— Что случилось? — попытался он оторвать ее лицо от своей груди и заглянуть дочери в глаза. — Что с тобой, девочка, успокойся… Расскажи мне, что произошло?
В глубине души он догадывался, что произошло — скорее всего, скандал с обожаемым дочерью Арифом. И он был недалек от истины. Не знал только, что скандал этот стал определяющим. Что после него Веронике уже ничего не оставалось делать, как похоронить свою любовь и броситься за помощью к отцу — единственному человеку, который всегда был готов оказать ее дочери.
— Папа… — Вероника подняла на Буракова заплаканные глаза. — Я должна сказать тебе что-то ужасное… Но вначале скажи мне: ты любишь меня, папа?
— Господи, дочка, что за вопросы? — совсем растерялся Павел Андреевич. — Как тебе только такие мысли в голову приходят? Ты же прекрасно знаешь, что да!
— И ты не отвернешься от меня, что бы ни узнал? — Она пытливо, с нетерпеливой надеждой вглядывалась в его лицо.
Павел Андреевич по-прежнему не понимал поведения дочери. Он уж решил, что она пришла просить прощения за связь с Арифом, и готов был простить ее тут же, принять и утешить, только чтобы она была рядом и дальше все было нормально.
— Конечно, — ласково проговорил он, поглаживая ее платиновые волосы.
— Тогда слушай… — Вероника с горящими глазами отступила на шаг, опустилась на край постели и ровным голосом, без всяких эмоций произнесла:
— Это я убила Дашу и Рауфа.
Ему показалось, что он ослышался. Что слова дочери — плод его воображения, поскольку он в последнее время слишком много думал на эту тему. Но Вероника смотрела на него серьезно и решительно. Она повысила голос и повторила:
— Я убила их обоих, папа. Кинжалом, который пропал из нашего дома. На самом деле это я его взяла.
— Господи… — ошарашенно прошептал он.
Потом придвинулся к дочери и порывисто приподнял ее подбородок, заглядывая прямо в сухие глаза Вероники.
— Ты. соображаешь, что говоришь?! Дыхание его было хриплым и тяжелым.
— Я все соображаю, — жестко отрубила Вероника. — И если ты, как обещал, можешь мне помочь, то выслушай все…
…Он выслушал до конца. Хотя в некоторые мгновения едва владел собой. Порой, слушая циничные откровения дочки, Павел Андреевич порывался накинуться на нее с кулаками и даже задушить ее. Но сдержался.
Вероника уже закончила свой рассказ и сидела перед отцом вялая и безучастная, словно тряпичная кукла. А он старательно осмысливал признание дочери, уже точно зная, что услышанное — правда.
Тем не менее эта правда казалась ему невероятной. Чтобы его дочь, его Вероника, которой он всегда гордился, могла пойти на двойное убийство? Да еще сделать так, чтобы бросить тень на него, на родного отца? Нет, это было слишком.
— Ты меня осуждаешь? — вкрадчиво спросила Вероника, и от ее вопроса ему стало совсем плохо.
«Что она несет? — свирепея, подумал он. — Боже мой, неужели она сошла с ума? А может быть, это все бред, выдумки? Может быть, она не в себе после того, как поругалась с Арифом?»
Он с надеждой посмотрел на дочь, но та разгадала его взгляд.
— Не смей смотреть на меня как на сумасшедшую! — внезапно закричала она, вскакивая с кровати. — Я тебе сто раз могу повторить — я убила их, убила! И не нужно отворачиваться — это правда. И виноват, между прочим, ты!
— Что-о-о? — выдохнул Бураков.
— Да! Ты, ты, ты! — выкрикивала сквозь слезы Вероника, сжимая кулаки. — Если бы ты не связался с этой Дашей, ничего бы не было! Ариф был бы свободен, и мне не пришлось бы ее убивать. Я могла бы сейчас быть с любимым человеком, я могла быть счастлива. А теперь этого никогда не будет. И значит… Значит, мне незачем теперь жить…
Она вдруг круто развернулась и выскочила из комнаты. Павел Андреевич кинулся за ней, но Вероника влетела в ванную и закрыла за собой дверь на шпингалет. Молотя в дверь, он слышал судорожные рыдания и последовавший за ними тоненький вскрик.
Не помня себя, он со всей силы ударил ногой по двери. Она распахнулась. На полу, согнув руки в локтях, сидела Вероника. Глаза ее были круглыми и широко раскрытыми, она с ужасом взирала на свои запястья, из которых мелкими толчками вырывалась кровь. Рядом с ней валялась его опасная бритва.
Рывком приподняв дочь с пола, Павел Андреевич схватил ее за руки. Вероника попыталась вырваться.
— Ну что, давай, давай, вызывай милицию! — кричала она. — Ты же этого хочешь! Тебе нужно избавиться от недостойной дочери раз и навсегда! Давай, да…
Она не закончила фразу: Павел Андреевич, размахнувшись, залепил ей оглушительную пощечину, и Вероника захлебнулась на последнем слове.
Эти действия привели к своему результату — Вероника обмякла и стала оседать в руках у Павла Андреевича. Она опустила взгляд на свои окровавленные запястья, на крупные капли крови на полу и тихо прошептала:
— Помоги мне, папа…
Бураков сосредоточенно обвязал ей руки полотенцем и потащил в кухню. Там он достал из аптечного шкафа жгут и бинты. В течение пятнадцати минут ему удалось остановить кровотечение — благо порезы оказались неглубокими — и перевязать раны. Потом, взяв дочь на руки, он отнес ее наверх, в спальню. Там он уложил Веронику на постель и, властно приказав ей: «Лежи!», стал широкими, размашистыми шагами измерять пространство комнаты.
— Теперь слушай меня, — жестко произнес он. — Никто тебя в милицию не отправит. Но только с этой секунды ты полностью слушаешься меня, поняла?
Вероника послушно, закивала, во все глаза глядя на отца.
— Ты вернешься домой и будешь жить там, — продолжал Бураков. — На улицу не выйдешь по меньшей мере две недели. О том, что ты мне сегодня сказала, не должна знать ни одна живая душа. Тебе ясно? — Он круто повернулся к ней, и Вероника испуганно кивнула.
— Вот так, — удовлетворенно проговорил он. — К этому выродку ты больше не вернешься. И его ноги в нашем доме больше не будет. А если посмеешь обмануть меня и поступить по-своему, имей в виду — я покрывать тебя не стану. Пускай тебя сажают в тюрьму, черт с тобой! Ты и так мне все нервы вымотала. Сейчас ты засыпаешь, а завтра утром мы с тобой едем домой. И больше никаких разговоров ни об Арифе, ни о Даше, ни о Рауфе… Поняла?
— Да… — прошептала Вероника. — Папа, но мне ведь нужны деньги… Понимаешь, у меня совсем ничего не осталось, и я…
— Никакие деньги тебе не нужны, — перебил ее отец. — Дома ты будешь жить на всем готовом. Выходить в ближайшее время тебе никуда не придется. Так что обойдешься. И давай засыпай. Все.
С этими словами он вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь. Вероника тихо лежала в постели, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за двери. Уловив шум льющейся в ванной воды, она тихонько прокралась к двери и осторожно спустилась по лестнице вниз.
Отцовский пиджак висел на стуле — Павел Андреевич снял его, чтобы удобнее было наводить порядок в ванной. Воровато обернувшись, Вероника сунула руку в нагрудный карман, нашарила там деньги и, схватив все, что там были, быстро сунула их в свою сумочку. Потом она, стараясь ступать неслышно, прошла к входной двери, выскользнула на улицу и растворилась в вечерних сумерках…
Вероника по-прежнему сидела молча, и подполковника Карташова это начало раздражать. Он решительно вмешался.
— Так, ну вот что. Или вы будете отвечать на вопросы, или вас сейчас отведут в камеру, и я буду оформлять дело без ваших показаний. Я так полагаю, что вы рассчитываете на предсмертную записку отца, в которой он берет вашу вину на себя? Так вот, она не имеет никакой цены.
Вероника вопросительно посмотрела на него.
— А вы как думали? — жестко сказал Карташов. — Он там пишет, что убил вас собственными руками. А вы — вот она, живая и здоровая. Следовательно, эта записка превращается в липовую, а ваш отец — в свихнувшегося старика.
— Вероника, — вступила Лариса, — несмотря на то, что сейчас вы выплескиваете обиды на своего отца, вы ведь его любили. Вы сами признали это. Постарайтесь оценить, на что он пошел ради вас. К сожалению, его уже не вернешь. Но неужели вам не хочется спасти хотя бы его имя? Ведь без вашего признания все действительно будут считать его свихнувшимся стариком, который совершил два убийства, а потом взял на себя несуществующее третье. Как вы будете после этого жить?
Апеллировать к совести Вероники, в сущности, Лариса считала занятием неблагодарным. Она говорила это, не особенно надеясь на успех. Однако слова ее произвели на Веронику впечатление.
А может быть, подействовали и угрозы Карташова, который, не особо церемонясь, пообещал засадить Веронику в камеру к двум голодным лесбиянкам.
Так или иначе, но, подергав уголками губ и нервно потерев подбородок, Вероника тихим голосом начала свой рассказ…
Вероника догадывалась о том, что ее отец одновременно является отцом маленького сына Даши. Она не знала этого наверняка, и в принципе по большому счету ее это не волновало. Но только до того момента, как она познакомилась с Арифом и узнала, что Даша, мало того, что любовница ее отца и мать его ребенка, но еще и официальная супруга ее любимого. Это было гораздо важнее для Вероники.
