— Да как же теперь?
— С вас спроса нет, — обьявил «смотрящий». — Вы ведь не знали? Верно?
— Конечно не знали, — послышались со всех сторон обрадованные голоса обитателей камеры.
— Не знали, — подтвердил Росляков.
— Ну и все! Шабаш на этом. — Толик припечатал ладонью доски стола — Но на будущее учтите: хочешь жить мужиком — живи. Никто не тронет. Работай честно, вовремя долю в общак вноси… А если с «опущенными» якшаешься становись и сам пидором.
— Васька! Дрыхнешь, как сурок… Проснись.
Рогов склонился в проход между койками и тряханул приятеля за плечо:
— Проснись, говорю. Хорош харей в подушку упираться.
— Ну чего тебе? — Сердито буркнул Росляков. — Ходишь тут, бродишь… Ни днем, ни ночью покоя нет.
Все же он поднялся, босыми ногами нащупал под койкой тапочки, пару раз шкрябнул ногтями мошонку и лишь после этого приоткрыл глаза:
— Душно как-то, бляха… Опять шныри форточки позакрывали, падлы. Кто сегодня на котельной, не знаешь?
— Китаец.
— Тогда ясно.
Васька с трудом координируя движения потянулся к прикроватной тумбочке, мизинцем зацепил фарфоровую чашку с росписью «под Гжель» и чуть не пролив её содержимое, жадно сделал глоток:
— Чаек будешь? — Протянул он чашку Рогову.
Тот молча отодвинул её обратно, под нос приятелю:
— Хлебни еще. Может, очнешься наконец.
— Да ты вообще сдурел, Циркач! — Возмутился Росляков. — Сейчас, наверное, часа три ночи. Я спать хочу, как покойник!
— Васька… — с нажимом произнес Рогов.
— Ну, что?
— Вставай, говорю. Дело есть.
— Чего случилось-то? Быченко, что ли, хозяина завалил из-за бабы своей?
— Остряк!
То, что начальник Тахтамыгденской колонии частенько спит с женой своего «вечно дежурного» капитана, в зоне знала даже самая последняя, прожженая до дыр кастрюля. И тема эта казалась настолько избитой и обмусоленной, что помянуть её для красного словца можно было разве что спросоня.
— Ну, чего там? — Ваське очень не хотелось выбираться из постели. За окном крепчал морозец, убаюкивающе мела поземка…
— С Дядей нелады.
— Плачет?
Проницательность Рослякова смутила приятеля:
— Ага. Плачет.
— Опять, наверное, где-то втихаря обкурился?
— Не похоже. — Виктор вздохнул. — Сидит в туалете, на подоконнике. Ногтем штукатурку царапает.
— Нашел занятие в три часа ночи… И, главное — место! — Васька выругался, потянулся и вновь с размаху влип физиономией в подушку.
— Ты чего? Эй?
Виктор прислушался к звукам, доносящимся из уст приятеля: нечто среднее между колесным скрипом и сопением тринадцатилетнего пса-пекинеса.
— Вот мудак! Опять спит…
Виктор решительно потянул на себя одеяло:
— Вставай!
В ответ Росляков только вяло отмахнулся, причмокнул губами и произнес:
— Сходи сам к нему, Витек. Пусть он тебе расскажет. А я это… Я то, что он тебе расскажет уже раз девять слышал.
… На территории исправительно-трудовой колонии УВ 14/5, где уже больше полутора лет просидел осужденный Рогов безраздельно властвовала длинная, зимняя приамурская ночь.
Помещение шестого отряда мало чем отличалось от обычной солдатской казармы. Довольно вместительное помещение — человек на сто.
Ряды металлических двухярусных коек вдоль стен, возле каждой прикроватная тумбочка, кое-где даже коврики. На стенах — декоративные цветы в горшочках, чеканка местного изготовления…
Администрация не против — пусть висят, глаз радуют.
Пробираясь впотьмах, Виктор изо всех сил старался не задеть о какой-нибудь стул или табуретку.
Сразу за кладовой и туалетом находилась отдельная комната, предназначенная для воспитательной работы с контингентом.
Здесь имелось все необходимое для скорого и надежного перевоплощения осужденных в людей если и не совсем новой формации, то хотя бы просто не опасных для общества. Деревянная трибуна, покрытая бесцветным лаком, герб, кумачевый стенд с портретами Политбюро в полном составе и отдельная экспозиция, посвященная Железному Феликсу.
Но главное — в комнате находился телевизор, единственная постоянная связь зэков с внешним миром.
Вообще же, колония по своему жизненному укладу являла собой некий нонсенс.
Не имелось в ней ничего общего со сложившимися стереотипами. Полтора года — немалый срок, но даже за это время Рогов так и не разобрался до конца, прав ли был авторитетный сосед по камере Толик, назвав её когда-то «красной».
В учреждении УВ 14/5 режимные установки и воровские законы переплелись между собой столь тесно, что казалось — зоной попеременно правят то «хозяин» в погонах, то «смотрящий» вор по кличке Булыжник.
Булыжник был мужчина холеный, возраста преклонного. Он обладал вполне сносными манерами, говорил культурно, а склад ума имел вполне практический и в то же время философский.
На авторитет начальника колонии Булыжник не посягал, но ни один принципиальный вопрос без него на зоне не решался.
Завод не выполняет план? Горят нормативы? Директор жалуется?
Нет проблем! И зэки дружной, организованной толпой валят в цеха, на сверхурочные работы.
Глядишь — подтянулись по производственным показателям, даже перевыполнили. Платить никому ничего не надо, но денежки-то все равно начисляются, оседая в нужных карманах…
«Хозяин» доволен — в долгу не остается. Харч в столовой для осужденных отличный, наваристый: действительно, кто же станет морить голодом дойную корову?
Хлебореза заменить? Пайку чуть ли не вдвое меньше выдает?
Да утопите вы его в «параше»! Чего смотреть-то…
Досуг — тоже не последнее дело. Кино в клубе три раза в неделю, телевизор после отбоя смотреть можно — но тихо, в ползвука… Гитары, магнитофоны — пусть будут! Эка невидаль.
Лишь бы не бузили, не безобразничали. А то вон, как недавно дедушка Вахтанг другому дедушке, Альберту, по черепушке топориком — хлоп! А после и сам повесился. Разве это куда годится?
Режим, конечно, жестковат. Но ведь не администрация же его установила! Он же законом определен — усиленный. Ну, да ладно… Можно чуток припустить. Лето придет — разрешается загорать на крышах. А зимой, так зэки пусть хоть на лыжах вдоль запретки катаются, лишь бы все тихо. Лишь бы пристойно все, без происшествий!
Главное — работать. Продукцию стране давать: больше, лучшего качества и с меньшими затратами.
Колония официально специализировалась на строительстве жилых «модулей»-вагончиков и производстве каких-то спецклапанов для компрессоров, экспортируемых в страны Ближнего Востока. Поэтому завод имел хоть и устаревшее слегка, но вполне приличное оборудование, способное выдержать нагрузку не только легальной, но и теневой экономики.
Потому что не менее половины осужденных в действительности занималось не выполнением народно-хозяйственных планов, а изготовлением так называемой «чернухи».
Чего только не мастерили умелые руки зэков! Перечень неучтенной продукции насчитывал более ста наименований: от шикарных кухонных наборов до… малокалиберных пистолетов.
Для производства оружия на территории завода одно время даже оборудовали специальный мини-цех с пристрелочным стендом, для чего задействованы были обширные подвалы под «литейкой».
По идее, посвещенных в тайну этого цеха было немного, но, как говорится, то, что знают двое — знает и свинья. Конечно же, информация вскоре утекла «наверх».
Там, естественно, обиделись: что же вы, суки? производите, торгуете, деньги гребете лопатой, а делиться не желаете! Накажем.
Однако, перед самым приездом высокой комиссии умельцы инсценировали обвал кровли в «литейке», якобы по причине аварийного состояния. Правда, переборщили слегка — взрывом снесло и стены здания, но во всяком случае до подвала никто уже добраться не мог.
Так что, оружейный цех стал недоступен, как катакомбы Кенигсберга — и суровые члены комиссии, обремененные дарами лагерной администрации, убрались восвояси.
Так вот и жила Тахтамыгденская колония, по примеру всей нашей великой и необьятной советской Родины конца восьмидесятых.
Вскоре после прибытия Виктор встретился с доктором Болотовым. Валерий Николаевич, кажется, искренне обрадовался, долго тормошил Рогова за плечи, расспрашивал как, что… А после устроил протекцию — направили Виктора в конструкторское бюро завода, на теплую должность инженера-конструктора.
Судя по вс ему, бывший начальник Белогорского военного госпиталя занимал в административно-воровской иерархии колонии далеко тне последнее место. Числившись в нарядной, он свободно разгуливал по территории лагеря, а также регулярно навещал санчасть.
