господа проходили с видом одновременно высокомерным и озабоченным.
К нему приблизился господин в черном камзоле, сдержанно поклонился и проговорил:
— Извольте следовать за мной, сударь!
Они вошли в мрачное каменное здание, поднялись по широкой лестнице и оказались в длинном коридоре, стены которого были увешаны ткаными коврами с изображением сражений с маврами и дорогим оружием. Пройдя некоторое время по этому коридору, провожатый остановился, распахнул дверь и проговорил звучным и красивым голосом:
— Дон Кристобаль Колон из Генуи!
Кристофоро сделал шаг вперед и оказался в большой комнате, ярко освещенной десятками свечей в серебряных канделябрах. Посреди этой комнаты стояла женщина лет сорока в строгом черном платье. Ее гордо посаженную голову украшала небольшая рубиновая диадема, шею обвивало ожерелье из розового жемчуга. Лицо ее было некрасивым, но умным и выразительным. Весь ее облик дышал подлинным величием и благородством.
Кристофоро показалось, что он где-то ее уже видел.
Тут он заметил простые кипарисовые четки, которые дама перебирала своими удивительно красивыми руками, и понял, что это — та самая донна Хуана, которая присутствовала при его разговоре с герцогом Медина Сидония.
Дама внимательно посмотрела на Кристофоро, чуть заметно улыбнулась ему и проговорила своим глубоким, приятным, берущим за душу голосом:
— Рада видеть вас, дон Кристобаль! Надеюсь, вы пребываете в добром здравии.
Затем она повернулась и сказала с мягкой почтительной интонацией, как подобает разговаривать достойной благовоспитанной синьоре со своим супругом:
— Это тот самый мореход из Генуи, о котором я говорила вам, мой друг!
Только сейчас Кристофоро увидел второго человека, присутствовавшего в комнате. Это был мужчина среднего роста, немного сутулый, с выразительным смуглым лицом и яркими глазами. Он был облачен в строгий черный камзол, отделанный серебром.
Тем не менее, несмотря на свое властное и выразительное лицо, этот мужчина казался лишь тенью своей жены. Неудивительно, что Кристофоро не сразу увидел его, войдя в покои. Тем не менее теперь он узнал этого человека, поскольку несколько дней назад видел его во главе большого отряда рыцарей, возвращавшихся из Андалузии. Это был господин Фердинанд, король Арагона. Но тогда дама рядом с ним, назвавшаяся при прошлой их встрече донной Хуаной — госпожа Изабелла, королева Кастилии и Леона…
Кристофоро почувствовал гордость и волнение: он стоял сейчас перед самыми могущественными государями христианского мира, перед властителями, под чьей властью объединилась вся Испания, и кому повелитель всех христиан, папа римский Александр VI даровал титул католических королей!
