— А что такого? — переспросил Константин. — Я говорю как есть! Меня та собака покусала, нанесла мне телесные повреждения, так что я — исключительно пострадавшая сторона! Мне теперь непременно в санаторий нужно, чтобы пошатнувшееся здоровье восстановить! А та девка вообще обязана на свою собаку намордник непременно надевать, если она такая кусачая! Закон на этот счет имеется, что если собака большая да кусачая, то чтобы непременно намордник был…
— На тебя самого надо намордник надевать, чтобы лишнего не болтал! — прикрикнула на него Марья Фоминична. — Я говорю, что мы ту девку не видели и вообще там не были, а ты тут насчет собаки выкладываешь! Сам себе с полу срок поднимаешь!
— Срок? Какой срок? Почему срок, Марюсенька? — Константин растерянно заморгал. — Ты же знаешь, у меня с образованием не очень, я среднюю школу не закончил по независящим от меня семейным обстоятельствам…
— С мозгами у тебя не очень! — фыркнула женщина.
— Ну что — закончили обмен любезностями? — проговорил майор. — Спрашиваю еще раз: кто поручил вам запереть ту девушку в подвале котельной?
— Ничего не знаю!.. — начала снова истерить Марья Фоминична, но майор резко оборвал ее:
— Ша! Мне надоело слушать ваш треп! Я вызываю транспорт и опергруппу с экспертами. Вас прямым ходом отправляю в «Кресты», там вы успокоитесь и подумаете…
— Что — поодиночке? — опасливо уточнила Марья.
— А ты как думала? У нас пока совместных камер для мужчин и женщин нет и в ближайшем будущем не предвидится. Так что твой сожитель, этот гигант мысли, будет со мной один на один и выложит мне все, что знает. И еще много сверх того. Ты же знаешь — у него с мозгами не очень. Только это еще не все…
— А что еще? — осведомилась женщина.
— Я же сказал, что вызову опергруппу с экспертами, и когда вас отправят в «дом отдыха», они тут проверят содержимое всех этих коробок и мешков. И отчего-то у меня имеется сильное подозрение, что в этих коробках и мешках они найдут много чего интересного. В частности, целый ряд вещей, которые числятся среди похищенного при ряде квартирных краж и ограблений…
— Мы про это ничего не знаем! — заверещала Марья Фоминична. — К нам эти вещички друзья занесли, чтобы временно полежали, пока у них дома ремонт косметический идет! А мы тут ни сном ни духом, ни про какие кражи ничего не знаем, а тем более про ограбления. Мы к таким делам никогда не причастные…
— А я с тобой, Марья Фоминична, спорить не буду, — невозмутимым тоном ответил майор. — Я же сказал — вызову экспертов, а они уж все эти вещи осмотрят, проверят, какие на них имеются отпечатки. Если найдут ваши с Константином отпечатки внутри мешков — как ты думаешь, какие выводы из этого сделает следствие?
— Какие? — опасливо переспросила женщина.
— Известно, какие. Что вы ко всем этим кражам и ограблениям причастны.
— Ни к чему мы не причастны! — истошно заголосила Марья Фоминична. — Ни к каким кражам и тем более ограблениям! Ну, зашли друзья, предложили кое-что купить, мы и согласились… Исключительно по старой дружбе, и по доброте душевной… Друзьям, им срочно деньги были нужны, на лекарства и на продукты питания… Ну, мы их и пожалели, поскольку друзья…
— Ну, ты же сама знаешь — скупка краденого — тоже серьезная статья, двести шестьдесят два — от двух до пяти, только вы этой статьей не отделаетесь. Так что я тебе по-дружески советую — ответь на мои вопросы, и я забуду, что был у вас дома. По крайней мере на какое-то время…
— Знаю я, как с ментами договариваться… — опасливо протянула Марья Фоминична.
— А других вариантов у вас просто нет! Короче, я тебя еще раз спрашиваю: кто вас нанял и что вам велели с той девушкой сделать? И уж заодно — сколько вам за это заплатили?
— А он нас вообще кинул! — возмущенно воскликнул Константин. — Обещал десять тысяч заплатить, пять сперва и пять потом, первые пять заплатил, а потом все, ищи-свищи…
— Кретин ты, Константин! — с тихой грустью проговорила Марья Фоминична.
— Ну, вот видишь? — усмехнулся майор. — Дальше запираться не имеет смысла, так что выкладывай все, что знаешь. Или твой одаренный друг сам все выложит и получит через это амнистию. А ты, Марья, пойдешь одна на зону, за вас обоих отдуваться…
Марья Фоминична некоторое время просидела в задумчивости и наконец проговорила:
— А он нам ничего такого и не велел. Только запереть ее в этом подвале и подержать там часа два. А потом можно и выпустить. Ну, это уже, он сказал, на наше собственное усмотрение. А если бы он что-то плохое с ней сделать велел — мы бы ни за что не согласились. Убить, там, к примеру, или тяжкие телесные нанести — это бы мы ни за что не согласились. Мы такими делами не занимаемся…
— Ага, как же, не занимаетесь. — Майор выразительно оглядел тюки и коробки. — Ладно, я обещал — я свое слово сдержу. Если, конечно, ты свое сдержишь.
— А я свое слово уже сдержала, я вам все сказала — что он велел с ней сделать, и сколько за это заплатил… То есть сколько обещал нам заплатить…
— Ну, насчет оплаты — это не ты, этот твой друг, светоч мысли, проговорился. А ты мне не ответила на самый главный вопрос — кто вас на это дело нанял…
— Марюсенька, что он говорит! — подал голос Константин. — Что он меня какой-то светочью обзывает!
Марья молчала, на ее лице отражалась работа мысли — она прикидывала, что ей грозит большей опасностью — молчание или откровенность.
— Да уж давай, решайся! — поторопил ее майор. — Сказала «А» — говори уж и «Бэ»! Или какую другую букву из своего небогатого запаса. Тем более что этот человек вас кинул, деньги оставшиеся не заплатил… Так что ты ему ничего не должна!
— А мне на это глубоко наплевать, — проговорила наконец женщина. — Что я ему должна и чего не должна.
— Почему же тогда ты молчишь?
— А потому. — Мария понизила голос. — Потому, что боюсь я его. Больно уж он страшный…
— Чем же он так тебя напугал? — заинтересовался майор. — Вроде бы ты и сама не из пугливых, нервы у тебя из стальной проволоки сделаны, знакомые у тебя такие же, с которыми в темное время суток встречаться не рекомендуется. — Он снова выразительно оглядел мешки и коробки. — Чем же на тебя этот человек так подействовал?
— Вот насчет темного времени… — Марья Фоминична понизила голос. — Как раз в темное время это и случилось… Шла я, значит, поздно вечером из магазина… Из «Улыбки» этой самой… Я ведь у них там иногда по вечерам прибираюсь, так что заканчиваю уже в темноте. Значит, шла я поздно вечером…
Марья Фоминична была женщина решительная и не боязливая, не страдала обычными женскими страхами. В частности, совершенно не боялась в темноте ходить по пустым улицам. Этому имелись две причины: обычных уличных хулиганов она и вовсе в грош не ставила, с ними у нее разговор был короткий — кулаком в зубы или ногой в какое-нибудь весьма чувствительное место, а с людьми более серьезными и более опасными, которые промышляли по ночам в окрестностях «Паровозного музея», они с Константином поддерживали взаимовыгодные и даже, можно сказать, дружеские отношения.
Поэтому она даже решила немного сократить дорогу, пройдя через проходной двор, пользующийся среди окрестного населения самой дурной славой.
Однако, свернув в этот двор и пройдя его почти до середины, Марья Фоминична раскаялась в своем поступке, потому что там, где обычно светил одинокий фонарь, разгоняя мрачную и пугающую темноту, на этот раз царил густой и непроглядный мрак.
Поворачивать было поздно, Марья прибавила шагу, чтобы как можно скорее пройти опасное место.
Вдруг она услышала за своей спиной быстрые приближающиеся шаги.
Она обернулась, но увидела в темноте только еще более темный силуэт, на котором выделялось только чуть более светлое овальное пятно лица. Этот темный силуэт придвинулся к ней вплотную и угрожающе навис над ней.
Марья Фоминична хотела было ударить незнакомца — но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой, ее конечности стали тяжелыми, словно налились свинцом.
— Ты чего тут ходишь в темноте? — проговорила она, от страха невольно понизив голос. — Ты чего тут приличных людей пугаешь? Ты кто вообще такой?
— Кто я такой — это тебя совершенно не касается, — прозвучал во мраке голос. Голос этот был такой страшный, что сердце Марьи Фоминичны провалилось куда-то очень глубоко.
Голос незнакомца был неживой, холодный и какой-то механический. Как будто это говорил не человек, а страшный, безжалостный, бездушный механизм.
— А ну, отвали! — попробовала Марья неоднократно проверенный метод. — Вали отсюда срочно, если не хочешь на неприятности нарваться! Ты знаешь, на кого наткнулся? Я, между прочим, с самим Утюгом знакома, он тебе голову оторвет, если я ему только слово скажу!
— Угомонись, Мария! — перебил женщину страшный голос незнакомца. — Я отлично знаю, кто ты такая. И Утюга твоего ничуть не боюсь, если понадобится — я его вообще от розетки отключу, и остынет твой Утюг в три счета!
