- Еще чаю? - спросил Курехин.
- Валяйте, если бесплатно.
- Угощаем.
- Хорошо живете. Кто у вас сто четырнадцатый?
- Я, допустим, - покосился на генерала Луговой.
- Все-таки встретились.
- Это хорошо, что вы признаетесь в убийстве двоих наших сотрудников.
- Не убивал я. Это Саша заступился за меня, когда они меня пинали.
- Показания дашь?
- Про Сашу?
- Ну да.
- Так он же погиб.
- Откуда узнал?
- В газетах писали, - хохотнул Дыба.
- Слушайте, Сергей Яковлевич, - вкрадчиво вступил в разговор Курехин, - вы же понимаете - мы мелочами не занимаемся. Дело очень серьезное. Потом будем шутить, упражняться в остроумии, а сейчас отвечайте на вопросы, добро?
- Или зло... - задумчиво улыбнулся Дыба. - Ну и что вас интересует?
- Нам нужны бумаги из сундука и вообще - все, что вы о них знаете.
- А вы говорите - "мелочами не занимаемся". Вот это и есть мелочи.
- А что, вы можете предложить нам что-то более серьезное?
- Я думал, вы спросите - почему я лежал на снегу и чего так испугался ваш человек?
Дыба налил себе чаю и украдкой подмигнул Луговому, который давно уже молчал.
- И почему он испугался? - генерал раздражался все более.
- От непривычки. Вы бы тоже испугались, хотите попробывать?
- И все-таки вы взяли неверный тон! - не выдержал генерал.
- Да я вам откровенно! Вы просто из другого слоя жизни. Жизнь-то неоднородная, слоистая, как торт Наполеон. Вы тут всю жизнь на Лубянке крутитесь, в одной и той же системе, а систем-то много. Вот вам и не понять, что я за штуковина.
Дальнейший допрос изнурил больше генерала, чем арестованного.
Выяснилось немногое: да, был у подруги некой-то сундук, да, видел бумаги в сундуке, читал какие-то тексты, но ничего не исчезало и не воспроизводилось, да, наехали какие-то непонятные парни и были застрелены нервным Сашей, да, скрывался, но с прошлыми делами завязал, а подруга давным-давно исчезла...
Уже было утро, когда Курехина сменил полковник. Уходя, генерал погрозил пальцем:
- Вы не тот, за кого себя выдаете.
- Все мы не те.
Опять пили чай, но полковник не торопился с вопросами.
Обсудили характер генерала, Луговой надеялся, что это ему сойдет ради дела же!
Неожиданно Дыба предложил:
- Пусть все выйдут, хочу наедине, без записей.
Луговой кивнул стенографисту и своему заместителю. Они ушли.
- Да нет, я понимаю, что здесь все записывается, - и Дыба шепотом произнес: - Я могу помочь найти бумаги. Вы должны дать гарантии. Мы вместе найдем, без них, - а громко: - В противном случае я говорить отказываюсь, шепотом: - Только я знаю, как найти.
- Это нужно обдумать, сам понимаешь, один я не решаю.
- Думайте, - согласился Дыба.
Позвонил генерал. Ему сообщили, что видеокамера засекла, как Дыба закрывал лицо ладонью и шептал что-то.
- Зайди.
На прощание Дыба ещё раз заговорщически подмигнул.
- Чего ты там шепчешься? - встретил Лугового генерал.
- Для дела ведь.
- Для дела! Столько усилий и вот - ни черта он не знает.
- Шептал, что знает и что может найти, если его выпустят.
- Это интересно.
- Хочет, чтобы в поисках только я участвовал.
- Удрать хочет?
- Не исключено.
- Что делать будем?
- Нужно ещё попробовать, пообщаться.
- Давай, пробуй.
Но Дыба отказался общаться:
- Пустая трата времени. Вам нужны бумаги, я могу помочь их найти взамен на свободу.
- Как?
Дыба вновь прошептал:
- Как комар чует кровь, так и я могу увидеть на расстоянии, решайтесь.
Два последующих дня он упорно молчал. Собирали совещание, где и решили провести операцию.
- Сколько потребуется времени?
- Три-четыре дня, придется много ездить, - ответил Дыба.
И дело не в том, что руководство с Лубянки поступало опрометчиво и глупо, здесь случилось иное: никто попросту не воспринял всерьез сравнения Дыбы себя с комаром. Его желание поездить приписали необходимости его личных контактов с законсперированными людьми, имеющими информацию о бумагах. Наоборот, была алчная надежда, что он своими подконтрольными похождениями выведет на тайную преступную сеть. А сам Дыба, сидя в камере, беззлобно посмеивался над тупой чиновничьей уверенностью - будто великие открытия и истины можно приобрести в университетах, наслушавшись болтунов с чистыми ручками и здоровой кожей.
И он даже мгновения не надеялся, что его отпустят, достань он хоть секретные планы НАТО. Ему теперь было все равно, где жить и где находиться, для него не существовало и самого вопроса - жить или не жить? Себе он уже не принадлежал. Но в нем ещё не перегорело последнее человеческое желание увидеть Елену...
Операция началась двадцатого марта. Внешне это выглядело скромно и банально - в десять часов из огромных дверей вышли два человека, одетые серенько и неброско, сели в жигуленок и покатили в сторону Китай-города. И никто из прохожих не заметил, как следом за этим 'жигуленком' в разных углах Лубянской площади сорвались с мест десяток машин специального назначения. А, ещё в разных уголках столицы люди, сидящие в авто, услышали из радиопередатчиков бодрящее сообщение:
"Операция "Комар" начата! Всем действовать по плану!"
А самому главному виновнику этой операции было невдомек о её существовании. Он материл своего кота за загаженные тапочки, испуганное животное забилось под нары и дрожало от ужаса, так и не привыкнув к припадочным переменам в настроении своего хозяина - от слюнявой нежности и отеческой заботы до невиданной злобы и жажды уничтожения. Но что делать, если Флавия Анатольевича Трушкина воспитывали точно таким же способом...
Похищение.
Елена Сергеевна сделалась сказочно богатой женщиной и она же стала очень известной в мире искусства. Выставки её картин имели бешенный успех, а полотна продавались по баснословным ценам. К тому же она снялась в трех Голливудских фильмах под псевдонимом Алена Флинт.
Жизнь её была сверхнасыщена деловыми встречами, поездками, презентацими, фестивалями, культурными акциями, и всех она очаровывала и восхищала. Она знала, чего хотела и получала желаемое ежедневно.
Всегда рядом с ней находился со вкусом одетый молодой человек. Правда, он выглядел несколько апатичным и вялым, отрешенным и молчаливым, но многие узнавали в нем известного ученого-археолога, сделавшего ряд существенных открытий и автора нескольких исторических книг. Это он организовал и субсидировал экспедицию за Урал - на раскопки городищ, где, как предполагалось жили, когда-то древние арии. Он же якобы нашел там загадочные свитки, по слухам, могущие кардинально изменить взгляды на историю человечества и давшие ключ к смыслам вселенной.
Вдвоем они много путешествовали по миру. В Токио, Сиднее, Риме, Париже и Нью-Йорке они купили квартиры. Имелись еще: дом на Сейшелах, вилла в Филадельфии, недвижимость там и сям, пара яхт и всяческое участие в экономических проектах. Энергии Елены хватало на все это, и всеми отмечалось её магическое воздействие на людей, она воплощала любые, порой совершенно безумные проекты и всегда была неотразима, здорова и жизнерадостна.
- Пора остановиться, - часто повторял ей Афанасий.
- Это же жизнь! Вперед! Вперед! Нужно двигаться, дышать, завоевывать, стремиться, воплощать желания!..
Афанасий вздыхал и зевал, выслушивая очередную лекцию о смысле жизни. Их материальное состояние умножалось, а его душевное состояние замерло на нуле. Нет, он принимал все прелести телесной и публичной жизни спокойно и с удовольствием, не они тяготили его. Просто с некоторых пор он перестал Думать. А он хорошо знал это состояние - Думать. Когда жизнь идет не только вокруг тебя, а и внутри. Когда с виду ничего не происходит, а на самом деле сознание проделывает гигантский труд, преодолевает расстояния и времена, оценивает необычайные чувства и мысли. Когда для всех ты букашка, а на самом деле ты - центр вселенной... Теперь же и возможностей вроде бы больше и независимости хватает, а Думать приходится все реже. Это только Елене удается совмещать несовместимое - искусство и бизнес. Она лихо освоила процесс самопрограммирования, и лист "память-желание" хладнокровно реагировал на все её прихоти. Она давно уже не воспринимала его как чудо, а пользовалась им, словно бытовой электроникой, как тем же компьютером ввела задачу, получила данные, выбрала вариант, обозначила сроки и устремилась к цели. И Афанасий уже не понимал, кто кем управляет - листок Еленой или она им? Кто кому ставит задачу и придает энергию? Кто больше самостоятелен? Кто живой?
Несомненно, что именно Елена формулировала желания, но часто они исполнялись после многих поправок и корректировок, с учетом многих деталей и вариантов. Так что, чем дальше, тем оговорок становилось все больше, и этот снежный ком рос с угрожающей быстротой.
- Чего ты такой грустный? Радуйся нашим победам, живи! - тормошила Афанасия Елена.
